КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
СВОЕ ПРОСТРАНСТВО
Космическая окрестность художника
Владимир Любаров нашел ее в деревне
Перемилово
В московском издательстве «ГТО» под
эгидой Государственной Третьяковской галереи,
Международной конфедерации союзов художников и
Международного художественного фонда вышел
большой альбом «Владимир Любаров», куда вошли
живопись, графика и иллюстрации 1992–2004 годов.
Кроме нескольких известных искусствоведов,
авторы статей – писатели Владимир Войнович,
Людмила Улицкая, литературный критик Лев
Аннинский, театральный режиссер Михаил Левитин и
даже примкнувший к ним маэстро Андрей Макаревич.
Любаров многие годы был известен как книжный
график, иллюстрировавший отечественную и
мировую классику. Начиная с середины 90-х годов в
его творчестве возобладала живопись.
Главенствует она и в альбоме, разделившись на
обширные циклы: «Деревня Перемилово», «Город
Щипок», «Еврейское счастье» и «Местечко.
Прошлогодний снег».
Судьба распорядилась так, что обретение дома в
деревне Перемилово Владимирской области и заказ
на оформление книги «Русские пословицы» почти
соединились по времени. Художник увидел в этом
некий провидческий знак и погрузился в работу и
жизнь деревенскую. Я убежден, что для прямого
реалистического изображения жизнь эта
практически недоступна, так как нет в ней ничего
реалистического. Жизнью этой можно восторгаться,
что поначалу и делают горожане-неофиты,
открывающие для себя незатоптанную землю.
«Идиотизм деревенской жизни», как определял ее
господин Маркс, можно ненавидеть. Крайности
отношения к деревне всегда существовали и
существуют. Любаров же, судя по его работам
разных лет, не просто забрел в «глушь звенящую»,
но принял ее как нечто свое, счастливо обретенное
и по-новому ощутил свежесть русского лубка и
народного примитива. Изящный, тонкий рисунок его
листов и живописных композиций привлекает
добротностью и какой-то изначальной
обстоятельностью видения. В деревенской
вселенной для него нет мелочей, недостойных
внимания. Но из этого вовсе не следует, что мы
имеем дело со старательным бытописанием и
смакованием кондовости. Может быть, это
происходит еще и потому, что любаровские
персонажи отмечены некоторой вневременностью.
Они и сто лет назад так же лихо выпивали, после
чего соответственно «ехала деревня мимо мужика»,
и просторы срединной России были так же безмерны
и неухоженны. Кстати, упомянутую просторность не
всегда можно отнести к чисто сельской местности.
Это скорее более нейтральное пространство между
провинциальным городом и деревней. Поэтому
Перемилово Перемиловом, но художник в своих
работах явно оперирует не деревенским масштабом.
Сама природа изобразительной метафоры и
склонность к гротеску приводят к широкому
художественному осмыслению народного бытия, в
которое перемиловские особенности входят лишь
своей малой частью. А посему, нисколько не
подозревая Любарова в лукавстве, я все же не стал
бы безоговорочно доверять его словам о том, что
вот, мол, он постранствовал-постранствовал по
миру и «осел в своей деревне». Как бы не так! Тут
все почти по Гоголю – в любой конец люба-
ровских композиций скачи и все равно ни в какую
определенную географическую точку не доскачешь.
Куры, кошки, собаки и прочая живность на земле и
небе, а равно и люди в ситцах и плисовых штанах
рассеяны на холсте и бумаге таким образом, что
можно без нарушения композиции увеличивать их
количество влево и вправо, вверх и вниз. И это не
профессиональный недостаток построения,
грешащего композиционной аморфностью, а очень
точное изображение нашей российской
необъятности. При этом горизонтальные движения в
конкретном любаровско-перемиловском случае
предпочтительнее, так как мы живем не в стране
гор и готики. Тянутся себе и тянутся на горизонте
вереницы домиков, перемежаемых березами и
елками, и не счесть странностей, творимых из века
в век владимирскими, ярослав-
скими, калужскими и прочими земными обитателями.
Любопытно, что при всей занимательности и
лубочной веселости того или иного мотива
никакого простодушного веселья в работах
Любарова нет. Перед нами не обновленный лубок и
не искусство примитива, хотя художник и
опирается на их эстетику. Перед нами какой-то
другой изобразительный космос, где явно
действуют законы доброй иронии или не очень-то
совместимых с добротой сарказма и ехидства. В
этом смысле «город Щипок», например, не только
ностальгия по ушедшему колоритному быту, но и
невольное обнажение черт, достойных жителей
«города Глупова» или более близких нам по
времени характеров и обстоятельств, описанных
пером М.Зощенко. Впрочем, прямых и конкретных
литературных ассоциаций здесь быть не может. В
прошлом художник книги, Любаров прочно ступил на
дорогу станкового искусства. Но мощный
питательный пласт русской литературы конечно же
существует в его сознании или подсознании и
соответственно влияет на творчество.
В последние годы художник открыл для себя и
совершенно особые, «западные» миры (например,
цикл картин, посвященных Амстердаму) и мир,
существовавший когда-то за так называемой чертой
оседлости (цикл «Еврейское счастье»), но увидены
эти миры исключительно глазами российского
человека. «Мне на Западе скучно, – признается
художник. – Видимо, только у нас для меня
находится та энергетическая зона, которая питает
меня как художника и человека. Кроме того, мне
кажется, что наш абсурд уютен. В нем можно жить.
Это не мир Кафки. Уютными могут быть и кривые
заборы, и обшарпанные стены, и бутылка водки с
огурчиком на подстеленной газетке вместо
скатерти…»
Каждый, кто откроет альбом Владимира Любарова
или придет на очередную выставку, непременно
будет покорен его обаятельными героями и с
удовольствием войдет вслед за художником в
обжитое и бесконечное российское пространство.
Вильям МЕЙЛАНД
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|