КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО ВЫСТАВКЕ

Московской школы пестрый сор
“Бубновый валет” и через 100 лет козырная карта живописи

Именно так, заменив одно слово в пушкинской строке – «фламандской школы пестрый сор», – можно определить веселую сущность обширной выставки российского объединения «Бубновый валет», которая открылась в Третьяковской галерее (Крымский вал, 9). Шокирующее название было под стать тому искусству, которое Петр Кончаловский, Илья Машков, Аристарх Лентулов, Александр Куприн, Наталья Гончарова, Михаил Ларионов, Роберт Фальк и некоторые другие живописцы обрушили на головы своих современников. Даже сегодня, почти через сто лет, многие вроде бы приученные к различным модернистским новациям зрители чувствовали на себе сокрушительный красочный напор живописи бубнововалетцев. Кстати сказать, по своей стати и темпераменту это были и впрямь русские богатыри, а не «бледные юноши с взором горящим». Не случайно И.Машков начертал на стенах своего ателье: «В моей мастерской работают только сильные и здоровые». В своем «Автопортрете и портрете П.П.Кончаловского» (1910) он изобразил себя и своего друга полуобнаженными мускулистыми атлетами по аналогии с цирковыми афишами Ивана Поддубного и других знаменитых борцов и силачей того времени. Как ни странно, но даже такой искушенный в искусстве человек, как Валентин Серов, и тот воскликнул в сердцах на выставке бубнововалетцев: «Это не живопись, а фонарь!» Шумные вернисажи, повышенное внимание прессы, скандалы – все это неизменно сопровождало выставки объединения с момента возникновения в конце 1910 года и вплоть до рокового 1917 года.
Живопись бубнововалетцев возникла не на пустом месте. Исследователь русского искусства московский искусствовед Глеб Поспелов писал, что «на рубеже 1900–1910 годов, то есть как раз в период формирования «бубнового валета», европейская живопись вступала в свою критическую фазу. Это были годы решительного выступления наиболее радикальных и разрушительных по отношению к традиционному искусству живописных течений – экспрессионизма и кубизма в Германии и Франции, примитивизма и супрематизма в России». Весьма характерно, что русские художники в 1910–1914 годах, то есть до Первой мировой войны, устраивали объединенные экспозиции с французскими и немецкими живописцами, демонстрируя общность стоящих перед ними задач. Но не правы были те зрители, кто видел в их искусстве одно лишь «смешение французского с нижегородским». Влияние Сезанна и других представителей французского постимпрессионизма, а в дальнейшем и фовизма (французский перевод слова «дикий») безусловно было, но, оглядываясь сегодня на весь путь бубнововалетцев, можно смело утверждать, что о банальном подражании французской школе не может быть и речи. На выставке в Третьяковской галерее в этом легко убедиться, так как там среди обилия произведений россиян деликатно представлены Анри Матисс, Поль Гоген и некоторые другие мастера французского искусства.
Живопись москвичей, составлявших основу объединения, напоминала, по меткому замечанию критика Абрама Эфроса, своеобразный «обжорный ряд». Натюрморт как жанр преобладал в экспозициях и был отнюдь не «мертвой натурой», а мощной демонстрацией материальной «вещности». «Хлебы» И.Машкова, «Сухие краски» П.Кончаловского, бесконечные развалы и стройные композиции, составленные из фруктов, овощей, цветов, бутылок, ваз и подносов у А.Куприна и Р.Фалька, – все это разнообразие предметной плоти горело и переливалось в произведениях названных мастеров, их товарищей и учеников. Огромные холсты А.Лентулова обрушивали на зрителей целые каскады музыкальных цветосочетаний. Не случайно одно из программных своих творений он назвал «Звоны». Золото куполов или сияющие на темно-синем фоне звезды этот художник для усиления эффекта иногда изготовлял из серебряной или золотой фольги. Любил подобные коллажи и П.Кончаловский, «вписывающий» в свои холсты этикетки и газетные страницы. В чести у бубнововалетцев была и эстетика городских вывесок, ярмарочных фотографических портретов и народных картинок. Для кого-то это казалось далекой от серьезного искусства игрой и чуть ли не фокусничеством, но на самом деле художники успешно пробивались к новому пониманию возможностей декоративизма и монументального искусства. Не случайно многие из них плодотворно работали в сценографии, создавали праздничное оформление площадей и улиц.
К сожалению, в конце 20-х – начале 30-х годов с пестрой картиной разнообразных творческих объединений и направлений было покончено. Крепнущая и все более коснеющая в своем партийном невежестве власть решила упорядочить творческую вольницу и приступила к созданию так называемых творческих союзов. Тогда же была явлена миру и мертворожденная идеологическая догма «социалистического реализма». Если бы на нынешней выставке «Бубнового валета» были показаны произведения ее ведущих мастеров, созданные в конце 30–40-х или 50-х годов, мы бы многих из них попросту не узнали. Это даже нельзя назвать перерождением. Это было условием выживания. Очень немногие, в частности Р.Фальк, уходили в камерное глубинное творчество, замыкались в своих мастерских и так или иначе противостояли внешнему воздействию, за что и были уличаемы в «формализме» и прочих смертных грехах и отклонениях от основной линии партии. Но как только в истории нашего отечества намечался какой-либо либеральный просвет и очередная «оттепель», так сразу же в искусстве делались попытки восстановления «связи времен», живая суть «Бубнового валета» и других отечественных и мировых стилистических направлений вновь обретала свою неувядающую творческую привлекательность.

Вильям МЕЙЛАНД

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"