Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №28/2005

Вторая тетрадь. Школьное дело

ПОРТРЕТ НА ФОНЕ ДЕТЕЙ 
 

Записала
Людмила КОЖУРИНА

Александр ИВАНОВ:

«В педагогике не бывает типичных случаев»

Фото Георгия САРКИСЯНА

Сельский учитель из отдаленного района может стать и директором школы, и народным учителем, и орденоносцем. Но быть членом-корреспондентом Российской академии образования, доктором наук, профессором и продолжать учительствовать в деревне – это что-то небывалое! В биографии Александра Федоровича Иванова, директора Мятлевской средней школы Износковского района Калужской области, все обстоит именно так. И даже более: почетный гражданин Калужской области, советник губернатора; существует педагогическая премия его имени. А недавно ему исполнилось 80 лет.
Но вот вы видите и слышите самого Иванова, человека, рядом с которым мир начинает казаться надежным и хорошо устроенным, а школа – в вечности нерушимым центром этого мира. Сформулировать словами его притягательную силу, этот ровный добрый свет, никто из его коллег не мог. И в областном министерстве образования только загадочно улыбались: «Сами смотрите. Есть в нем что-то такое…» Есть! Я смотрела. Слушала. Записывала на пленку…

Не бойтесь быть добрыми

Когда в семье появляются дети, с нами что-то происходит. Что-то в нашей душе меняется. И это изменение есть источник воспитания. В школе так же: каждый ребенок особенный, его душа, его мир неповторимы. А педагогическая цель одна: сделай так, чтобы жить с этим человеком было приятно, интересно, легко. Раскрой в ребенке благородство и великодушие. Как же это сделать? Олимпиадами и конкурсами, конференциями и проектами, которыми теперь так увлеклась школа, эту задачу не решить. Не к такому успеху надо нам стремиться; не к внешнему в человеке обращаться, а к тому, что глубоко в нем спрятано. Почему воспитатели не идут «на глубину», боятся тайн детской души? Закрывают глаза на проблемы и гневаются, когда в поведении детей проявляется что-то нехорошее, постыдное? А ведь редкий подросток безупречен: дерзкие выходки, жестокость, клептомания, пиромания – да мало ли негативных спутников взросления каждого человека? Понимать и быть рядом – это и значит любить ребенка. Не знаю, как городские дети, а наши, деревенские, если делают что-то плохое, то не назло.
Когда-то давно мы сажали возле школы елочки. Маленькие, полметра высотой, они плохо приживались. Пришли весной сажать цветы – одна елочка срезана. Жаль елочку, говорю я, а ведь это нами сделано! Кем же? Молчок. А потом подошел мальчик: я срезал, не знаю, как получилось, хотелось испробовать новый секатор: острый или нет. Испугался, когда макушка упала. Он сам решил посадить несколько новых елочек, и все они благополучно выросли.
Таким случаям нет числа, большинство из них в моей памяти и следа не оставили. А вот в жизни людей они становятся важными, запоминающимися. Как-то в Калуге, на проходных Машзавода, я стою жду пропуск. Подходит ко мне женщина, улыбается: «Вы меня не узнаете?» Припомнил, наша ученица. «А помните, как вы меня спасли от позора?» Этого я не помнил. И она рассказала, как, будучи ученицей, шла по улице и с веревки, на которой сушилось чужое белье, сняла, взяла себе белую водолазку, очень модную в то время вещь. Хозяева обратились к директору: дети из школы мимо ходят, не они ли украли? Я говорю: не может быть, наверное, ветром сдуло, улетела куда-нибудь. И девочка услышала это, вечером принесла мне домой украденную вещь: «Я взяла. Нате. Только никому не говорите!» Разумеется, я ни с кем не обсуждал это событие, быстро забыл. Прошло много лет, а она, оказывается, до сих пор переживает.
Не надо детей изобличать, подозревать. В каждом человеке есть что-то запретное, сокровенное, особое. Дело педагога – все видеть, все замечать, но не на все реагировать. И не сразу. Пока увиденное не отложится в вашем сознании, пока вы не прочувствуете событие, пока не будете в состоянии говорить спокойно, не начинайте разговор с провинившимся, будь он ученик или учитель. Бесполезно, даже вредно делать замечания по факту. Говорить опаздывающему учителю, что он опаздывает. Он и сам знает об этом, волнуется. Говорить обманувшему вас ребенку, что он обманщик, ненадежный человек. Какой смысл в уличении, в поиске доказательств чужой вины? А самое ужасное – публичное обсуждение поступка. Это полный провал педагога. На то и учитель, чтобы уметь посмотреть ребенку в лицо и увидеть какие-то детали его судьбы, мгновенно понять, как лучше ему помочь. Другого инструментария у нас нет, а в педагогике, как всем, наверное, известно, типичных случаев не бывает.
Когда-то (давно это было) к нам в десятый класс пришел новенький. Родители, люди образованные, привезли его в село из Калуги, чтобы оторвать от плохой компании. Рассказывали, будто, гуляя по улицам, выдавили они с приятелями стекло в продовольственной палатке, что-то сладкое украли и съели. Об этом молчим. Сами видим, что Саша – человек очень странный. К какой-то особенной жизни себя готовит: часто уединяется, уходит надолго в лес и даже ночует там один. И понадобилось ему ружье. Так он украл его из магазина! Начался суд. Мы приняли в деле активное участие и мальчика отстояли. Он успешно закончил школу и уехал в Калугу. Много лет прошло, а история с Сашей вдруг обрела продолжение. Приезжает в село бригада кровельщиков менять крышу на детском саду, и я узнаю, что среди них Саша. Две недели уже здесь – почему не заходит? И вот зашел, под самый Новый год, вечером. Простите, говорит, стесняюсь прийти к вам, но и не прийти не могу. Часов шесть, если не больше, мы разговаривали, и такое он мне рассказал о своей жизни! Ведь попал-таки в тюрьму, и такое там с ним было! Я, говорит, тогда и понял, как вы нас берегли, понял зачем. И теперь, говорит, я очень хочу поблагодарить вас, хочу построить вам чудо-дачу, я, говорит, стал большим специалистом в строительстве. От дачи я, конечно, отказался, а вот за то, что пришел, сердечно его поблагодарил. Зерно долго может пролежать в почве без движения. Даст ли оно росток? Так устроена жизнь, что учитель не всегда имеет возможность увидеть плоды своего труда. Но доброе зерно всегда прорастет.
Теперь много детей на улицах: не учатся, не работают, ведут иждивенческий образ жизни. В этом большая вина школы. Почему она не создает условия для самораскрытия и самовыражения ребенка? Почему она отталкивает и страшит большинство детей?

Возвращение к полному дню

Школу полного дня сегодня рекламируют прежде всего как службу дополнительной оплаты труда учителя. Все правильно: зарплата учителя небольшая, надо дать ему возможность подработать. Но нельзя забывать, что этот финансовый маневр не является подлинным содержанием понятия «школа полного дня».
Основной вопрос к организаторам жизни детей во второй половине дня: с кем будут ребятишки общаться в послеурочное время? Пойдут ли они в лес на прогулку, чтобы прикоснуться к природе, или отправятся на встречу с интересным человеком, в мастерскую умельца? Смогут ли свободно общаться друг с другом? Будут ли их любить во второй половине дня так же, как в первой? Я имею право на такие вопросы. Мало кто помнит, что идея школы полного дня впервые была реализована тридцать лет назад именно здесь, в Мятлеве. Тогда вместе с Эдуардом Костяшкиным мы написали книгу «Школа полного дня». А потом, уже в 1979 году, я выпустил свою книгу «Сельская школа полного дня».
Целая жизнь прошла. Я много думаю: что было да как. Мы говорим о школе, какой она должна быть. Так вот, теплой она должна быть. Теплой не в температурном смысле, а в человеческом. У нас в школе нет дежурных. В семье ведь нет дежурных? И нам они не нужны. Люди живут в школе обыкновенной жизнью, их никто не одергивает. Бежал мальчишка по школе, задел цветок, уронил. Тут же остановился, собрал. Ему не страшно, он не убегает и не скрывается. И если учитель идет в школу со страхом, заранее ждет неприятностей – а вдруг его проверят, а вдруг накричат, то это не школа. Я привык называть коллег по именам, и если обращаюсь по имени-отчеству, они считают – чем-то я недоволен. Если в школе нормальная человеческая атмосфера, в которой ученики и учителя могут без напряжения, без вреда для себя прожить целый день, тогда только и можно объявлять полный день. Объявить полный день – значит обеспечить детям полнокровную жизнь рядом с вами. Пример тому я нахожу в своем детстве.
Родился и вырос я в деревне Ковыряевке: десять домов в один ряд. Сады неогороженные, дома незапертые, чистейшая речка Городенка и огромные старые деревья вокруг. Взрослые уходили на работу, старушки нам, детям, дело находили: сено ворошить, хворост собирать и на тачке возить. Все было само собой заведено. С нами ведь не проводили никаких мероприятий или бесед, но любой взрослый, увидев, что делается что-то неправильно, мог сделать ребенку внушение. Не было своих и чужих детей. Не было отдельной жизни. Допустим, шло собрание. В первые ряды сажали ребятишек. Мы молчали, но слышали, о чем говорят взрослые. Так было заведено. Педагогика и не должна отделяться от жизни. Никакой особой жизни в школе быть не может. Только нормальная, человеческая. А вот как ее устроить?
Теперь все громче звучат слова о субъектном и личностно-ориентированном образовании, о развитии личности ребенка, а реальных возможностей для проявления своей индивидуальности в школе у человека становится все меньше. Практически их уже нет, сплошные тесты и КИМы. Учителей освобождают от их главного предназначения, от общения с ребенком. А ребятишки-то весь день бегут в школу! Зачем, спрашивается? Общаться друг с другом, побыть вместе, поговорить с учителем попросту, их и не выпроводишь. Я хочу сделать Дом детского творчества. Чтобы дети, позанимавшись танцами, изобретательством, вышиванием, шли на улицу бегать, играть, пока не надоест, пока не захочется вернуться. Хочу, чтобы в общении и дружбе они укрепляли себя.
У нас официально только начальная школа на полном дне. Но и старшие после уроков остаются. Подростки! Возраст-то какой, какие они переживают сильные чувства! Им бы общаться друг с другом, себя проявлять – и не в коридоре, не в специально отведенные по графику часы, а естественно, по потребности – в игре, в спорте, среди искусства. Я уже мысленно построил такой дом для детского общения, Дом творчества. У нас неподалеку от школы есть здание, там раньше был интернат для детей из отдаленных деревень. Теперь детей возят на школьном автобусе, и мы уже начали переоборудование.
Интересный факт: дети наши сначала рвутся из села, а потом возвращаются. Многие не приживаются. В городе ведь все серьезные люди, деловые, а мы кто? Простые крестьяне. Но заметьте: сколько талантливых людей в России из крестьян! Нужно беречь село. Только нельзя говорить, что социальное важнее, чем педагогическое, или наоборот. Важно, когда они вместе, во взаимодействии. Там, где есть взаимодействие, там всегда все в порядке.

Что может учитель

О чем я постоянно думаю: так ли важны знания в жизни человека? Стоит ли готовить ребенка к какой-либо профессиональной работе? Да, конечно, но успехов на этих путях человек может добиться и без школы. Ценит же ребенок школу за другое, за живое практическое общение. Вот этим и должна заниматься школа в первую очередь. Общением. Общаясь, мы показываем друг другу, сколько много человеческого в каждом человеке. Отражаем в другом его лучшие черты. В каждом ребенке своей школы я люблю человека. Приезжаю в другие школы, смотрю, какие там дети, – нет, мои самые красивые, самые добрые. Родные. Ведь мы с ними в постоянном живом взаимодействии! Столько в них нас самих.
Я утром, до уроков, просто иду по школе, захожу в классы, смотрю на учителей. Кто как себя чувствует, у кого какое настроение. Зачем-то мне надо пройти.
В людях, которые 30–50 лет назад учились в нашей школе, я по-прежнему вижу детей. Они до сих пор приходят ко мне поговорить, разобраться в себе. И я только теперь понимаю, где я был не прав, где мог помочь, а не догадался. От этих разговоров что-то изменяется во мне, в моих отношениях с нынешними учениками. Одно во мне не меняется: отрицательное отношение к наказанию. Как бы тяжела ни была ситуация, всегда можно найти из нее благородный выход. Нехорошо кричать, стучать, унижать – особенно публично, на линейке или на собрании. Возникает неприятное напряжение, я сам не могу в нем находиться и в школе этого не допускаю. Пока держится напряжение, педагог работать не может. Разрешаются сложные ситуации не умом, потому что все предусмотреть нельзя, а сердцем учителя. Мудрым, терпеливым, добрым сердцем.
Я всегда держу в памяти образ учительницы начальной школы Анны Ильиничны, воспитанной еще в педагогических традициях XIX века (в середине пятидесятых ей было лет 80, не меньше). Утром дети заходили к ней домой, брали портфельчик, тетрадки, несли до школы. После уроков обратное шествие. А на занятиях у нее было то, о чем мечтают современные педагоги: Ваня и Петя вдвоем что-то решают, Таня и Маша друг другу читают, а она к кому-то подсела, шепчется. Урока как такового у нее не было, но экзамены ее дети сдавали лучше всех в районе – тогда на экзамен ходили в другую школу. У нее был дар божий учить. И я, молодой инспектор районо, понял: достоинство и простота – обязательные спутники талантливого учителя. Он к унижению в принципе не способен.
Жизнь, работа с детьми научили: все живое трепещет, излучает, чувствует. И ты без слов понимаешь, кто к тебе пришел, зачем, как с ним разговаривать. Мне почему-то всегда везет на ребятишек. С самого начала, когда первая моя школа была всего лишь крестьянский дом с несколькими столами для занятий и когда было по-настоящему трудно, дети поддерживали меня, согревали, помогали все преодолеть. И сейчас: у малышей есть потребность подойти, обнять, рассказать о себе что-то доброе, поделиться конфетой. Прислушиваюсь к душе и многое могу услышать. Почувствовать, кому тяжело, позаботиться о нем, поддержать.
Но нет хуже для учителя, чем кого-то выделить. Дети сразу почувствуют это. Ко всем надо относиться спокойно, с уважением, никого не ставить в особое положение. Обычно учителя-женщины не ровны в отношениях к детям, страстны и пристрастны. И тут приходится с грустью говорить о нехватке в школе мужчин. Школа без них многое недодает детям.
Что-то перекашивается в обществе по такой простой причине, как отсутствие в школе мужчин. Я, например, стал учителем только благодаря примерам, которые мне дали мои любимые учителя: Иван Сергеевич Дроздов, учитель начальных классов, Василий Васильевич Дмитриев, учитель истории. Его я глубоко уважал и любил как человека. А ведь учился-то в простой деревенской школе! Профессия учителя была почетной и благородной.

Как оценить педагогический труд

Сколько уже напридумывали приемов, чтобы проверить учителя, поймать его на какой-то слабости! Один из последних – ЕГЭ. Эта форма давления на педагога показательна тем, что направлена на достижение быстрого результата. А лобовая атака в педагогике не имеет никакого смысла. Тут отдача быстрой не бывает. И выражается педагогический результат не в баллах, а как-то совершенно по-другому… Вот мы с вами сейчас на новых стульях сидим, они тут только месяц стоят. А появились они благодаря нашему выпускнику. Он приехал на традиционную встречу, пообщался, осмотрел школу, зашел ко мне в кабинет… а через несколько дней нам привезли эти стулья, эти шторы – мы все поменяли! У нас в День встречи с выпускниками в школе настоящее столпотворение: все, кто приезжает к нам в этот день, не вмещаются в школу! Это и есть результат нашей работы, а не баллы успеваемости.
Если учитель допустил в работе какой-то промах, на это лучше всего просто не обратить внимания. Через некоторое время учительница сама подойдет, захочет это обсудить. Ничего нет продуктивнее спокойного разговора с коллегой. Так заведено. Из года в год, из года в год. И сейчас, когда я выхожу из дома, мне навстречу бегут ребятишки. Иду по улице – все меня знают, я всех знаю. И эта связь между людьми, нормальная, добрая, теплая, и есть смысл моей долгой учительской жизни.
Но сверху все время сыплются бумаги, бумаги, бумаги. Скажите, есть в семье инструкции и распоряжения, планы и отчеты? Нет. Тогда зачем они в школе? И многое в них мне просто непонятно. Профили, например. Какие профили? У нас в 11 классе всего десять человек!

Не замыкаться и не останавливаться

Многие учителя и директора работают не хуже меня, а может, и лучше. Но беда многих в том, что они остаются в изоляции от большого педагогического сообщества. У меня как вышло?
Пятидесятые годы, мы совсем молодые, нас все интересует. Как-то я со своим другом Марком Воейковым, директором школы из Полотняного Завода, поехал в Калугу на конференцию. Как сейчас помню: «НОТ в школе». Мы выступили с докладами о научной организации труда в наших школах, и наши статьи вошли в сборник. Марк полистал сборник и сказал: «Теперь у нас есть печатные работы, давай защищаться!» Ему казалось, кандидатскую диссертацию написать нам ничего не стоит. Мы поехали в Москву, в Академию педагогических наук. В отделе аспирантуры встретил нас Эдуард Костяшкин. Он тогда работал в лаборатории стратегических исследований и уже разрабатывал идею школы полного дня. Он поговорил с нами, попросил через неделю привезти проспекты будущих работ. Я написал как мог и что мог. Привез. Костяшкин посмотрел, головой покачал: «Ты это пока убери. Вот защитишься, тогда мы с тобой вместе это и почитаем». И начал с нами работать. Марк Воейков, который уже всем рассказал, что мы скоро будем защищаться, быстро охладел к своей идее и к педагогической науке, а мне самолюбие не позволяло бросить: сказали, что будем защищаться, значит, будем! И жена поддерживала: занимайся, пользуйся возможностью! Она была чутким человеком и видела, как меня заряжает каждая поездка к Э.Г.Костяшкину. Бывало, еду в Москву: холодно, неприютно, далеко. Думаю: «Все, в последний раз еду. Зачем мне это надо? Разве мало в школе неотложных дел?» А обратно как на крыльях лечу: теперь я знаю, как надо работать! Вот что значила работа в Ленинской библиотеке, вот какой эффект давало общение с Эдуардом Костяшкиным! Со мной, деревенским, он поступал просто: вот тебе ключ от квартиры, там холодильник, там рубашки висят, а если тебе денег не хватит, отогни бумагу на столе, там есть. Мне неудобно, а куда деваться? Помогать-то помогал, но заставлял меня работать безжалостно. Сотрудничество с Институтом общей педагогики АПН, дружба с Э.Г.Костяшкиным продолжались и после моей защиты.
А с другой стороны, школе не следует отгораживаться от внешнего мира, от жизни людей села или микрорайона, где она находится. Я вот иду в школу, мне кто-то встречается: «Александр Федорович, посоветуйте…» Возникает ситуация. Она не относится к школе, и я не депутат, не член какой-либо партии. Но надо помочь. Подумать, как лучше сделать. И это только пока дойдешь до школы! А в школе обязательно что-то есть, какая-то новая ситуация. То вода отключилась, то в котельной проблема, то родители что-то спрашивают… Бывают и хорошие новости. И в этом особенность педагогической работы: не бывает чисто школьных ситуаций. Если от меня что-то зависит, если я вижу, что человек прав, я обязательно помогу.
Имя мое, конечно, уже за меня работает. Вот женщина-предприниматель просит защитить ее от произвола местных чиновников. Казалось бы, какое она имеет отношение к школе? Но звоню в областную администрацию, и вопрос как-то улаживается. Или другая проблема: у нас много переселенцев из бывших союзных республик. Люди никак не могут получить гражданство. Годами гоняют их из одного паспортного стола в другой. Они ко мне обратились, я вмешался. Дали им гражданство. И много подобных вопросов приходится решать на уровне областной администрации. Теперь вот кому-то захотелось из нашего Мятлева сделать поселок городского типа. Это означает отмену всех сельских льгот. Я поехал к губернатору, обратил его внимание на эту проблему. Надеюсь, она будет решена в интересах людей, а не чиновников.

Где бы я ни был, мне всегда хотелось домой...

Моя биография складывалась благоприятно для военной карьеры. В 1943 году, когда еще полных восемнадцати лет не было, призвали в армию. Дивизия работала по ликвидации остатков немецких группировок в Белоруссии. Находили в лесу немцев, окружали, выводили. Перед демобилизацией мне предлагали учиться в Рижском артиллерийском училище. Белорусы у себя оставляли. И в Институт иностранных переводчиков отбирали. Но мне очень хотелось домой. Настолько мне мать была дорога, так я к ней стремился! Если бы я так сильно не был привязан к матери, я бы остался в армии. Тогда все хотели стать офицерами.
Приехал в родные места, пошел учителем в начальную школу. Заочно учился. Вскоре меня назначили инспектором Медынского районо, но в Медыни я прожил недолго. Умер мой отец, и я попросил перевести меня назад, в сельскую школу. В суровые пятидесятые сменить место работы по собственному желанию было невозможно, никого по таким незначительным обстоятельствам не освобождали от должности. Но мне всегда везло на хороших людей. Заведующий облоно Гусев, он знал меня с тех времен, когда работал в нашем районе, неожиданно поддержал мою просьбу. И я снова вернулся к матери, стал учителем, взялся строить дом, начатый отцом, потом женился на студентке педучилища.
А вскоре меня решили директором поставить. С боем назначали. Я отказывался сколько мог. Тогда райком играл громадную роль. Меня убеждали, уговаривали, а я тянул: не сегодня, завтра… Наконец секретарь райкома вызывает и говорит: «Завтра утром позвоню, и, если не будешь сидеть на месте директора, я тебя отправлю крутить коровам хвосты!» В пастухи, значит.
Так 50 лет назад я стал директором Мятлевской школы. Хотя мне уже восемьдесят лет и все лучшее, казалось бы, позади, скажу честно: нынешние времена для школы не худшие. По крайней мере в нашей области образование является приоритетным направлением работы. Раньше мы так много не имели. Правда, и мне не было столько лет! Но говорю я не только о деньгах, но и о мышлении руководства. Сколько помню, никогда сельские учителя не приглашались в областной Дом правительства. Теперь их собирают там раза три в год. И я, директор сельской школы, являюсь советником Анатолия Дмитриевича Артамонова, губернатора области. Руководители местной администрации теперь часто заходят в школу, интересуются ее жизнью. Раньше такого не было. У школы стало больше возможностей, больше свободы, больше достоинства.

Накануне

В школе, знаете ли, всегда одно и то же время года. Весна. Только на одних этажах ранняя, на других полноводная, бурная. Школа – cтрана Вечной Весны. Еще лежит снег, еще не вышло из пелены детское сознание, а уже там, где мы обогрели ум и сердце ребенка, появились первые проталинки. Мы радуемся им, поощряем вниманием и добрым отношением, и проталинок становится все больше, они растут – наконец человек пробуждается к настоящей, буйной и дружной весне своей жизни. И это краткое, но такое важное и красивое время жизни человека мы проживаем вместе с каждым нашим учеником.

 


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru