ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ 
 

Хармс на карнизе и Шварц на четвереньках

Как создавались лучшие книги для детей

В РЕДАКЦИИ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ЛЕНИНГРАДСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ ГОСИЗДАТА.
СЛЕВА НАПРАВО: Н.М.ОЛЕЙНИКОВ, В.В.ЛЕБЕДЕВ, З.И.ЛИЛИНА, С.Я.МАРШАК, Е.Л.ШВАРЦ, Б.С.ЖИТКОВ. КОНЕЦ 1920-х ГОДОВ

Мне иногда кажется странным, что о нашем нескладном времени кто-то когда-то напишет воспоминания. Ну что тут у нас интересного? Ну там общественные переустройства всякие. Какая-то культура. Литературная жизнь какая-то. Все как-то скучно, вяло, невнятно. Сплошной быт. Болото. Но, конечно, что-то происходит. Может быть, даже что-то очень важное. Может быть, те пузырьки болотного газа, которые выбулькивают на поверхности, потом покажутся (или даже окажутся) кипением. Может быть, мне самой лет через пятьдесят будет так казаться? Скорее всего именно так оно и будет. Но – “лицом к лицу…” и так далее.
Пока же меня гложет самая черная зависть. Читаю мемуары и завидую. “Эх, – думаю, – вот раньше-то была литературная жизнь. Тут тебе Блок с Белым, тут – Ахматова с Ивановым, тут – “Бродячая Собака” с “Приютом комедиантов” в придачу”. А с другой-то стороны, чем иным была “Бродячая собака”, кроме как прокопченным кабаком с дешевым вином из щербатых стаканов. Им ведь всем тоже невесело вместе было. А если о детской литературе говорить, о ее наивысшем цветении (как отсюда видно), пришедшемся на двадцатые-тридцатые годы двадцатого века, то там вообще несладко жилось. И все равно что-то щемит и заходится внутри от того, как хорошо это было. Не двадцатые-тридцатые годы, а детская литература тогдашняя. Яркая, упругая, замечательно живая.

Странно то, что на самом деле вокруг детской литературы все было довольно мрачно. Мрак сгустился, как обычно, от излишней заботы о подрастающей “детской массе”. В двадцатые годы появился легион педагогов, воинственно отстаивающих свое право оградить детей от того, что вредно, и нафаршировать их тем, что безусловно полезно будущему строителю социализма. Что вредно и что полезно, разумеется, знали только эти педагоги. И первой в списке жанров детской литературы, подлежащих истреблению, стояла сказка. Вообще любая неправдоподобность. Которая, кроме того, могла оказаться замаскированной антисоветской вылазкой. Чуковский в статье “Борьба за сказку” вспоминал, что от его “Мухи-цокотухи” “не раз и не два спасали советских детей. Раньше всего на том основании, что Муха – “переодетая принцесса”, а Комар – “переодетый принц”. В другой раз – за то, что в нее “было протаскано” мною такое двустишие:

А жуки рогатые,
Мужики богатые, –

а это, по мнению комиссии, свидетельствует, что я выражаю сочувствие кулацким элементам деревни. В третий раз злополучная “Муха” подверглась осуждению за то, что она подрывает веру детей в торжество коллектива…”.
Вся эта вакханалия происходила под лозунгом “Оградим нашего ребенка от классово чуждых влияний!”. Из детского обихода требовали выкинуть не только авторскую сказку, но и сказку народную: “Предлагаем заменить народные нереальные, фантастические сказки простыми реальными рассказами, взятыми из мира действительности и природы!” Вот так. И все – с восклицательными знаками.
Перечислять имена людей, которые трудились на этом поприще, не хочется. Для того хотя бы, что народилось их в то время слишком много. Единственная вещь меня трогает до глубины сердечной. Сквозь асфальт этого мракобесия пробилась все-таки настоящая детская литература. Но это было именно пробивание. Золотых гор, зеленого света, красивого совписовского быта здесь было меньше, чем могло бы показаться.

Е.Л.ШВАРЦ ВСТРЕЧАЕТСЯ С ЧИТАТЕЛЯМИ

Просто однажды в городе Ленинграде жили-были странные люди. Они работали в издательстве “Детгиз” и делали журналы “Чиж” и “Ёж”. А кто-то не работал в “Детгизе” и журналов тоже не делал, а просто печатался в них. Но все равно существовал рядом. В одном кругу. Центром же круга, точкой, в которую поставили острую ножку циркуля, прежде чем круг обвести, был Самуил Яковлевич Маршак.
Его сотрудниками и учениками стали писатели и художники, подарившие детской литературе целую эпоху. Жаль, что продлилась она недолго. В 1931 году на “Детгиз” обрушился шквал гонений (дело “Детгиза” стало первым в длинной череде писательских дел). В 1935 году закрылся “Ёж”, а в 1941 году – “Чиж”. И питомцев Маршака постигла самая разная судьба. Да и над ним самим тучи сгущались не единожды.
А начиналось все – многотрудно и весело – в 1924 году. Только-только написал Маршак “Деток в клетке”, а талантливейший Лебедев сделал рисунки к “Цирку”. Круг детских писателей начинал собираться. Вот-вот должен был в этом кругу появиться Борис Житков, только что появились Евгений Шварц, обериуты Николай Олейников и Даниил Хармс. Это было время первого упоения друг другом, своим новым делом, бескрайними горизонтами. И не было ни у кого обиды, что Маршак мастер, а все они – ученики. “Я приходил со своей рукописью в знакомую комнату окнами на Таврический сад, – вспоминал в дневниках Шварц. – И мы работали. Для того чтобы объяснить мне, почему плохо то или иное место рукописи, Маршак привлекал и Библию, и Шекспира, и народные песни, и Пушкина, и многое другое, столь же величественное или прекрасное. Года через два мы, неблагодарные, посмеивались уже над этим его свойством. Но ведь он таким образом навеки вбивал в ученика сознание того, что работа над рукописью – дело божественной важности”.
Девиз Маршака был: “Большая литература для маленьких”. И этой литературы он требовал от всех своих учеников. Ночами сидел с Борисом Житковым, бывшим штурманом дальнего плавания, вырабатывая новый язык – простой, понятный, но в то же время не сниженный, не подделывающийся под “детский неразвитой ум”.
А вскоре появился Леонид Пантелеев. С Григорием Белых они принесли в детский отдел Госиздата свою мальчишескую повесть “Республика Шкид”. Им велели спросить Маршака, Олейникова или Шварца. “И вдруг видим, – позже напишет в своих очерках Пантелеев, – навстречу нам бодро топают на четвереньках два взрослых дяди – один пышноволосый, кучерявый, другой – тонколицый, красивый, с гладко причесанными на косой пробор темными волосами.
Несколько ошарашенные, мы прижимаемся к стенке, чтобы пропустить эту странную пару, но четвероногие тоже останавливаются.
– Вам что угодно, юноши? – обращается к нам кучерявый.
– Маршака… Олейникова… Шварца… – лепечем мы.
– Очень приятно… Олейников! – рекомендуется пышноволосый, поднимая для рукопожатия правую переднюю лапу.
– Шварц! – протягивает руку его товарищ”.
Между тем работа кипела самая напряженная. “Когда у меня есть время, я могу халтурить во взрослой литературе”, – говорил Маршак. В детской литературе ни он, ни его сотрудники не считали себя вправе халтурить, фальшивить, подрабатывать. Но среди этой отчаянно напряженной работы у сотрудников редакции всегда находились силы для самых экстравагантных выходок. Вот Даниил Хармс переходит “на спор” из одного окна в другое по карнизу пятого этажа. Художник Генрих Левин фотографирует его на карнизе. Олейников, проходя с гранками “Ежа”, словно невзначай, с самым серьезным видом, декламирует только что сочиненную эпиграмму. Заболоцкий останавливает за пуговицу Пантелеева и спрашивает, знает ли он, что его повесть “Часы” о беспризорнике Петьке Валете написана гекзаметром?
Из редакции расходились поздно вечером. Но и по дороге еще говорили, спорили до крика о детской литературе, читали стихи. Иногда так и не доходили сотрудники редакции до своих квартир, шли к Маршаку. И уж там-то засиживались за полночь.
“Ребенок мудр, – сказано в манифесте ОБЭРИУ, – потому что не знает условных, привнесенных в жизнь порядков, он первый сказал, что король гол, и тем самым открыл всем глаза”. Именно такое отношение к ребенку царило в тогдашней редакции. Самым требовательным читателем и самым строгим критиком считали его. И трудились для него на совесть. Зная, что, если король вдруг окажется голым, дитя не преминет об этом заявить.
А еще все они сами были немного детьми. А может быть, и – много детьми, больше, чем взрослыми. И наверное, именно поэтому ребенок до сих пор безошибочно вылавливает их книжки из всего огромного моря детских книг. Свой своих видит издалека.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"