Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

СТРАНИЦА ОДНОЙ КНИГИ

Г.П.ЩЕДРОВИЦКИЙ

Люди должны развиваться быстрее, чем ужесточаются условия

Фрагменты из разных выступлений

В российском образовании имя Г.П.Щедровицкого известно, пожалуй, не столько благодаря собственным работам Георгия Петровича, сколько благодаря деятельности его учеников и последователей. В 80–90-е годы не существовало такой сферы экономической, политической или культурной жизни, в которой не заявили бы себя «команды методологов», бравшиеся за решение практически любых вопросов. И все эти сотни (если не тысячи) методологов были выпускниками ни на что не похожей «школы ГП» (именно так, по начальным буквам имени-отчества, называли Георгия Петровича все те, кто оказывался вовлечен в орбиту его методологических семинаров) – школы жесткой и даже какой-то яростной рефлексии; школы, бросавшей вызов всему тому догматическому и пустопорожнему философствованию, каковое царило в те времена на академических университетских кафедрах.
То, что создал ГП, не имело аналогов в мировой интеллектуальной практике. В стране, в которой свободная мысль и честная рефлексия не имели права на существование, ГП создал целое организационное движение, самим содержанием которого являлись мышление и рефлексия (всматривание в процесс своего мышления). Все, кому приходилось принимать участие в оргдеятельностных играх, помнят пьянящее чувство мыслительного полета, которое почти что с математической неизбежностью рождалось у каждого без исключения гостя этого интеллектуального карнавала, одновременно и сумасшедшего, и рационально рассчитанного. И диапазон впечатлений – от абсолютно восхищенных до абсолютно агрессивных – свидетельствовал как минимум о подлинности происходивших в рамках этих методологических карнавалов событий.
Но социально-психологическая инженерия оргдеятельностных игр – это была лишь поверхностная сторона философии ГП. Что касается глубинного, мировоззренческого ее содержания, то оно, как и во всякой подлинной философии, очень трудно и мучительно пробивалось наружу в оболочке несовершенных языковых конструкций. Блестящие интеллектуальные интуиции, рассыпанные в эмоционально страстных метафорах живого общения ГП со своими учениками, нередко погибали под собственной тяжестью в своем стремлении к абсолютной (и оттого заведомо невозможной) точности, рождая головоломную стилистику его письменного языка…
Многие из ключевых тем его философии были первоначально сформулированы еще в пятидесятые годы в так называемом Московском логическом кружке – молодой компании будущих лидеров советского философского андеграунда – Александра Зиновьева, Мераба Мамардашвили, Георгия Щедровицкого и Бориса Грушина, чьи пути в дальнейшем существенно разошлись. Общим для всех четверых осталось безусловное служение мысли. В том или другом ее понимании.
«Всякая мысль содержит момент познания (и в этом смысле отражения) и момент проекта», – подчеркивал Г.П.Щедровицкий. А это значит, что подлинная мысль – это инструмент создания нового знания и основа новой деятельности. Все остальное лишь иллюзия мысли.
«Научник» – ироническое слово ГП для обозначения тех «ученых», для которых мысль не есть напряжение действия «здесь и сейчас», а есть всего лишь артефакт когда-то совершившегося мышления. Зачем мыслить самому, если можно спокойно и безопасно пользоваться результатами чужого мышления? Если всегда можно опереться на сумму уже созданных в науке мыслительных очевидностей?
Настоящее мышление по ГП – это всегда риск, всегда опасность. Это движение по лезвию ножа. Это ситуация, когда человек вбрасывает себя в мышление актом воли. И когда в этом своем предельно открытом движении он становится удобной мишенью для разного рода «хранителей истины в последней инстанции».
Щедровицкий был не просто равнодушен к различного рода ученым степеням и диссертационным защитам. Открытость, незащищенность мысли и личностная неостепененность – это было его жизненное кредо и ключевая идея всей философии. Потому что сама мысль есть деятельность, и ничего кроме деятельности. И главный вопрос философии ГП – это вопрос о том, как возможна мысль, как возможен риск мысли, потому что только в ситуации риска и незащищенности мысль становится подлинной.
В стране, придавленной тяжестью фундаментальных идеологических конструктов, где главный пафос образования состоял в передаче «крепких и прочных знаний», вдруг появилось странное и дразнящее слово «мыследеятельность», ниспровергая идею знания как высшей и безусловной ценности образования и идею науки как хранилища некоего незыблемого знания.
И это был несомненный философский подвиг людей, доказавших, что любое знание, и в том числе защищенное организационно-репрессивным аппаратом тоталитарной идеологии, может быть побеждено силой мысли.
Мысль способна одержать победу над любым знанием – это великий итог прошедшей эпохи и ключ к философии образования наступающего времени.
Это одна из причин, которая заставляет нас с напряженным интересом всматриваться в лабораторию мысли одного из самых ярких российских философов, для которого каждое публичное выступление являлось актом мыследеятельности, актом мышления вслух.
К счастью, сохранились многочасовые аудиоархивы с записями выступлений и бесед ГП, и в последние годы эти записи понемногу издаются. Одна из таких книг создана по материалам лекций, случившихся весной 1989 года в рамках «Открытого университета», существовавшего в то время при Театре-студии «На досках».

Александр ЛОБОК, Андрей РУСАКОВ

Взгляд, который берет на себя ответственность

К 45–49-му году мы опять стояли перед ситуацией, когда все надо было определять заново, поскольку работающих институтов с подлинной философской проблематикой просто не было. Людей, которые знали бы и понимали философию, тоже не было. Но, с другой стороны, складывались невероятно интересные студенческие коллективы, в которых были и вчерашние школьники, и люди, прошедшие войну, знавшие все ее ужасы, познавшие, что такое доброта, и понявшие необходимость широкой точки зрения и такого взгляда, который берет на себя ответственность за целое – за жизнь какой-то системы культуры, за жизнь страны и т.д. И в этом заключалась ситуация конца 40-х годов – ситуация жесткого разрыва между тем, что могли предложить преподаватели философского факультета и традиция философии в России, и острой потребностью в восприятии и понимании мира в условиях, когда кожа фактически снята. Тогда сложилась первая группа студентов, которые не могли учиться у своих преподавателей и должны были тянуть друг друга из болота…

Человеку нужны соумышленники

Группа, кружок – это есть непременное условие становления человека. Если нет кружка, если нет компании, то человеком стать нельзя. Тот, кто читает книжки и размышляет над ними, сидя у себя в кабинете или спальне, тот, кто мучается и переживает, формирует одну часть интеллекта, необходимого для человеческого существования. А оформляется это все именно в условиях коммуникации – в кружке, когда есть соумышленники и коммуниканты.
А кроме того, чтобы, например, студент, будучи в университете или техническом вузе, мог становиться человеком, нужно ощущение, что он берет на себя работу исторического времени, работу, которая приходится на его жизнь.
Мне очень важна эта идеология социального, социокультурного оптимизма, я даже выразил бы это резче – социокультурной наглости. И я считаю, что каждое поколение должно иметь большую группу таких людей, иначе это – не историческое поколение. Ему в истории жить не удастся, не придется.

Мы жили без учителей

И так получилось, что мы, только что закончившие факультет, еще не ставшие, по сути дела, специалистами, но очень нахальные и самоуверенные молодые люди, должны были отвечать на вопрос примерно так же, как мальчик в картине «Андрей Рублев» у Тарковского. Помните, когда парня из умирающей деревни вытащили и спросили, умеет ли он лить колокола, и он стоял перед выбором: сказать «нет» – значит сдохнуть там, в деревне, а сказать «да» – значит взять на себя то, чего он делать не умеет. Вы помните: когда колокол зазвонил, парень этот опустился в изнеможении, заплакал и сказал: «Проклятый тятька, а ведь тайны так и не открыл!» Так вот, тайны, как делать философию и логику, мы не знали, никто ее нам не передавал, и, по сути дела, мы жили без учителей. Мы взяли на свои плечи ношу, которую нельзя было брать, поскольку плечи были не развиты.
Но я так понимаю: в жизни вообще не знание играет главную роль, не умение делать, а только личная человеческая претензия, окаянство или то, что Высоцкий называл «настоящий буйный».

Выбрал путь – иди до конца

Люди высказывают гипотезы, мнения, а уж на небесах решают, попал или нет. Маркс сказал бы, что на вопрос «попал ли, не попал?» отвечает всемирно-историческая практика. Но для меня, что на небесах, что практика всемирно-историческая – все едино. Поэтому мне важно понимать, что в науке и философии нет разницы между истинным путем или ложным. Выбрал путь – иди до конца и не сгибайся. А что у тебя получится в результате... Человечество проверит этот путь и то ли скажет, что работал грамотно, культурно, строго и интуицией, то ли скажет, что плохо работал, и пойдут по этому пути второй раз, третий, четвертый...

Только включая разные мышления, человек мыслит

Человек может иметь несколько мышлений – так же как и несколько языков, но он должен четко осознавать и понимать это. Вот здесь он познает, вот он хочет проектировать – следовательно, он должен сменить пластинку, включить другое мышление... И только при этих условиях, утверждаю я, человек мыслит. А если у него такой метаорганизации нет и он начинает при познании лепить логические формы проектного мышления или наоборот, то это не мышление. Он пролетел мимо резьбы.

К содержанию нужно еще прорваться

Я-то лично не руководствуюсь формально-логическими принципами и правилами. Я двигаюсь по содержанию – такая у меня привычка и такой стиль. Я подобно вам каждый раз спрашиваю (когда мне говорят, что есть формальная логика и она дает правила для руководства ума): зачем это, уважаемые коллеги? Это нужно людям рассудочным и посредственным, которые не мыслят. А человек, который живет в содержании, рассуждает и мыслит по законам содержания. Но при этом выясняется, что существуют ситуации, когда надо знать правила, по которым строится мысль. Это всегда ситуации, когда вы выходите в область нового и еще не знаете, какое там содержание. Мы же к содержанию должны еще прорваться. Вот тут начинают работать правила для руководства ума, или формально-логические принципы. Тогда оказывается, что с помощью этих правил я могу понимать обсуждение, могу различать и соотносить между собой высказанные точки зрения, дать оценку ситуации. Вот зачем они нужны.

Ничего не принимайте на веру!

Позиция моя простая. Но если вы хотите меня понять, то должны отказаться от тех догм и мифов, в которых вы живете...
– И принять ваши…
Не надо, уважаемые коллеги! Мне такие «китайские болванчики» совсем ни к чему. Поэтому ничего не принимайте на веру! Вообще ничего, а того, что я говорю, тем более. Ни в коем случае! Наш с вами разговор нужен только для того, чтобы вы знали, что есть еще и другая точка зрения. Это в свое время обсуждал Александр Пятигорский. «У нас, – говорил он, – странные люди. Они, когда нечто услышат, либо принимают и начинают кланяться, либо уничтожают». А жить-то ведь надо иначе. Надо знать, что есть вот такая точка зрения, вот такая, еще вот такая и я еще могу придумать десять других. А какая из них истинная – да кто же это знает? Иметь их надо, эти точки зрения, ни одну не принимая, но рассматривая как потенциальное средство в своей работе. Работать надо! Жить надо. И пользоваться теми средствами, которые действуют или могут быть задействованы.

Тоталитаризм нужен тому, у кого нет потенции к творчеству

Как говорили раньше в России: от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Такова судьба. Спокойно надо жить и продолжать жизнь. И все тут. И это и есть сила человека: не думать, как в интеллигентской компании – тоталитаризм, не тоталитаризм, – а жить! Вот что надо делать – жить и творить! Но я же понимаю, что когда у человека потенции к творчеству нет, то тоталитаризм ему очень нужен. И если такого человека спросить: «Ты почему ничего не делаешь?» – он скажет: «Не дают!» Да ничего подобного – за душой ничего нету. Было бы – никто помешать бы не мог.
Я вообще думаю, что человек развивается лишь в той мере, в какой он борется с социальными и организационными условиями своей жизни и поднимается до того, как он может их победить. А если этого нет (и в этом смысле нет безысходной ситуации), то, мне кажется, человек и не развивается. И в этом большой смысл. Как я понимаю, социальные условия будут все больше ужесточаться, а люди должны развиваться и усиливать себя быстрее, чем ужесточаются условия. И никаких воплей по поводу того «как же вы тут живете» быть не может.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"