КРУГИ ИСТОРИИ
ОТ ЧАСТНОГО ЛИЦА

И страна на мгновение стала своей…
Двадцать лет назад началась перестройка

Обнаружив еще в начале года мартовскую дату – 20 лет со дня избрания Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС, – я предложил взять интервью у кого-нибудь из «прорабов» перестройки. Спросить: чем же все-таки была она для нашей страны, как задумывалась, к чему привела? Сначала решил поговорить с Гавриилом Харитоновичем Поповым. Начал искать телефон – ни у кого нет. Один циничный журналист на мой вопрос, где же все-таки его можно найти, ответил: на свалке истории. Кто-то сказал, что его нет в России, он давно в Америке. Ну что ж – не судьба. С кем же еще поговорить? С Афанасьевым? Но, во-первых, Юрий Николаевич как-то больше ассоциируется с Ельциным, а во-вторых, и так много выступает. Остается Александр Николаевич Яковлев. Но он тоже постоянно ангажирован, да и в больших летах уже – неудобно. Что же делать? Ведь не с Ниной Андреевой же полемизировать или Егором Кузьмичем Лигачевым. А поговорить на тему перестройки хочется. Обидно. Уж больно неуважительно о ней и ее зачинателях отзываются, а подчас – высокомерно, презрительно, через губу, а то и с ненавистью: Западу потакали, войну холодную проиграли, державу развалили. Не в чести нынче перестройка.
И тогда я подумал: а может, мне самому о ней рассказать? Не от левых, не от правых. А, так сказать, от частного лица. От лица части поколения. От имени и пусть без поручения тех, кто считал то время своим. Кто испытал эйфорию свободы, а потом разочарование и апатию.

В 1984 году представители правящей нынче элиты провели со мной несколько профилактических бесед. Они говорили: в стране бардак, и только мы можем навести порядок. Готовились, как видно теперь, загодя.
Но уже в 1987-м, когда мы с друзьями боролись с чиновниками за детский клуб в микрорайоне, секретарь райкома партии жал нам руки и говорил: вы победители, пришло ваше время. Мы не очень верили: ведь тогда не от него бы нам это узнавать.
Я спорил, что «Покаяние», которое случайно посмотрел на закрытом просмотре, никогда не покажут по телевидению. Показали. А потом вернулись Сахаров и Солженицын. Закончилась война в Афганистане. Состоялись немыслимый съезд Советов, беспрецедентная прямая трансляция до глубокой ночи, отмена шестой статьи Конституции о монополии КПСС.
В 89-м или 90-м я впервые был на демонстрации: против антисемитизма и национальной нетерпимости. Участвовали до полумиллиона москвичей. Я встретил там уйму знакомых. Мы были счастливы видеть друг друга – такое единение, такая приподнятость! И еще раз я пошел на демонстрацию, когда спецназ захватил Литовское телевидение.
А потом были август 1991-го и прекрасные лица защитников Белого дома. Это вообще было время людей с проснувшимися лицами. И неожиданно много оказалось близкомыслящих. Это был тест на человеческую идентификацию.
Я скорее всего не готов оценивать перестройку политически или экономически. Это как с историей крестовых походов. Для кого-то это поход мародеров, обремененных амбициями и жаждой денег. А для кого-то – иррациональное коллективное стремление к исполнению священного долга, пусть и не всегда понятного.
Для меня перестройка – это прежде всего нравственное течение мысли. Вышибание двери из затхлого и мрачного чулана, потому что больше невмоготу. Безусловно, счастливое время. Время надежд и открытий. Невероятное время, потому что советская система грохнулась, а поверить в такую возможность было нереально. Тогда был момент, когда страна стала своей. Когда все были добры друг к другу. Наверное, не все, но так казалось. Никакие рациональные доводы тут не важны.
Впервые в жизни, хоть и на короткое время, мы ощущали единение с властью. Она была наша. Пусть, казалось, лабораторным методом полученная – в природе ведь такой власти не бывает, – но нам было все равно: мы упивались ею, пока она есть. Как в рассказе Брэдбери несколькими солнечными часами без дождя, которые появлялись раз в году. Но там их ждали. А здесь – все неожиданно и возможно только раз при жизни.
Перестройка стала открытием мира, открытием архивов и приобретением новых знаний. Это был «прямой эфир», когда ничего «не вырежешь».
Перестройка преподала трудный урок свободы. Сначала внешней – говорить, читать, поступать. А потом внутренней – обретения и легализации ценностей.
А какие были книги!.. Газеты!.. Толстые литературные журналы!..
Перестройка дала возможность дышать, раскрепоститься и уже жить, как хотим. Была скинута усталость. Мы готовы были засучить рукава и трудиться, не покладая рук.
Мы были награждены перестройкой. За надежду и терпение.
Сегодня такой пафос не в чести. «Слишком пафосно», – сказала мне продавщица, поясняя, почему она не заворачивает цветы в плотную бумагу. А тогда был прекрасный пафос. И замечательные глаза людей.
А что творилось в это время у нас в школе, где я работал: отменена школьная форма, введен общественный совет управления, проходят выборные конференции, заседания всевозможных клубов; на спецкурсе для старшеклассников выступают представители почти всех политических течений. Даже Жириновский (это было, наверное, его первое публичное выступление после образования ЛДПР).
А что творилось в школах вообще и с учителями в частности! Эти якобы зашоренные, консервативные люди словно получили крылья. Но сначала расправили плечи. И научились смотреть детям в глаза. И в зеркало – с чувством достоинства. И общество их снова зауважало. И они сами стали обществом. Неужели забыли?
А талоны на все, визитную карточку москвича? В магазинах – шаром покати, в городах гонят самогон, на работе заказы.
С точки зрения быта перестройка – сплошная экзотика. Гуманитарная помощь, черный хлеб с маргарином и луком, натовское картофельное пюре, молоко только в центре.
Когда Горбачев начал антиалкогольную кампанию, шутили, что пропадет сахар. Говорили, что у Раисы Максимовны, наверное, кто-то в семье был пьяница, а Горбачев ее любил. Тоже редкий случай. И не стало водки, и не стало сахара, и все перекосило, и пришлось после «А» говорить «Б». И СССР рухнул. Это было грандиозно. И это было хорошо.
Кагэбэшники поджали хвост, а анонимки запретили.
Кто бы мог подумать, что анекдот про чашечку кофе и запрещенную газету «Правда» станет явью? Кто бы мог подумать, что можно не врать и не трусить? И мы перестали лгать. А вы знаете, что такое без привычки говорить правду после долгих лет запрета на нее?
Кто из нас мог вообразить, что мы прочтем все, о чем только могли мечтать, посетим страны, о которых и грезить не могли?
Свобода! Мы заплатили за нее не так уж дорого. И не жадничали. Мы готовы были отдать за нее и столь горячо любимый всеми Крым, Юрмалу, Палангу. И СЭВ, и Варшавский договор в придачу. Даже фестиваль песни в Сопоте и наших легендарных хоккеистов, улетевших в НХЛ. И уж без всякого сомнения – военные базы во Вьетнаме и на Кубе.
Хотя в это время были и Чернобыль, и Тбилиси с саперными лопатками…
Конечно, мы догадывались, что «они возвращаются». Но позже, а пока наши иллюзии помогали нам держать удар. Есть химеры, на которых строятся цивилизации, и есть истины, которые разрушили все до основания, но ничего не сумели дать взамен. Как на Востоке, так и на Западе все, что выжило, выросло из снов. Вот и хотелось подольше не просыпаться.
Многих хороших людей начинает нынче одолевать тоска по «старым добрым временам». Но это не тоска по прошлому. Это внутреннее неприятие сегодняшнего. Это тоска по справедливости, протест против пошлости.
Сегодня, спустя двадцать лет, спорят, кто и что хотел на самом деле. Предполагают, что Горбачев и компания думали лишь фасад прибрать и поначалу даже на «Пражскую весну» не тянули. Но тронули махину, гайки чуть ослабили – и поехало, и расползлось, и рассыпалось. А уж задним числом чего только не наобъясняешь. Но разве так важно, что задумывали «архитекторы перестройки»?..
Мы дали себе и миру шанс. Мир им воспользовался. Мы не смогли.

Анатолий БЕРШТЕЙН

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"