ТАЙНИКИ ПРОФЕССИИ

Каждое новое утро мы настраиваемся объяснять урок, чтобы дети поняли, присвоили, сделали наше знание своим. Что из этого нам на самом деле важно – чтобы присвоили или чтобы поняли? Запомнили или перевернули с ног на голову, но сделали действительно для себя своим? Чему мы стараемся их научить – извлекать информацию или смысл, видеть явления окружающей природы или, кроме того, рассматривать свой внутренний мир, слышать внутренний голос, уметь говорить свое слово?
От этой собственной учительской установки на понимание учебного процесса и времени детства зависит, наверное, вся жизнь ребенка в школе. Если для нас самих важнее понимать, чем помнить, то в случае проблем и неудач с детьми мы не пытаемся судорожно восстанавливать в памяти институтские лекции по возрастной психологии и там искать выход, а учимся пристальнее вглядываться в учеников. Из этих повторяющихся попыток однажды рождается способность увидеть класс как живой, меняющийся организм и каждого ребенка – как маленькую вселенную. И тогда словно по волшебству исчезают хорошие и плохие ученики, всем со всеми становится интересно. Рождается особенный настрой урока – мы заботимся не о том, как бы ученик не расплескал знание, а чтобы оно озарилось светом собственной мысли. А как же каноны, имеющиеся во всякой науке, искусстве, ремесле? Разве возможно выучиться без них? Это вопрос вопросов, который каждый все равно решает сам. Но так ли важны раз и навсегда известные ответы для настоящего образования человека? Об этом размышляют авторы полосы – петрозаводский учитель словесности Вадим Слуцкий и московская учительница Ксения Толоконникова.

Мой шестой «В»
Пять историй о том, как рождается класс

О первых днях

Самое главное для учителя, когда он берет новый класс, – побыстрее познакомиться с детьми. Поэтому, узнав, что мне дают шестиклассников (их учительница Ольга Николаевна уходит в декрет), я пошел к ним на урок.
Класс откровенно развлекался: Андрей кривлялся и выдавал «остроумные» реплики; Ваня, попросившись выйти, уточнил, что направляется «в туалэт», что, конечно, вызвало в классе приступ веселья. Было шумно, безалаберно; некоторые дети постоянно напрашивались на ответ, другие – большинство – весь урок отмалчивались. Но в репликах с мест, пусть и ехидно-нагловатых, проблескивало настоящее остроумие; захлебывающиеся ответы (побыстрее все сказать, чтоб не перебили!) были дельные, язык – часто неплохой. И как-то сразу они мне понравились.
На первых моих уроках продолжался просто по инерции балдеж. Дети не умеют переключаться сразу: кабинет тот же, урок тот же – автоматически срабатывают прежние стереотипы поведения. Но я не обращал на это внимания, ни разу не сделал никому замечания. И не делал вид, что не замечаю: действительно не замечал. Разговаривал с ними так, как привык: уважительно, с симпатией, как со взрослыми людьми. Если нужно было, повторял два-три раза (в классе было шумно).
Я знал: это пройдет. И поэтому спокойно ждал.
Вот как было в начале года. Идет один из первых уроков литературы. Тамара в нем участия не принимает: играет фишками. Так бывает – новый учитель, а у некоторых детей низкий порог психической выносливости: все новое им трудно, чтобы свыкнуться, нужно как-то себя успокоить любимым занятием; успокоится – и тогда включится в работу. Так что игра фишками на уроке в данном случае не нарушение дисциплины, а самопсихотерапия. Поэтому я Тамаре ничего не говорил и оказался прав: как выяснилось, она обожает стихи, артистична, эмоциональна и на уроках литературы стала одной из главных «звезд». Но это потом.
А пока Тамара на меня не смотрит, не слушает и играет фишками. Жора сначала пытается на нее наябедничать: это мальчик – на девочку! Видя, что я на него не обращаю внимания, он сбрасывает часть фишек на пол. Ссора. Но так как я опять не вмешиваюсь, Тамара подбирает фишки сама, однако Жора наступает на одну из них и не отдает.
На перемене – скандал. Тамара плачет. Жору девочки не выпускают из класса. Мне приходится вмешаться, но с Жорой разговаривать бесполезно: он во всем прав, фишки валялись на полу сами по себе, значит, каждый мог их взять!

Всматриваясь в их лица

Тамара – жизнерадостная и счастливая, но болезненно самолюбивая девочка: стремится быть первой, хочет показать себя. И еще: Тамара часто плачет. Ее легко обидеть, и обиду она переживает бурно, тяжело, хотя и быстро отходит.
Признаться, поначалу такая ранимость меня удивляла: счастливые дети не очень чувствительны к обидам, довольно устойчивы эмоционально. А Тамара – счастливый ребенок: ее любят родители, у нее есть младшая сестра.
И вот однажды, когда ее в очередной раз чем-то задел Жора и она горько плакала, уткнувшись лицом в сложенные руки, захлебываясь, вздрагивая, а я подошел утешить ее, меня вдруг осенило: да ведь Тамара армянка! Сколько веков этот народ гнали, травили, резали. Это ее архетип, ее генетическая память! Когда ее обижают, ей где-то в самой глубине души – в подсознании – кажется, что так теперь всегда и будет продолжаться.
Увы, ранимый человек часто, сам того не понимая, «вызывает огонь на себя»: провоцирует других на то, чтобы они его обижали, именно потому, что больше всего этого боится: предполагая в других стремление обидеть, он вызывает его к жизни, как джинна из бутылки. И убеждается, что люди действительно злы и жестоки, а его судьба – быть вечно гонимым. Формируется порочный круг несчастья. И человек ожесточается.
Да, моя вроде бы благополучная Тамара – проблемный ребенок.

В нашем классе три великие молчальницы: Аня, Алена и Люся.
Хотя Ане всего 12 лет, она отличается статностью, солидностью, спокойствием. Она мало говорит, а если скажет, то идеально точно и лаконично: ни убавить, ни прибавить. Никогда не лезет вперед, но всегда внимательна, собранна, и это без малейшего напряжения, без всякой демонстрации усердия. Когда ни посмотришь на нее, она всегда сидит прямо, смотрит спокойно и внимательно и, по глазам видно, все понимает.
Алена – девочка и красивая, и умная, и счастливая, но есть у нее одна особенность, которая, кажется, и стала причиной их дружбы с Аней: она молчит как рыба. Даже неизвестно, какой у нее голос. Вот так они и общаются с Аней: вместе молчат. И очень довольны друг другом.
Они с Аней чрезвычайно законопослушны. Вот идет перемена. Я стою у первой парты, разговариваю с Олей. Звенит звонок, на который никто не реагирует, потому что это первый звонок. Но Аня и Алена послушно встают за своей партой. Потом оглядываются, видят, что урок еще не начинается, и снова садятся. Молча!
И Люся тоже молчит, но совсем по-другому. Она боится говорить. Она робка, застенчива, одинока: живет с мамой, и мама ее – человек не очень счастливый. На лице у Люси обычно выражение испуга. Она заикается, у нее очень тихий голос. Для своего возраста она большая, полная и мягкая, будто плюшевая, но и сидя за партой, и стоя, она горбится, съеживается и достигает своего: ее никто не замечает.
Как-то она не пришла в школу. Я спросил уже ближе к концу урока: «А что с Люсей? Кто знает?» Они удивились: «А разве ее нет? Мы и не заметили». Равнодушно так удивились.
Вообще атмосфера в классе у нас поначалу была недоброй и недружественной: многие дети старались обратить на себя внимание – так приучены: кто первый «вылезет», поднимает руку, скажет, тот и молодец. Друг к другу относились как к конкурентам. Ничего друг о друге не знали и не пробовали узнать. Коллектива никакого: группировки, тусовки – каждая сама по себе.

Единство разных

Может быть, кто-то скажет: «Какой тяжелый класс!» Я начал работать с детьми 23 года назад и должен сказать: класс самый обычный. И даже один из самых благополучных моих классов. Прошел месяц, и наш класс стал меняться. Любой школьный класс, любой коллектив – это особое целое, особое существо, в чем-то подобное отдельному человеку: со своим характером, индивидуальностью. И суть этого удивительного организма – коллектива – невыводима из качеств, характеров, способностей тех, кто его составляет. Он возникает и формируется по каким-то своим законам и, возникнув, начинает влиять на тех, кто входит в него.
Сначала исчезли галдеж, расхлябанность, кривлянье, выкрики с мест, назойливость, попытки навязать себя за счет других. Казавшиеся нагловатыми теперь выглядели скромными и почтительными; робкие чуть раскрепостились. Почему так? Вот идет урок. Кто-то поднимает руку, просит разрешения выйти. Я останавливаюсь: «А собственно, зачем ты меня спрашиваешь? Я не имею права не разрешать». Они удивились, заспорили. Но я стою на своем: «Я не могу знать, когда кому нужно или не нужно выйти: вы уж, пожалуйста, это решайте сами. Только не выходите по двое, по трое и тогда, когда кто-то уже вышел». Андрей поразился: «Что, и спрашивать не нужно?» «Ну конечно, не нужно». Андрей все никак не мог свыкнуться с тем, что можно входить и выходить без разрешения учителя, продолжал поднимать руку и спрашивать: «Можно выйти?» – чем вызывал в классе веселье. Ему легче, когда не он несет ответственность, решает, а учитель. Но если позволить ему это, он так навсегда и останется зависимым и слабым.
Конечно, первое время они выходили целой толпой: осваивали новый способ действия. Выходили и те, кому и не нужно было. Тогда был введен корректив: за последствия (не знал, не сделал, не написал) отвечаешь сам! Получилось: самостоятельность и ответственность вместо несамостоятельности и безответственности.

Балл за прогресс

Знаете, почему дети дают списывать и подсказывают друг другу? Им хочется помочь товарищу. А мои дети не списывают и не подсказывают. Все мои ученики периодически бывают консультантами. Консультант – это человек, знающий или умеющий что-то делать очень хорошо, лучше других. Консультант помогает другим (не понявшим материал, болевшим), иногда спрашивает и ставит оценки.
Дети обожают быть консультантами. Хотя эта «должность» не связана ни с какими привилегиями, а нередко и мешает собственной учебной работе. Тем не менее вернейший способ обидеть любого из моих – это лишить его роли Консультанта.
По нашим правилам, никакая учебная неудача не фатальна. Любую работу можно переделывать до трех раз. Отметки, не устраивающие самого ребенка, – это не окончательные отметки: они не ставятся ни в дневник, ни в журнал.
И у них возникает азарт: смогу ли? Сумею ли? Идет повседневная работа над собой, в которой предусмотрены ошибки, огрехи, пробелы, как во всякой работе. Никогда не забуду, как Лиза однажды писала самостоятельную работу. Я говорил уже, что она не слишком-то верит в себя и обычно рада, если получает четверку. Но я безапелляционно заявил, что уверен: она обязательно напишет на пятерку. И она написала!
На следующий день она первая вбежала в класс, схватила свой листок и даже подпрыгнула от радости. Сияя, победно помахала листком и сказала: «Вот вы говорили, что я напишу на «пять», а я не верила!»
Кончится четверть, Лиза выбросит этот листок, забудет содержание этой работы, а может, и сам учебный материал, по которому она написана. Но счастье ощутить себя сильной, умелой не забудется. Кстати, есть один нюанс. Мы ставим + один балл «за прогресс». Что это значит? Жора раньше жил на Украине, а у Тамары родной язык армянский. И они лепили ошибку на ошибке. И что же – заваливать их двойками? По «Нормам оценок» получается так: шесть ошибок – двойка. Но если обычно у ребенка на странице самостоятельно созданного им текста бывает 10–12 ошибок, а сегодня только 8, то он получает +1 за прогресс.

И ни с какими другими!

Странные разговоры приходится иногда слышать в учительской: 9 «А», конечно, умный класс, но слишком подвижный, лучше не берите, будете от них уставать; 8 «Б» – послушный, туповатый, правда. Учителя выбирают себе классы, как костюм в магазине: чтоб удобно, да мягко, да не по дорогой цене. Но ведь друзей не выбирают. Не выбирает мать себе ребенка, не откажется от своего, каким бы он ни был; не променяет его ни на какого вундеркинда. Так почему же учитель выбирает себе детей? Если бы меня спросили, с какими детьми я хотел бы работать, я ответил бы: «С моими детьми. И ни с какими другими!» Наверное, это самое удивительное, непонятное и прекрасное в нашей работе, когда вчера еще незнакомые дети становятся моими детьми. Но вряд ли это можно объяснить словами.

Вадим СЛУЦКИЙ
г. Петрозаводск

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"