КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
ОБРАЗ

Валентина Талызина: «Я против актерского опыта»
Поскольку считает, что каждую роль надо начинать с чистого листа

Валентина Талызина – народная артистка не только по официальному званию, но и по степени признания и любви. В кино она сыграла множество ролей, которые зрители со стажем будут помнить всегда. Театралы знают ее по первоклассным ролям в Театре имени Моссовета, где она работает почти полвека. Последней по хронологии ее ролью стала «Мамаша Кураж» в пьесе Брехта, а сейчас актриса приступила к репетициям в спектакле «Мораль пани Дульской». Недавно отмечала юбилей, что стало поводом оглянуться на пройденный путь, хотя подводить никаких итогов она не собирается.

– Судьбоносным событием вашей жизни стало изменение «профессиональной ориентации». Вы ведь учились на факультете экономики сельского хозяйства, а потом вдруг попали в театральный институт. Как это произошло?
– Объявить в моем совхозе о том, что я собираюсь стать артисткой, было бы по меньшей мере странно. На эту «странность» у меня не хватило духу. Поэтому я поехала поступать на исторический факультет. Между прочим, я хорошо знала историю. (Потом я сделала на телевидении несколько программ об Апухтине, Баркове, Гиппиус, о женщинах в жизни Ивана Бунина и т.д. Я «рыла» материалы в музеях, мне было очень интересно, как это там все происходило «в веках». Особенно я любила русскую историю.) На вступительных экзаменах я получила по истории пятерку. Но, поскольку я была девочка «разбросанная», то на экзамене по географии схватила тройку. Но и тогда у меня был проходной балл. Однако моя подружка сказала, что я не прошла, и я ей поверила. Мы с ней вместе отнесли документы в сельхозинститут на экономфак. Я, конечно, сразу стала участвовать в самодеятельности, играла даже главные роли. Но мне понадобилось два курса, чтобы понять, что «товар–деньги–товар» – это абсолютно не моё. И я решила из Сибири поехать в Москву, чтобы мне там окончательно сказали, что я не могу быть актрисой.
– Отличительной чертой ваших героинь всегда было глубокое чувство, настоящая любовь. Бывало ли так, что любовь на сцене или на экране как-то проецировалась на реальную жизнь?
– Когда некоторые артистки говорят, что они играют любовь на сцене и при этом не влюблены в своих партнеров, то мне их очень жаль. Я всегда чувствовала флер влюбленности в партнера. В старом театре говорили, что невозможно играть любовь, не влюбившись в партнера. Когда нет такой влюбленности, в роли нет какого-то маяка, света. Вот, например, я играю в антрепризе спектакль с Борисом Щербаковым, в которого не влюбиться невозможно! Ему Бог дал такую красоту и обаяние, что женщины теряют себя, когда видят его. Я не теряю себя, мы с ним на «вы», но флер все же есть. Я играла с Леонидом Марковым. Это был потрясающий мужчина! В Егоре Булычове я играла такую влюбленность в него, что это его даже раздражало. Ведь публика сочувствовала этой любви.
– А в режиссеров вы влюблялись?
– Если ты не веришь режиссеру, если ты видишь его недостатки, если копишь в себе неприязнь, то все рассыпается. Вы ничего вместе не создадите. Христос сказал, что жизнь – это любовь, в ненависти – смерть.
– В этой связи вопрос о Завадском. Как вы думаете, он был действительно великим режиссером?
– Он был действительно великим режиссером. Помню: мы мучаемся, репетируем, потом показываем ему. Он посмотрит, скажет два-три слова и вытаскивает из тебя главное. Казалось бы, все на поверхности, ах, как просто! Но эти простые слова надо было сказать! И они моментально выстреливали в мое сердце. Он был настоящий рыцарь театра, постоянно совершенствовал себя в профессии.
– У меня до сих пор перед глазами ваша Катерина Ивановна из его спектакля «Петербургские сновидения» по «Преступлению и наказанию» Достоевского. Это была удивительная роль! Вам, по-моему, удалось проникнуть в суть и самого Достоевского, и его героини.
– Репетируя эту роль, я очень много читала. И «нарыла» информацию о том, что прообразом Катерины Ивановны была Анна Григорьевна Сниткина. Я прочитала, что Анна Григорьевна говорила тихо и скороговоркой. И воспроизвела это на сцене. Я ее почувствовала и «переложила» на себя.
– После ухода Завадского из жизни вы долго не играли на сцене ничего нового. Чем это было вызвано?
– Нас было несколько человек в театре (Рита Терехова, Гена Бортников, Нина Дробышева), для которых уход Завадского стал трагедией. Пришел к руководству другой человек, которого мы внутренне не приняли. И у него появились другие артисты, которых он любил. Я ушла в кино, снималась в трех фильмах за год. А потом опомнилась и поняла, что в театре ничего за много лет не сыграла. И «повернулась» опять в сторону театра.
– Тогда в театр пришел Павел Хомский, у которого вы сыграли достаточно много, в том числе и в замечательном спектакле «Мамаша Кураж».
– Мы с ним сошлись, может быть, потому, что оба с юмором. На репетициях «Мамаши Кураж» было безумно тяжело, но мы вырулили благодаря его терпению, интеллигентности. Я ему благодарна за его веру в меня.
– Но ведь самым первым вашим режиссером был Роман Виктюк.
– Нет, нет! Роман Григорьевич был «подружкой» в институте. Потом он меня позвал на свой знаменитый спектакль в Театре МГУ «Уроки музыки». Там моими партнерами были непрофессиональные актеры.
– «Уроки музыки» – легендарный спектакль, на него попасть было невозможно, даже знаменитостям не всегда хватало мест, и они висели на люстрах. Это было какое-то новое слово правды в нашем театре.
– Да, но потом Роман Григорьевич ушел «в красоту» и, в частности, в красоту обнаженного мужского тела. А сделал он себе имя и взлетел именно после «Уроков музыки» – спектакля о нашем простом человеке, о его бедах, комплексах, его трагизме и жестокости. Виктюк ведь сам очень хорошо знал эту жизнь. Это потом он придумал, что у него было буржуазное происхождение, а на самом деле папа его был слесарем, а мама – домохозяйкой. Теперь у него другой театр, в котором мне места нет.
– Знаю, что вам уже надоели вопросы о фильме «Ирония судьбы, или С легким паром!», в котором вы подарили свой великолепный голос Барбаре Брыльской, благодаря чему она получила Государственную премию. Поэтому об этом спрашивать не буду. А вот о любимой роли в кино спрошу.
– Был такой    фильм Сергея Бодрова «Непрофессионалы». Мы снимали его в городе Капчагае в доме престарелых. Я была «внедрена» в настоящую, грубую жизнь. Мою героиню звали Женя, и это моя самая любимая роль.
– У вас такой огромный опыт и в театре, и в кино, но вы однажды сказали, что, приступая к новой роли, всегда испытываете священный ужас и боитесь ее «завалить». Это было сказано не в запальчивости?
– Нет. Мне вообще кажется, что не может быть таких самонадеянных артистов, которые думают, что они любую роль сделают блестяще. Конечно, есть наработки, есть опыт. Но я против актерского опыта. Это ведь как встреча с новым человеком, которого ты начинаешь познавать. Так и с ролью: в процессе работы узнаешь то, о чем раньше никогда не думала.
– Как случилось, что вы вдруг согласились на роль мамаши Кураж?
– Меня вызвал Хомский и предложил выбирать. Я назвала Гурмыжскую в «Лесе» и Кураж. Островский – это моя стихия. А Брехта я назвала спонтанно. И только потом опомнилась, прочитав пьесу. Павел Осипович выбрал именно ее. Но «Лес» остается моей главной мечтой.
– В заключение вопрос личного свойства. Вас теперь в семье две актрисы. Ксения стала замечательной продолжательницей традиций, заложенных мамой. Как вы оцениваете творчество дочери?
– Мы с дочкой не всегда сходимся, все-таки два поколения, две женщины, две актрисы. Она меня мало слушает, но как актриса на актрису, думаю, я на нее влияла. Но она имеет больше, чем я. У нее абсолютный слух, чудный голос.
– Ну и, судя по всему, ваша внучка Настя пойдет по той же актерской стезе?
– Не надо! Я сделаю все, чтобы она выросла «нормальным» человеком.

Вопросы задавал
Павел ПОДКЛАДОВ

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"