ЛИНИЯ ЖИЗНИ 
 

“Психологии меня учили звери и дети”

Валерия Мухина подчеркивает, что она пришла в психологию как натуралист. Еще школьницей она стала ученицей замечательного ученого, крупнейшего зоопсихолога Надежды Николаевны Лодыгиной-Котс – училась искусству наблюдения за поведением животных, искусству понимания этого поведения. Опыт исследователя стал основой наблюдений за развитием собственных детей Валерии Сергеевны – родившихся в 1961 году близнецов. Уникальный дневник этих наблюдений был опубликован в виде отдельной книги в 1969 году, сразу став своего рода психологическим бестселлером. В это же время были подготовлены кандидатская и докторская диссертации, посвященные развитию знаковой функции сознания, и постепенно Валерия Сергеевна получила признание как ведущий отечественный специалист в области возрастной психологии и психологии личности, автор известнейших учебников, по которым учатся студенты наших педагогических университетов. Созданный ею более сорока лет назад дневник наблюдений за развитием своих детей-близнецов остается уникальным психологическим документом, который только за последнее десятилетие был несколько раз переиздан – с развернутыми комментариями и под новым символическим названием: “Таинство детства”.
Многие привыкли считать, что психология – это наука, которая дает нам твердые и определенные знания о человеке и о ребенке. А здесь смиренный вывод о том, что детство человеческое – неисчерпаемая тайна. И это невероятно важный вывод! Вывод о непросчитываемости человека, о неразложимости его на всякого рода измеримые “психические процессы” и другие “элементарные составляющие”.
И вывод особенно актуальный сегодня, когда родители и педагоги находятся под обстрелом различного рода псевдопсихологической литературы, которая дает четкие инструкции по поводу того, как нужно воспитывать детей. И в результате складывается ощущение, что психолог – это человек, который заранее все знает, и что надо просто набраться разных знаний по психологии и мы будем знать, что такое ребенок и как он развивается.
Однако настоящий психолог – это человек, который отчетливо понимает: нет такой схемы, которая позволяет универсально описать развитие человеческой личности. Потому что каждый человек – это тайна и собственный путь. Тайна, к которой мы можем только приближаться.

Иллюзии детства

Мы всю жизнь творим какую-то мифологию. Пишем картины жизни, в которые себя вписываем. Как только человек начинает себя осознавать, он уже стремится уйти от реальной жизни... В три года ребенок, когда у него достаточно сформировалось и накопилось образов мира, так увлекается игрой, что, когда его зовут, он с трудом из нее выходит. Он погружается в какой-то особый мир и в нем находится...
А подросток уходит от реальной жизни, потому что она для него необычайно тяжела. Подростковый возраст – это тот период, когда в человеке совершается огромная работа по адаптации к социальным условиям. И подростку просто необходимо скрываться в свой внутренний мир и изобретать иллюзорные ситуации, которые помогают ему снимать напряжение. А взрослый, который уже обустроился в социальном пространстве, вполне может обходиться и без этого особого мира.
В раннем наивном подростничестве меня формировали два писателя. Во-первых, Грин с его “Алыми парусами”, которые сейчас вызывают у меня просто негодование. Я считаю, что ожидание чуда ослабляет человека, потому что создает такую систему ожиданий, которая заведомо не реализуется, ведь на каждую девушку не найдется прекрасный Грей, да этого и не должно быть – каждый человек должен пройти свой путь. Хотя Греи, наверное, должны быть, а вот Ассоли – нет. Она же, эта дурочка, пропала бы просто, если бы не появился Грей! Такой зависимости не должно быть! И слава Богу, что мне маленькой нравился этот Грей, а вовсе не Ассоль, потому что это он совершал поступки, а не эта дуреха, которая сидела и ждала у моря погоды...
А второй мой автор был Джек Лондон. Его я обожаю до сих пор. У него действительно герои. Его мужчины – мужественные, с невероятной силой, с колоссальной волей и высочайшей нравственностью, и его женщины – преданные, способные всю себя выложить – это были мои идеалы. И все юношеские годы я готовила себя к суровой жизни, полной настоящих испытаний, – ходила в экстремальные походы с ночевками в снегу, придумывала разные трудности и все это вдохновенно переживала и переносила ради того будущего, когда смогу наконец пригодиться некоему сильному мужчине, который пока неизвестно где...
Во всяком случае, благодаря этим идеям я формировала волю, которая мне потом безусловно содействовала. Но где те мужчины, ради которых стоит совершать такие подвиги? Джек Лондон, Аляска, Север, золото... Это все ирреально по отношению к нашему времени. А все эти чахлые “сообразительные” молодые люди – что-то совсем другое. У них нет физической силы в сочетании с силой психической. Мальчик, который тренирует мышцы в зале, – совсем не тот мальчик, который идет по Аляске с ветром, собаками и медведями...
Еще была очень важная для моей жизни иллюзия: я ждала, что вернется мой погибший на фронте папа. Он погиб, когда мне было семь лет, в 1942-м, а расстались мы с ним, когда мне было шесть лет. Я всегда его ждала – даже когда стала взрослой и у меня появились собственные дети. Я не могла с этой иллюзией расстаться, потому что у меня была глубокая и серьезная связь с отцом. Благодаря отцу я знаю, что такое настоящие человеческие отношения, связь между душами. Такого я не переживала больше никогда...
А вот в отношении моих сверстников у меня никогда не было иллюзий. Наверное, потому, что я была ребенком, который начал рано учиться на натуралиста. Я училась смотреть, видеть и понимать полевое поведение животных, а через это нечаянно стала понимать поведение людей. И это поведение, за которое подчас бывает стыдно. Я наблюдала огромное количество интеллектуальных млекопитающих – крыс, собак, обезьян и других животных. Я хорошо понимаю ситуативное поведение… Когда умеешь читать поведение, не нужны слова. И здесь у меня не было иллюзий. Я должна была научиться принимать людей такими, какие они есть.

Гениальные животные

После окончания биофака МГПИ им. В.И.Ленина с 1956 года я начала работать в психиатрической больнице имени В.П.Кащенко зоотерапевтом. Суть работы состояла в том, чтобы помогать больным детям с помощью прирученных или дрессированных животных. Знаете, были животные, которые отрабатывали свое в фильмах или в каких-то цирковых программах у дрессировщиков; те не знали, куда этих животных деть, и я выпрашивала их для больницы. Представляете – дрессированные голуби. И ребенка надо было научить, куда свою руку направить, чтобы голубь сел к нему на пальчики. Или как кидать голубя, чтобы он вернулся и сел тебе обратно на ладошку... Психически больные дети начинали подстраиваться под навыки голубей и чувствовали себя уже какими-то небесными жителями...
А еще у нас были зайцы, которые барабанили. Козы и козлы, которые танцевали... Вороны и сороки, которые говорили... Огромное количество умных, прирученных животных... Были они какие-то гениальные, словно понимали, что работают для больных детей. Например, была у нас ослица Леда, на которой катались дети, и если ребенок падал в снег или в траву, она вставала как вкопанная и стояла не шелохнувшись. Собаки были гениальные, я поражалась их уму. Лисы и волк были. А еще три обезьяны, которых я выпросила из уголка Дурова. Они были уже старые, а у нас поправили свое здоровье, обросли зеленой шерстью – Яшка, Машка и Дашка. Они нам показывали разные номера, а дети с наслаждением гуляли с ними по саду. Представляете, идем на прогулку, и осел вместе с нами идет, собака что-то несет, вороны, ручные и говорящие, садятся детям на голову. И дети умирали от восторга, что они с этими животными.
Когда я пришла в эту больницу, там были пустые вольеры, оставшиеся от мини-зоопарка. А я пошла по дрессировщикам и набрала животных для своей зоотерапии. И было это потрясающее, сказочное время. Помню, к нам приезжали американцы смотреть, как все происходит, и это вызывало у них полный восторг: нигде такого не было. Но потом, когда я ушла, все постепенно исчезло... Ушла, потому что у животных короткий век. Они начали умирать, и я не могла этого пережить. А когда мне обещали, что купят, например, новую лису, я просто плакала – мне нужна была только моя Находка. У меня с каждым животным устанавливались какие-то индивидуальные отношения. И терять их было невыносимо.
А еще надо было быть юной и бездетной, чтобы отдавать больным детям и животным всю себя. Когда у тебя свои дети, уже не можешь жить на такой волне самоотдачи.

Путь к личности

В психологию я пошла, потому что меня стало интересовать поведение человека. Через тяжелые психические состояния детей я начала думать о человеке, о его природе и о том, как ему помочь. Через эту боль, с которой я работала... Вот и получилось: сначала животные, а уже потом человек. Человек – это неоспоримо больший диапазон высокого и низкого, и именно это меня затянуло. И до сих пор я все время думаю – насколько велик человек и насколько он низок! Данная ему эволюционно и биологически бесконечность диапазона, колоссальность “верха” и “низа” – это и есть самое удивительное в человеке. Короче говоря, меня заинтересовала личность человека, человек внутри самого себя, человек с самим собой.
Я начала читать психологические книги и сначала долго мучилась, потому что мне казалось, я вообще не пойму, о чем там речь. Множество школ, очень много несовпадений... К тому же проблема личности в то время не очень обсуждалась в советской психологии. Это была практически запретная тема, табуированная в нашей науке. Если и говорили о личности, то только как о члене коллектива. И дальше этих отношений, запланированных системой, нельзя было идти. Но я наблюдала и думала.
Мы проявляем себя как личности только в отдельные моменты жизни. В нас много повседневных стереотипов, когда личность в нас не востребована. И это нормально, потому что сохраняет нашу потенциальную энергетику. Только когда ситуация выступает как проблемная, человек обнаруживает себя как личность. Как существо, обладающее своей уникальной позицией и живущее в соответствии со своей точкой зрения. Человеческая уникальность – это лишь некая малость в человеке, хотя и способная превращаться в величайшие достижения. Человеку важно сохранять в себе чувство личности. Но нелепо все время доказывать миру и себе, что ты личность. Во множестве ситуаций человеку очень важно существовать “как все”.
Есть такие ученые – я никого не осуждаю, просто есть разные типы движения в науке, – ему что-то пришло в голову, и он тут же выдал концепцию. А через три года уже новая концепция, а прежнюю можно забыть... Я так не живу. Мой идеал – Чарлз Дарвин, который для меня великий ученый не потому, что создал концепцию, которая безупречна, а потому, что это был добросовестный ученый, который десятками лет сидел и вынашивал свою идею происхождения человека. И это вынашивание, эта долговременность – она не позволяет сформулировать что-то легковесное. Я трепетно отношусь к истине, к которой, возможно, мы прикоснемся, а может быть, и нет... Истина не зависит от моей личности. И я никуда не спешу. У меня нет такой позиции, что вот я не успею что-то сказать. Человечество-то не исчезает.
Вообще для меня очень важно, что я пришла в психологию как натуралист, не отягощенная психологическими концепциями. Когда вела дневник наблюдений за своими детьми, я вела его именно как натуралист. И уже потом поняла: какое счастье, что я ничего не знала из психологии! А вот если бы во мне сидела чья-нибудь концепция, все было бы иначе. Я бы от нее зависела. Я же что видела, то и писала. И уже потом осмыслила и сделала какие-то обобщения. И очень благодарна судьбе, что прошла этот путь. Путь натуралиста, который постепенно превращается в психолога.
Ведь что такое натуралист? Когда я была школьницей, я по семь-восемь часов сидела перед клетками с крысами и мышами и писала, писала, писала – все, что с ними происходит. Сидишь смотришь, как мышка ходит туда-сюда, и пишешь, пишешь, пишешь… Чтобы понять какие-то законы ее существования. И каждый день одно и то же! А главное – надо эту мышку любить, только тогда будешь ее наблюдать с таким упорством... Обезьяны многообразнее, их проще любить. Чем сложнее существо, тем легче его любить… А здесь часами одно и то же! Но это формирует выдержку. И бережное отношение к факту существования животного, а потом и человека. Главное – нельзя никуда торопиться. В этой постепенности раскрывается что-то очень важное. Это и сформировало мой подход. И я совершенно иначе живу в психологии, чем все мои коллеги, потому что я из биологов вышла. И я по-прежнему натуралист.
Мои студенты-психологи – так у них у всех уже на втором курсе свои концепции. А я им говорю: давайте сначала научимся просто смотреть на мир! Ведь если ты не умеешь смотреть, какой ты психолог! Самое главное – смотреть и видеть то, на что ты смотришь. И все! Только с этого все и начинается в науке. И надо любить то, на что ты смотришь.

Чему учат дети

Меня гениально воспитали собственные дети. У меня же были разнояйцовые близнецы. Разные по генотипу мальчики. И если один делал так, то другой делал иначе. И если одному я могла внушить что-то, объяснить и договориться, и могла думать после этого, что я гениальный педагог, то одновременно у меня был другой, и он ставил меня на место. Он говорил мне: нет, я так делать не буду! Я этого не хочу делать и не буду делать! И надо было строить с ним особые отношения, чтобы решить наши проблемы. Потому что если я просто говорила ему, что что-то делать нельзя, он тут же бежал вприпрыжку делать именно это.
Я благодарна судьбе, что у меня их двое, благодаря этому я поняла, насколько все индивидуально и сколько нужно приложить усилий, чтобы построить отношения с ребенком. И я это помню всегда.
По характерам у меня мальчики непростые, и меня это вполне устраивает. Я сама непростая. Иногда смешно, насколько я в них отражаюсь. Ведь это совсем другое поколение, мужчины, но узнаешь в них свои черты. Хотя непросто видеть себя в другом и через другого понимать, что ты такое есть. И притом сохранять свои особенности, сохранять в себе чувство личности, но не давить на других... В общем, благодаря своим детям я научилась многим вещам. И процесс их развития был процессом развития моего самосознания.
Например, когда маленький ребенок говорит: меня тянет в лес, я хочу уйти – а ему три с небольшим. Я вижу, что он этого боится, но он туда хочет. Он хочет что-то преодолеть. Он уже хочет каких-то своих осуществлений. Но он же еще маленький, он не может... И душа его проходит какой-то мучительный путь осознания своих возможностей. И страшно за него, и хочется его уберечь, и нельзя уберегать, потому что тогда он останется только опекаемым существом... Этот ранний возраст, когда ребенок открывает в себе волю, свое Я… Очень трудно смотреть, как это все мучительно для него, и готов подстелить соломки, и думаешь, как его отпустить, но чтобы он не потерялся в этом лесу... Это же символ какой-то – пойти туда, где неизвестно, где темно и опасно. Там всякие существа могут находиться. Не только добрые гномики, которые у нас там жили, но и волки, и всякие другие плохие создания...
Или когда они уже стали подростками лет пятнадцати – хотели пройти через все. И говорили мне: ты же знаешь Хемингуэя, ты же уважаешь его, а он сказал, что настоящий мужчина должен пройти через все... И они уже готовы “пройти через все”, и ты не знаешь, что делать, и тебя вдруг озаряет: да, через все, но попробуй сначала обрести силу на светлом пути, а если ты сразу пойдешь вниз, то можешь не вернуться... Они вправляли мне мозги и душу так, что будьте уверены...

Школа

Что касается школы, то школу я никогда не любила. Когда сама училась, для меня это был кошмар. То ли потому, что мы были дети войны (там были девчонки уличные, воровки, хулиганки и все такое), то ли потому, что учителя наши были нервные, кричащие, орущие.
В общем, когда пришло время отдавать в школу своих детей, я их очень жалела. Я отдавала их с болью. Но я научила их, как учиться в школе.
Первый класс, садимся делать уроки, у каждого своя парта, каждый сажает рядом своего мишку. Я ставила будильник на 20 минут – и за эти 20 минут надо было сделать задание. Звонит будильник – я все отнимаю. Отбираю тетрадки и не отдаю. И они рыдали, чтобы я им дала делать уроки. И мы разбирали, почему не уложились во время. И они уже садились в следующий раз и смотрели на часы, когда стрелка до нужного места дойдет, чтобы успеть все сделать. Все решал будильник!
Я переживала, что им плохо в школе. Хотя они учились в замечательной школе на Сиреневом бульваре – уже после туда пришел директором знаменитый педагог Тубельский... Это была школа, где любили детей. Помню, мой Андрюша на спор съел батон... И вот звонит учительница и спрашивает: как себя чувствует Андрей? Я перепугалась: а что случилось? Вы не волнуйтесь, он съел целый батон! Подумать только – ее волновало, как он себя после этого чувствует! Или нормальное дело – суббота, воскресенье, а они идут в гости к учительнице. Или играть на школьном дворе…
И все равно я видела, что школа калечит. Не потому, что учителя плохие, а просто потому, что она школа. До школы дети развивались как существа талантливые. Фантазия безудержная! Интерес ко всему в мире! Сплошные вопросы. «Читай! Расскажи! Нет, давай энциклопедию посмотрим! Я это хочу знать! А это как?» Удивительное было мышление. Меня ребенок мой спрашивает: “Если человека расстреляют за то, что он совершил преступление, то ведь и того, кто его убил, тоже надо убить, потому что он убивает? А в результате на земле останется только один человек и тот убийца!” Это до школы так мыслит маленький человек! А какие у них были образы! В большое ведро льют воду из своих маленьких ведерок, и один говорит: “Водички женятся!” Они меня потрясали этим своим видением.
И хотя я сама человек образного мышления, не могла за ними поспеть. Потому что ребенок этим как дышит. У него все превращается в метафоры, и только видя мою реакцию восхищения, он понимает, что он сотворил.
А потом началась школа, и они стали у меня скучными занудами как все.
В школе все становятся как один: в них вкладывают знания. И все, что было в детях до того, куда-то исчезает. Вот за это я и не люблю школу, вот за это.
Конечно, надо дать детям знания. Но они так хватали знания до школы, они такие вещи постигали, несмотря на то, что были маленькими! А тут все пропало в этой обязательной и одинаковой для всех системе. В школе внутренний мир подавляется, внутренний человек подавляется, и все ради того, чтобы дать систему знаний. И взрослых уже не интересует, какой ребенок внутри, – их интересует только какие у него пятерки и четверки...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"