ПОЛИТИКА ОБРАЗОВАНИЯ

“Мы должны говорить с Западом на одном языке”
О проблемах, связанных с подключением РФ к Болонскому процессу, размышляет Владимир Шадриков, академик РАО, директор Института содержания образования Государственного университета ВШЭ

– Владимир Дмитриевич, сегодня многие имеют приблизительное представление о том, что это такое – Болонский процесс, европейская система образовательных зачетов и так далее…
– Действительно, в России Болонский процесс нередко сводят к кредитной системе, академической мобильности студентов, двухуровневой системе подготовки студентов. Но это верно только отчасти. Основные направления дискуссий по Болонскому процессу определяются Болонской декларацией. В ней указано, что первая цель Болонского процесса – создание единого образовательного европейского пространства. Вторая цель – обеспечение конкурентоспособности европейского образования. По отношению к кому? В первую очередь к другим национальным системам образования, в том числе и к российской. В документах Болонского процесса этот аспект обозначен, хотя политики, как правило, стараются о нем не упоминать.
Мы должны ясно осознавать, что речь идет о европейской системе образования, которая ставит своей целью жесткую конкуренцию, в том числе с нами. Речь идет о борьбе за рынок образовательных услуг, а также за рынок умов. Приведу пример. В США уже много лет существует и проводит тестирование такая мощная и влиятельная организация, как ETS. В 90-х годах, еще до начала эксперимента по ЕГЭ, я ездил знакомиться с их опытом. В 1994 году мы намеревались перенять и перенести на нашу почву разумное, доброе и вечное и почти договорились об осуществлении тестирования в России, но ETS поставила условие, что первичная обработка результатов должна осуществляться в США. Одним словом, американцы были готовы потратить на первичную проработку этой идеи до пяти миллионов долларов, но взамен мы должны были отдать им информацию о нашем интеллектуальном потенциале. Основной заказчик тестов ETS – Ассоциация американских колледжей. В беседе с председателем этой ассоциации я спросил: откуда, собственно, должны были поступить пять миллионов долларов? Он ответил: нам дает деньги ЮСИА. Вот и вся независимость! Если бы США решили просто предложить России помощь в области образования, какая разница, где, в какой стране обрабатывались бы результаты тестирования? Поэтому, говоря о едином общеевропейском образовательном пространстве, мы всегда будем подразумевать жесткую конкуренцию.

– Россия подписала Болонскую декларацию, однако не слишком ли мы торопимся с обсуждением, как нам участвовать в Болонском процессе?
– Поскольку Россия хочет вывести свое образование на мировой рынок, она неизбежно должна принять определенные правила игры.

– Но европейские страны пока сами выясняют, каковы будут эти правила…
– Европейцы вовсе не считают, что единое образовательное пространство уничтожит национальные образовательные пространства. Такой задачи никто и не ставит. В Европе сегодня пытаются скоординировать образовательные системы, перейти на общие понятия.
Первое, что Россия должна попытаться сделать уже сейчас, – научиться говорить с Европой на одном языке. В любой профессии существует свой профессиональный язык. Есть он и в образовании.
Например, под стандартом мы понимаем, как написано в законе, минимум содержания образования, нормирование по времени и требование к уровню подготовки. А европейцы под стандартом понимают систему принципов, которые обеспечивают определенное образование. У нас с Европой и США помимо всего прочего разное понимание образовательной программы, образовательного процесса, академических свобод, университетской автономии. Два продвинутых вуза – Томский технологический университет и Таганрогский технический университет – проходили аттестацию своих образовательных программ в США. Обнаружилось, что российские 8–10 программ укладываются в одну американскую. В Европе и США давно поняли, что широкая подготовка позволяет легче ориентироваться на рынке труда. Это значит, что, если мы хотим быть конкурентоспособными, надо пересматривать свои классификаторы направлений подготовки. Наши программы, наши 650 специальностей не всегда понимаемы и узнаваемы потребителями на Западе. То, что непонятно, не может быть привлекательно.

– Но если мы говорим о вхождении России в Болонский процесс, то главная трудность вовсе не содержание образования, а признание европейцами наших квалификаций…
– Совершенно верно. Дипломы ведущих российских вузов и так признаются западными университетами. Но если мы не сможем убедить европейцев признавать наши квалификации, то нам, конечно, надо будет забыть о мобильности россиян на европейском рынке труда. Европейцы решают эту проблему по-своему: они уже приступили к разработке общих (в смысле содержания образования) программ по отдельным специальностям, в которых принимают участие пять–шесть государств. Естественно, полученные в результате дипломы и квалификации будут признаваться в этих странах. Я думаю, что для России было бы полезно поучаствовать в этих программах.

– Для взаимного признания квалификаций европейцам понадобится единая международная система оценки программ и достижений. Ничего подобного до начала Болонского процесса, насколько мне известно, в Европе не было...
– Уже создана организация общеевропейского характера, которая разрабатывает методологию оценки качества образовательных программ для всего европейского сообщества. С нею сотрудничает Федеральная служба по надзору в сфере образования и науки.

– Это что-то вроде общеевропейского департамента оценки качества образования?
– Можно сказать и так. Летом прошлого года в Санкт-Петербурге прошла первая совместная конференция по проблемам единой европейской системы оценки качества образования. В ней участвовали крупнейшие российские вузы и представители европейских стран. Познакомившись с нашей системой оценки качества образования, европейцы подтвердили, что, создавая ее, мы в России предвосхитили Бо-
лонский процесс. В этом плане мы движемся впереди объединенной Европы. Они пошли несколько другим путем. Но это не значит, что путь, которым движется российская система образования, менее приемлем, чем тот, который будут создавать страны – члены ЕС.

– В чем заключается разница?
– В России система оценки качества образования обеспечивается тремя процедурами – лицензированием, аттестацией, аккредитацией. Во всем мире процедуры только две: лицензирование и аккредитация. Иногда говорят, что в России создана избыточная система, которой нигде в мире нет. (Хотя, создавая ее, мы предварительно изучили опыт США и европейских стран.) Но в системе высшего образования у нас эти три процедуры сведены в одну комплексную проверку. Мы значительно раньше европейцев попытались создать независимую от органов управления образованием государственно-общественную службу внешнего контроля, которая занималась бы аттестацией качества образования (так называемый ГАС). Такие попытки предпринимались до 2001 года. Сегодня создана Федеральная служба по надзору в сфере образования и науки. К сожалению, она не является полностью независимой от Министерства образования и науки.

– Разве у наших западных соседей дело обстоит иначе?
– В странах Болонского процесса аккредитацию будут проводить негосударственные структуры или межгосударственные общественные организации. Они же осуществляют координацию деятельности национальных агентств по контролю и оценке качества образования. Впрочем, если вникнуть в механизм их финансирования, можно обнаружить, что проходит оно в основном через структуры государственного и межгосударственного уровня. А тот, кто оплачивает, тот и заказывает музыку. Поэтому я убежден, что в России система оценки качества образования носит по-настоящему государственно-общественный характер. И дай бог, чтобы в Европе в рамках Болонского процесса было столько демократизма, сколько в российской системе аттестации и аккредитации.

– Похоже, Европа не меньше России заинтересована в том, чтобы наша страна вступила в Болонский процесс. Значит ли это, что европейцы кое-чему рассчитывают научиться у России?
– Почти по всем направлениям, которые обозначены как задачи Болонского процесса, российская школа имеет хороший задел, а часто далеко опережает европейское сообщество. У них система кредитов обеспечивает академическую мобильность, а у нас академическую мобильность обеспечивали типовой учебный план и типовые программы. И эти программы были стопроцентно признаваемы на российском академическом пространстве. В дальнейшем Россия ушла от этих принципов, ушла от единообразия – и правильно сделала. Тем не менее проблема единого образовательного пространства была у нас решена раньше и значительно полнее, чем теперь в европейских сообществах. Но я опасаюсь, что если мы будем медлить, то станем с каждым годом терять свои позиции по отношению к основным принципам Болонского процесса.

– Сегодня высказывается много опасений, что Россия, попытавшись приспособиться к требованиям Болонского процесса, потеряет лучшее в своем высшем образовании. Говорят о том, что готовить бакалавров – значит переносить на российскую почву ненужный западный опыт...
– Люди, которые так говорят, не знают структуры высшего образования в России. Уже с 1993 года у нас реализуется двухуровневая система образования – бакалавр и магистр по направлениям подготовки. Она изначально была определена как подготовка для научной и научно-педагогической деятельности. Предлагается программы бакалавра и магистра по направлениям для науки сохранить. Далее мы имеем линейную пятилетнюю программу – специалиста. Для некоторых специальностей – например, подготовки врачей – целесообразно сохранить специалиста по отдельному списку, утверждаемому законом или правительством. А по отдельным программам ввести интегрированного магистра, который учится шесть лет. И наконец, было бы целесообразно ввести базовую профессиональную степень для того, чтобы специальности, которые сейчас реализуются в техникумах, можно было реализовывать в вузах. А отсюда через дополнительную программу выпускники техникумов могли бы получить бакалавра.
В педагогической системе образования действует пятилетний срок обучения, в это время студенты обучаются, как правило, по двум программам: учитель готовится, например, как физик и как математик. На основную программу затрачивается четыре года, на дополнительную – год. Получается сдвоенная пятилетняя программа. Если мы введем в эту систему уровней бакалавра, кадры можно готовить так же эффективно. Подготовив бакалавра, за год до выпуска можно дать ему вторую специальность и более рационально подготовить к работе в школе.
Одним словом, двухуровневая система высшего образования должна быть гибкой, учитывать все особенности национальной системы образования. Тогда она окажется эффективной.

– Вы возглавляете коллектив по разработке проектов стандартов нового поколения по гуманитарным и экономическим дисциплинам для вузов. Поменялось ли что-нибудь в стандартах высшего образования после того, как Россия подписала Болонскую декларацию?
– Предыдущие стандарты высшего образования были введены в 2003 году. В развитых странах техника и технология обновляются раз в три–пять лет. Поэтому в России было принято решение обновлять стандарты высшего образования раз в пять лет.
Теперь стандарты высшего образования двухуровневые. Внесены коррективы в соотношение общепрофессиональных и профессионально-квалификационных характеристик, более четко определена квалификация по отношению к предыдущему поколению стандартов. В МВТУ и СПбГЭТУ “ЛЭТИ” перерабатывают содержание естественно-научной подготовки.
Проведена значительная работа по подготовке проектов стандартов гуманитарного образования. Конечно, мы могли бы дать их на экспертизу европейским профессорам. Но выписать одного профессора из-за границы – значит потратить деньги за три–четыре стандарта. А у нас стандарт по одной специальности в двух уровнях стоит 30–35 тысяч рублей. Я считаю, что это очень дешево.

– Многие родители всерьез начинают строить планы будущего своих детей по отношению к Болонскому процессу. Что бы вы могли им посоветовать?
– Прежде чем возникли разговоры о болонском процессе, мы в России прекрасно осознавали много проблем. Например, что к нам едут студенты и аспиранты из беднейших стран Африки, реже – из богатых стран Юго-Восточной Азии и почти никогда из Европы. Это значит, что российская система образования при всех ее достоинствах не является ни узнаваемой, ни понимаемой. А без этого мы можем сколько угодно говорить о ее преимуществах. Поэтому самое разумное для нас – принимать сегодня непосредственное участие во всех проблемах, которые поставлены Болонским процессом. Болонский процесс – это зеркало, в котором российская система образования может увидеть свои недостатки.

Светлана КИРИЛЛОВА

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"