ТОЧКА ОПОРЫ 
 

Для нас давно уже стали обычны “акции в защиту детства” – процессии с подарками, которые депутаты, главы районов и просто добрые люди везут в детские дома. Мы даже готовы внести свою лепту на расчетный счет, спасая от разрухи детский дом где-то в провинции. Благодаря телевидению мы уже выучили облик детдомовца – маленького, неловкого ребенка в бедной одежде.
Попробуйте представить, что в России есть детский дом, где дети живут совсем иначе. Где для директора нет ежедневных забот – чем детей накормить, во что одеть, как учить?
Этот детской дом находится в селе Ковалево под городом Нерехта Костромской области. Здесь есть огромный спортзал с семиметровым скалодромом, столярная мастерская с уникальными станками, свои земельные угодья, трактора, автобусы, изрядное поголовье коров и свиней. Дети живут там каждый в своей семье. Они получают призы на чемпионатах по самбо, ходят в сложнейшие походы, сами снимают и монтируют фильмы.
В июне группа воспитанников Ковалевского детского дома покорила самую высокую гору Европы. Вел их на Эльбрус директор детдома, священник Андрей ВОРОНИН.

“Хочется передать детям самое главное...”

На вид отцу Андрею лет около пятидесяти, мягкая улыбка в седеющей бороде, глаза – порой веселые, порой строгие, неторопливые движения большого и сильного человека. Мне удалось побеседовать с ним лишь под вечер, выкроив полчаса в его сумасшедшем графике. Мы уселись в маленькой комнатке, и он строго-настрого запретил его беспокоить. Но каждые пять минут кто-то врывался с очередным неотложным делом, которое отец Андрей быстро и без суеты решал. А потом продолжал прерванный разговор спокойным глуховатым голосом.

У меня в жизни бывают периоды, когда я не могу справиться с потоком мыслей и ощущений, которые на меня находят. Им невозможно сопротивляться, они захватывают полностью. Словно попадаешь в стремительный, бурный поток, он куда-то тебя несет, и лично от тебя уже ничего не зависит. Если отдаешься потоку, позволяешь ему нести тебя, приходит понимание, что все правильно. Но когда противишься, пытаешься выскочить, заняться чем-то другим, возникает внутренний дискомфорт. В этом потоке и рад бы сам что-то решать, но это уже не мои решения, меня просто выносит на них. И происходит это в самых ключевых точках жизни. Как откровение какое-то.
Именно так было со священством. Все выстраивалось чудесным образом, без капли логического расчета. И с детдомом так же.
Я был гляциологом, специалистом по ледникам, процессам, связанным с мерзлотой. В восемьдесят девятом бросил работу начальником отряда на Кавказе и каким-то чудом поступил в семинарию Троице-Сергиевой лавры. Рукоположился уже в Костроме, а оттуда году в девяносто первом попал в Нерехту. Тянуло в глушь, хотелось чего-то русского, исконного. Я поехал, абсолютно себе не представляя, что это за приход.
И вот в начале девяностых я оказался в Нерехте. В городе все предприятия разваливались. Безработица, разруха. И какая-то всеобщая растерянность. Дети, чьи родители с горя начали пить, оказались на улицах. И я понял – надо что-то делать. Этих детей нужно хотя бы вывезти на время из Нерехты, забрать с улиц.
Я уже тогда знал, что недалеко от города, в Ковалеве, есть подходящее место. Но никаких планов еще и в помине не было.
А потом совершенно случайно познакомился в епархии с русской американкой. И какая-то дружба у нас завязалась. Однажды я повез ее по окрестностям и просто упомянул: мол, здесь мы хотим детский дом построить. И забыл об этом.
Вдруг звонок: Конгресс русских американцев готов финансировать наш проект.
Я в полном недоумении: какой проект, о чем речь? А уже через месяц они приезжают, и все – дело завертелось.
За три года с огромными затратами мы подняли старое здание из руин. Вселили детей и зажили обычным детдомовским, казарменным порядком.
Кстати, удивительный факт – в момент регистрации мы оказались единственным в России церковно-государственным детским домом. Это была фантастика. Департамент образования пошел на очень большой риск, заключая договор о совместном финансировании. Там работали замечательные люди, которые очень много сделали для нас.
Начали ко мне ездить друзья, знакомые. А потом приехал один человек – Олег. Ему очень понравилось, чем мы занимаемся, он помог нам купить пашню, автобус. А затем предложил: “Слушай, а давай новый дом выстроим? У меня есть деньги. Я тебе только ключ отдам и все”.
И рядом с нашим старым корпусом стал строить этот детский дом. И вот представьте: вроде как все уже готово – отделка, кафель, обои. И в последний момент меня спрашивают: отец Андрей, а как вы хотите, чтоб в идеале было?
Я отвечаю: нет предела совершенству. Конечно, было бы очень хорошо сделать семейный детский дом. Мы начинаем эту идею обсуждать и в итоге договариваемся семейный детский дом и делать. А здание-то уже готово!
Что ж. Выяснили, как такие дома строились, и стали все заново перестраивать. Разбили полы, плиты, сделали лестницы, поменяли перегородки. Помещение для каждой семьи получилось уникальным, везде своя геометрия пространства. А потом сложился уже психологический уклад, семьи стали разные.
В чем вообще смысл семейного детского дома?
Есть очень большая проблема: полная десоциализация детдомовского ребенка. Они живут в детдоме на всем готовом. Им даже нормативные документы запрещают социализироваться! Например: должен быть общий пищеблок, должна быть посудомойка. Дети даже посуду не имеют права сами помыть! И в результате они выходят из детдома, привыкнув ко всему готовому. Им все должны. А такие маленькие семьи, где дети варятся в почти домашней обстановке, эту проблему как-то решают. Потому что ребенок должен в семье расти. Либо в замещающей, либо в нормальной, но обязательно в семье. Обычные детдома ничего не дают. У детей, от которых матери отказываются с рождения, пеленки не меняют, не ухаживают, возникает заниженная мотивация, синдром «здесь и сейчас», они живут одним моментом.
Нормальный детский дом – это семья, это реабилитация таких детей. Должны быть специальные методики. Спорт, труд, походы.
И у нас есть результаты. Все специалисты, кто работает с такими детьми, в изумлении. Говорят: мы таких детей не встречали. Понятно, что это не домашние дети. Но это и не детдомовцы.
А какими они сюда приходят – ужас. С болезнями, с органическими поражениями нервной системы, с психическими расстройствами, с олигофренией. Почти у всех в прошлом были эпизоды, которые страшно поражали их психику. У кого-то на глазах отец отрубил матери руку, другой сам подал отцу нож, которым тот зарезал мать… И все это происходило почти с младенцами. Глядя на них, невозможно представить, что им пришлось пережить.
Поэтому семья семьей, но самая главная вещь – это походы. На неделю, на две. И не только на Эльбрус. Уходим под парусом, на лыжах, в лес, в горы, в пещеры со спецснаряжением. У нас есть целый парусный флот – пять судов, построенных своими руками. Мальчишки у меня капитаны, они с парусами управляются.
Кроме физической пользы, самое главное – в походе женщин нет, ребят там жалеть некому. Там все по-серьезному. Мужчина – это не пол, а профессия. Мужчиной нужно стать, научиться этому делу. Через спорт, труд, экстремальные походы. И они становятся добрее, мужественнее, душой раскрываются. Старшие никогда не будут обижать младших. Наоборот, я вижу, когда в походе становится тяжело, они начинают помогать слабым.
И самое главное, зачем мы вообще детей тянем в горы, – там в человеке открываются вещи, которых никогда не увидишь в других условиях. Так сильна психическая и нервная нагрузка, что уходит все лишнее, открывается сама твоя натура. Ты видишь все свои слабости, видишь себя таким, какой ты есть. И видя слабости в себе и в других, учишься понимать людей, принимать их такими, какие они есть. Начинаешь их любить. В горах ты бросаешь вызов не Богу, а себе.
Все мы имеем иллюзии относительно своих возможностей. Лежа на диване дома, мы не в силах их проверить. А там, наверху, можем. Хочется научить детей, передать им вот это – самое главное. Ведь именно через горы я пришел к Богу.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"