Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №6/2005

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

ТЕОРЕМА СОЦИУМА 
 

Светлана АДОНЬЕВА,
доктор филологических наук

Ритуальные площадки

Что символизирует Вечный огонь?

Я очень хорошо помню, что когда была маленькой, вопрос о неугасимости Вечного огня был для меня очень важным: вечный огонь, так же как бездонный колодец, – сочетания, которые свидетельствовали о наличии сверхъестественного. Помню раздражение родителей в ответ на мои вопросы (“Неужели он никогда не гаснет – ни от снега, ни от дождя, ни от ветра?..”). Рядом с этим воспоминанием: пасмурный холодный день с мелким дождем, папина серая фетровая шляпа, воздушные шары и неугасимый огонь…
Вот плоды разысканий в области семантики и прагматики этого ритуального символа.
После Февральской революции 1917 года возник вопрос о выборе места для захоронения жертв уличных событий (многие из них не были опознаны). Один из вариантов был – на месте Александрийской колонны. Избрали Марсово поле, где и похоронили в марте 17-го года почти месяц пролежавшие без погребения трупы. Это было первое публичное захоронение в России, совершенное с нарушением церковного обычая: без панихиды, вне кладбища и без надмогильных крестов.
“Я видел Марсово поле, – писал И.Бунин, – на котором только что совершили, как некое традиционное жертвоприношение революции, комедию похорон будто бы павших за свободу героев. Что нужды, что это было, собственно, издевательство над мертвыми, что они были лишены честного христианского погребения, заколочены в гробы почему-то красные и противоестественно закопаны в самом центре города живых… Комедию проделали с полным легкомыслием, оскорбив скромный прах никому не ведомых покойников высокопарным красноречием”.
Потребность в реконструкции Марсова поля в начале двадцатых была определена необходимостью заменить временное мемориальное сооружение постоянным. Фактически эта мемориальная площадка оказалась первым продуктом советской архитектуры.
А.В. Луначарский писал Ленину в середине сентября 1918 года: “Памятник героям революции. Вот мною сочиненная надпись, если Вам интересно:
1 – Бессмертен павший за великое дело, в народе жив вечно, кто для народа жизнь положил, трудился, боролся и умер за общее благо.
2 – Не зная всех героев, в борьбе за свободу кто кровь свою отдал, – род человеческий чтит безымянных”.
Ключевое слово – “бессмертны” (заметим – только те, кто умер за общее благо). Сакрализуемый объект – общее благо. Определено и нормативное отношение к нему – самопожертвование. Наградой становится бессмертие. Оно обеспечивается тем, что “род человеческий чтит”.
Слову “бессмертие” приписывается, очевидно, новый смысл, о чем свидетельствуют словари девятнадцатого века, где его значение “незабвенный, вечнопамятный” – второе, а первое и главное – “жизнь духовная, бесконечная, независимая от плоти”.
На Марсовом поле был разбит сквер с монументальной оградой вокруг могил борцов революции; в центре – цветочная клумба в виде звезды. Вечный огонь появится здесь только через сорок лет, осенью 1957 года, с той же целью – обеспечить вечную жизнь в памяти потомков.
Мифологическая и ритуальная разработка этого мемориального “now-how” происходит в 60-е годы: “Эстафету Вечного огня с Марсова поля приняли во многих городах страны. Он вспыхнул у братских могил и памятников как символ вечной славы героев, погибших за революцию, за Советскую родину. 8 мая 1967 года Вечный огонь из Ленинграда был торжественно доставлен в Москву и запылал у Кремлевской стены на могиле Неизвестного солдата…”
Итак, Вечным огнем помечаются места захоронения погибших в борьбе за торжество социализма.
Вечный огонь – элемент ритуального текста, адресованного одновременно и павшим, и живым. Павшим он сообщает, что живые памятью обеспечивают их бессмертие. Но в чем смысл сообщения, обращенного к живым?
Участники ритуала и адепты мифа о бессмертии – одни и те же люди. Представление о советском народе как о мистическом целом, где каждый только часть и именно потому бессмертен, – одна из ведущих тем литературы военного и послевоенного времени. В будущем же, когда наука победит физическую смерть, бессмертие будет уготовано каждому, кто “за благо народа жизнь свою положил”. Верно и обратное: каждый, кто есть советский человек, герой, за благо народа готовый жизнь свою положить.
Самопожертвование во имя социального блага оценивается в художественных текстах, реализующих этот миф, не как идеал, но как норма. Истории о героях-борцах, бойцах и жертвах служили посвятительными мифами, формирующими культурный императив – общественное служение. Посвящение в миф происходило в ритуале, воспроизведенном на множестве ритуальных площадок в соответствии с мемориальным каноном.
Воинская доблесть исторической России, гибель за Отечество основывались на вере в святость мученической христианской кончины и в радость вечной жизни в царствии небесном. В советском мифе все не так: убиенные воины и невинные жертвы советских времен, воплотившись в бронзу и бетон, угрюмо ждут от живых возвращения долга: живи за другого.
Культурный императив, стоящий за мифом об общественном долге как долге перед павшими, и по настоящее время существенно влияет на картину мира и жизненный сценарий значительного числа людей, прошедших советские посвятительные ритуалы. Свадебные кортежи посещают мемориалы и сейчас; спонтанное желание посетить после заключения брака место захоронения можно объяснить только тягой к сакрализации свадьбы.
Героизм обеспечивал императив общественного служения: участнику мемориального ритуала под барабанный бой вменялось навечно чувство вины – погибший здесь погиб не просто так, он погиб за тебя, и ты перед ним в долгу. Ты отдашь свой долг Родине, за которую он отдал свою жизнь: декларируемая свобода смертного выбора одного героя становилась залогом морального принуждения всех.
А.Генис и П.Вайль замечают о стратегии советского школьного воспитания: “Например, школа задает вопрос: кто разбил окно? Школа хочет не найти виноватого, а перестроить детское сознание, переориентировать его на другую систему ценностей. Ученик ведет себя в соответствии с нравственным кодексом своего коллектива: естественно и нормально не выдавать друзей. Школа втолковывает ему, что такая нравственность ненормальна. Ребенок оказывается перед альтернативой – предавать друзей или предавать Родину, которая подарила ему счастливое детство. Ребенок должен помнить, что недонесение есть преступление, своего рода покушение на отцеубийство. За нелояльность к своей большой семье надо расплачиваться муками совести.
Так школа закладывает фундамент мироощущения, которое навсегда оставляет в человеке стыд перед любым актом протеста. Ему – все, а он… Это как кусать руку, которая кормит”.
Так, за формой советских ритуалов, которая в 70–80-е годы для большинства оставалась “лишь формой”, техникой самозащиты от государственной репрессивной машины, стояло тем не менее определенное содержание, не подвергаемое сомнению.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru