КНИГА ИМЕН 
ИМЕНА ЭТОЙ СТРАНИЦЫ:
Джейн ОСТИН (1775–1817)
Алексей ВЕНЕЦИАНОВ (1780–1847) 

Вечные бабочки Алексея Венецианова

О мастере, которого можно сравнить только с иконописцами Древней Руси

Помещик в крепостном состоянии

Венецианов… Высокая простота и тихость его образов пленяют нас с детства, как ласковое веяние летнего ветерка с полей. А сегодня и вовсе: как не залюбоваться его «Девушкой в платке», чьи ясные глаза посылают нам надежду сквозь века. Его «Спящим пастушком», чей детский сон охраняет, кажется, сам Преподобный Сергий. Его крестьянками – такими земными, теплыми и одновременно легкими и трепетными, как те бабочки-крапивницы, что садятся им на руки. Эти бабочки перелетают у Венецианова с картины в картину, от одной девушки к другой, как посланное Творцом напоминание о святости и хрупкости жизни.

Алексей Гаврилович Венецианов родился в Москве 7 февраля 1780 года. За полвека до того предки живописца приехали в Россию из Греции, поселились в Нежине, где получили «прозвание Венециано». Мы не знаем, что их связывало с Венецией, но, глядя на работы Алексея Гавриловича, легко заметить, что многие из них выполнены в оливковых тонах. А именно в сдержанной оливковой гамме всегда предстает перед туристами этот знаменитый итальянский город.
Гаврила Юрьевич, будущий отец художника, женился на дочери московского купца Калашникова, Анне Лукиничне. В Москве он с успехом занялся продажей саженцев, ягодных кустов да луковиц диковинных по тому времени тюльпанов. Благо москвичи тогда не маялись в бетонных коробках, не мотались на дачи за сотню верст, а жили себе среди садов и огородов, держали и скотину, и птицу у себя под боком. Вольно было всем.
Алеша с малых лет помогал отцу и в лавке, и на огороде, и в теплицах. Как-то домашние стали замечать, что мальчишка все чаще присаживается в саду и рисует цветы. Нашелся старичок Пахомыч, должно быть, рисовальщик вывесок, который научил Алешу составлять краски, натягивать холст на подрамник, прокрашивать и просушивать полотно.
После окончания пансиона Алексей поступил на службу в Чертежное управление и одновременно продолжал занятия рисованием. Быстро освоил пастель, которая тогда только входила в моду. В 1802 году отправился в Петербург, где надеялся стать настоящим художником. Дал объявление в газете: «Венецианов, списывающий предметы с натуры пастелем в три часа, живет у Каменного моста в Рижском кофейном доме». Но никто не обратил внимания на это объявление. Столица и позднее встречала Алексея Гавриловича с холодным равнодушием. Зато как любил Венецианов возвращаться в Москву! Здесь, по его словам, он всегда находил «рассыпчатую приветливость и порхающую ласку».
Ему было уже далеко за тридцать, когда он встретил свою любовь. Марфа Азарьева, дочь бедного дворянина из Тверской губернии, приехала тогда в Петербург к родственникам. После свадьбы выяснилось, что жить Алексею и Марфе негде, а снимать дом в Петербурге слишком дорого. И тут родителям молодых удалось собрать сумму, достаточную для покупки небольшого имения. Так в 1818 году было куплено Сафонково, маленькое имение в Поддубской волости Вышневолоцкого уезда Тверской губернии.
Вскоре в Сафонкове был построен новый двухэтажный дом, где на свет появились две малышки – Александра и Фелицата. Необычное имя было дано младшей дочери в честь раннехристианской мученицы. Впрочем, в доме порывистую и бойкую девочку звали на русский лад Филенькой. Обстоятельную и тихую Сашу – Сашурушкой.
В Сафонкове семья художника очутилась в самом добром окружении. Венециановых почитали соседи – Милюковы, Путятины, Стромиловы, Балкашины… Многие из них остались на портретах Венецианова. Духовником и любимым собеседником Алексея Гавриловича стал священник из села Поддубье отец Василий (Владимиров).
Художник быстро зарекомендовал себя рачительным хозяином. Выстроил скотный двор, молочную ферму. В Сафонкове появились школа и больница. Заботы Венецианова о крестьянах были столь велики, что от крепостного права в Сафонкове почти ничего не осталось.
Алексей Гаврилович видел в звании помещика огромную ответственность: «…наши обязанности очень тяжелы, ежели их выполнять… Как ни кинь, а все выйдет, что не крестьянин в крепостном состоянии, а помещик, понимающий вполне свои отношения к крестьянину…»
Саша вспоминала: «Крестьяне наши папеньку очень любили, и он заботился о них, как отец. У нас самый бедный крестьянин имел двух лошадей, но большей частью по четыре и по шесть, постройки у всех порядочные…»
В письмах Венецианова не сквозит ничего барского. По ним видно, что он жил с крестьянами одной жизнью. «Мои завтра поедут в Рождественское, а я дома стану косить… У меня половину выкошено, с понедельника хочу класть и молотить на Семена…» (август 1842 г.).
Незадолго до гибели, измотанный заботами, он писал друзьям: «Я завидую последнему из моих крестьян в том, как немного ему надо для обеспечения счастья и – теперь, в святки, с каким полным наивным удовольствием он скачет, навыворот шубу, в соломенной шапке, под звуки бабьих песен и гармоники…»
Девочки росли в атмосфере любви. Саша пишет в своих мемуарных записках: «Детство наше было самое счастливое, безмятежное, родители нас любили и утешали, сколько позволяло их ограниченное состояние…»
Алексей Гаврилович был очень домашним человеком, а Марфа Афанасьевна умела создавать обстановку уюта и покоя. В одном из писем Венецианов писал, что в дальней дороге, когда «в виду одни версты и часы», он коротает время, согреваясь «теплой целью» и мечтою «обнять близких душе».
К несчастью, Марфа Афанасьевна умерла очень рано. Сашуре было пятнадцать лет, Филеньке – тринадцать. Алексею Гавриловичу пришлось одному поднимать их на ноги. Его письма полны тревогой о судьбе дочек. «…Я уже в 62 года кое к чему привык, а для бедных моих девочек плохо без сердечного приюта…»
Старшая дочь помогала отцу по дому, и он с гордостью писал другу: «Сашичка делается хорошей хозяйкой; входит во все подробности…»
Дом Венециановых оставался гостеприимным и радушным, в нем всегда жили несколько учеников Алексея Гавриловича, здесь находили ночлег и сердечный приют монахи и странники, артели иконописцев и нищие. Около Венециановых люди отогревались, таланты их раскрывались. (Впрочем, не всегда все было так благостно. Однажды из дома утащили сундуки с приданым Фелицаты и Александры.)

Горькие сомнения

Неподалеку располагался Теребицкий монастырь, где работала артель иконописцев. Среди них был хромой молодой человек, назвавшийся Никифором Крыловым. Тут же растирал краски юный подмастерье Алексей Тыранов. Венецианов увидел в юношах большую склонность к живописи и решил попробовать развить их способности. Так в Сафонкове возникла первая в России художественная школа для крестьянских отроков, вошедшая в мировую историю живописи под именем школы Венецианова.
В 1828 году на иждивении Венецианова были уже тринадцать молодых художников, чьи работы с успехом выставлялись в Петербурге. За двадцать лет существования школы через нее прошли более 70 учеников. Семь из них были крепостными, и Венецианову стоило огромных усилий выкупить их на волю.
Алексей Гаврилович устраивал судьбы своих учеников, но иногда его посещали горькие сомнения: «Может быть, Тыранов, Зарянко – с аршинами, Михайлов, Славянской, Алексеев с сохами и топорами гораздо счастливее, беззаботнее были бы, нежели теперь с кистями…»
Последним его учеником суждено было стать крепостному садовнику Григорию Сороке. Сохранилось письмо Алексея Гавриловича своему соседу помещику, у которого работал Сорока: «Хочу я Вам о Григории несколько слов написать... Одарен он талантом и прилежанием к художеству непомерными и многого уже достиг. Григорий – силища русская, самобытная… Ну да увидимся и тогда более и более поговорим».
Алексей Гаврилович вместе с мастерством передавал ученикам лучшие качества своей души: вдумчивость, деятельную доброту, бережное и любовное отношение к людям, истинную интеллигентность.
Александра Венецианова отмечала в своих «Записках»: «…хотя ни один из учеников Алексея Гавриловича не отличался особенным образованием, но никто из них не пошел дурным путем; и те, которые сошли со сцены художественной деятельности, сошли с нее тихо, скромно, удалились в мирные уголки России, унеся с собой добрые начала…»
Эти же добрые начала сумели сохранить и дочери Венецианова. После трагической гибели отца они оказались в крайней нужде, не получили от государства никакой помощи, судьбы девушек складывались трудно, но их сердца оставались полными любви и света.
На закате своей жизни, в 1894 году, Фелицата Алексеевна добилась от Академии художеств учреждения стипендии имени А.Г.Венецианова для наиболее успевающих учащихся Высшего художественного училища «бедного состояния, без различия звания и вероисповедания». Своих средств у Фелицаты Алексеевны не было, но одна ее близкая знакомая, дочь дьячка, завещала на эти благотворительные цели свой капитал. Стипендию Венецианова до революции успели получить десятки талантливых студентов из провинции.
Почему бы сейчас не возродить эту стипендию на тех же условиях? Возможно, это лучшее, что могла бы сделать академия в память о великом художнике, заслуги которого при его жизни она отказывалась признать.
Ведь не без участия Академии художеств власти лишили всякой поддержки созданную Венециановым школу. Придворные академики живописи, видно, чувствовали, что их монополии угрожает деревенская школа вчерашних крепостных. И напрасно в последние годы жизни Венецианов хлопотал о месте профессора в Академии художеств в Петербурге или в Училище живописи и ваяния в Москве – все двери перед ним закрылись.

Образ, увиденный во сне

Чтобы не дать семье и ученикам погибнуть с голоду, Алексей Гаврилович вынужден был заложить имение. Спасали заказы.
Последняя работа Алексея Венецианова была связана с написанием иконы Преподобного Макария Калязинского. «Ах, как бы мне хотелось приступить к этому святому делу…» – писал он 2 ноября 1846 года. Но ему долго не удавалось найти канонов для изображения святого. Вместе с Сашурой он искал описание внешности святого в летописях и житиях, но нигде не находил.
Саша вспоминала через много лет: «Он затруднялся исполнить и хотел где-нибудь достать образ этого угодника, как вдруг видит во сне и образ, и дом, в котором он может достать его. Действительно, образ нашелся у одного помещика, где бывал Венецианов, но не знал о существовании там этого образа. Это обстоятельство и радовало, и приводило в уныние Венецианова, он говорил духовнику, что сам не знал, почему ему грустно».
Помещиком этим был генерал Енгалычев из села Лощемли. А этот удивительный сон приснился Алексею Гавриловичу по дороге из Калязина, куда он ездил советоваться к архимандриту и остановился на ночь в селе Молдине.
4 декабря 1847 года Венецианов повез готовые эскизы в Тверь, на обледенелой дороге лошади понесли и разбили повозку. Алексей Гаврилович погиб.
Один из самых авторитетных знатоков русского искусства, Савва Ямщиков, говорит о Венецианове: «Это такой чистый мастер, которого можно сравнить только с иконописцами Древней Руси. Ученик Боровиковского, прекрасно владевший всеми достижениями европейской живописи. Мастер психологического портрета, тончайший интеллигент, близко знакомый с Карамзиным, Жуковским, Пушкиным, Гоголем. И вот именно ему было дано утвердить в русском искусстве народный, живой идеал красоты».
Увы, нам не суждено увидеть работы Венецианова во всей их полноте. В пожаре 1855 года сгорели многие рукописи и картины, библиотека.
Но вечные бабочки Венецианова летят к нам сквозь тьму веков. Летят к свету.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"