КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
ОБРАЗ
Ода к радости
Федерико Феллини: восемь с половиной
десятилетий со дня прихода в мир
20 января кинематографический мир
отметил 85-летие великого итальянца Федерико
Феллини. Родился в Римини, умер в Риме, где на
знаменитой киностудии “Чинечитта” он снял свои
фильмы и где его именем названа площадь. Его не
стало 12 лет назад. Его смерть обозначила рубеж в
истории кинокультуры. Он говорил: “Когда меня
спрашивают, в каком городе я хотел бы родиться, я
отвечаю: в Чинечитта”.
Федерико Феллини был огромен. Он занимал
в кино такое пространство, что пустота после его
ухода гудит до сих пор, создавая величественный
фон для вдруг измельчавшего кинематографа. Этот
гул – шум жизни, всей жизни человека, его снов и
еды, его фобий и привязанностей, его души и плоти.
Пару десятков лет назад у футбольных
комментаторов стало модным определение
“элегантный”. Таковыми могли быть гол, или
передача, или пробежка. И стало как-то неприлично
употреблять это слово по назначению. Очень скоро
не осталось ничего элегантного. Кроме футбола и
футболистов, разумеется.
Итальянского кинорежиссера Федерико Феллини
никогда не называли легендой. Он не заслужил
этого унизительного в устах нынешних
кинокомментаторов штампа (профессиональный
критик очень осторожно выбирает слова, зная,
какую власть имеют они над языком, формирующим
сознание). Потому что легенда не может быть
реальностью. Во всяком случае, современной. А
ключевым словом той виртуальной реальности,
которую творит нынешнее телевидение, а следом за
ним (о, позор!) и кино, наряду с исключающим
реальность “как бы” стал родственный ему
“легендарный” (порой про вполне живого
человека).
А Феллини был настолько реален, что каждая
следующая его картина встречалась с
любопытством и восторгом одних, но недоумением и
скорбным хором других: “Феллини исписался”,
“Феллини иссяк”. Советские критики писали о его
провинциализме, “религиозной зашоренности” и
сложном языке, словно отпугивая широкого зрителя
от этого одного из немногих гениев мирового кино,
допущенного в советский прокат. Впрочем, в
нарушение регламента Московского кинофестиваля
не был выпущен на экраны награжденный главным
призом фильм “8 1/2”. Так и остался в сейфе
тогдашнего председателя Госкино. Его сочли
слишком сложным для советского зрителя. Хотя он
доступен простому, но ясному сознанию, как и его
странное, загадочное название “8 1/2”, которое
означает всего лишь, что до него Феллини снял
семь полнометражных фильмов и один
короткометражный.
Что же испугало в фильме о преодолении своего
личного творческого кризиса итальянским
режиссером Гвидо Ансельми далекую от его проблем
советскую власть, столь крепкую, мощную, что она и
не заметила своей агонии? Может быть, то, что даже
в состоянии депрессии Гвидо продолжает держать
внимание окружающих и зрителя, делая из самой
этой безвыходной ситуации зрелище, полное жизни
и… радости. Я смотрела “8 1/2” много раз. Очень
много. И в самых разных аудиториях. Зритель
веселился почти весь фильм. Это было именно
веселье, не насмешка или гомерический хохот.
Потому что все, что происходило на экране, все
проблемы и обиды, и роковые ошибки были
производными от любви героя ко всем персонажам,
настоящим и выдуманным людям, плодам его снов,
фантазии и памяти. Эта любовь к жизни, от которой
Гвидо задыхается, не может решиться сделать
выбор, не может отказаться от самой малой части
своей любви, может быть, по-настоящему трагична,
но не вызывает уныния.
Феллини пришел в кинематограф после Второй
мировой войны. В плоском горизонтальном мире, где
фашизм и война разрушили не только города, но и
человеческие отношения, фильмы Феллини сразу
проявили невидимую спасительную вертикаль, она
помогала распрямиться душе. Словно молодой
художник спешил поделиться с человечеством
личным радостным открытием, что усыновление
человека Богом – не миф, а факт, отменяющий наше
одиночество и отчаяние.
Его “Дорога” изменила настроение людей. В
Италии царил тот же послевоенный хаос, что и в
других странах Европы и в СССР, но он был
усугублен чувством поражения и позора.
Растерялись даже те, кто не сломался, не согнулся
под игом отечественного фашизма и германского
нацизма. Они победили, их борьба перестала быть
нужной, но война длилась так долго, что мир настал
неожиданно. Почти никто не оказался готов к нему.
Даже детям еще долго предстояло играть в войну.
И тогда заговорил итальянский кинематограф. В
отличие от советского или американского, где
чествовали героев, празднуя Победу, итальянцы
сразу принялись разбирать завалы и строить новый
мир на камне вечных истин.
Великий Феллини начинается с “Дороги”. История
бродячего силача Дзампано и нищей дурочки в
исполнении Джульетты Мазины, жены, музы, друга и
великой актрисы, потрясла зрителей.
Полудикое существо, живущее инстинктами,
лавирующее между Сциллой страха и Харибдой
голода, Дзампано и не подозревает, что у него есть
душа. Далек от подобных подозрений и зритель. До
самого конца фильма он следит за единственной
героиней фильма – Джельсоминой. За эту роль
Джульетта Мазина получила самое лестное в кино
прозвище – “Чаплин в юбке”. Однако не она
является главным героем фильма, хотя и очень
меняется на этой дороге. Джельсомина – ангел в
полном смысле этого слова, означающего
посланника, ангела для главного героя. Недаром
так привлекает ее ангельский инструмент – труба.
Робкие и нежные звуки преследуют его, пока не
вызовут ответа навсегда, казалось, позабытой им
собственной души. У Феллини, даже у Феллини,
знаменитого своими финалами, чемпиона среди
иностранных “оскароносцев” (он получил четыре
“Оскара” – за “Дорогу” (1954), “Ночи Кабирии”
(1957), “Восемь с половиной” (1963) и “Амаркорд”,1974),
нет ничего сильнее, чем этот короткий вопль,
которым заявляет о себе пробудившаяся душа
Дзампано, прежде чем успеет возникнуть титр
“Конец”.
Разруха и горе, поражение и потери – настоящий
вызов христианину. Отвернется ли он от Бога,
возроптав, или подобно Иову многострадальному
смиренно примет все обрушившиеся на него беды.
Более того, сохранит “веселие души”, о котором
сказано монахами-францисканцами, что если
дьяволу удается изгнать из сердца человека
веселие, то он торжествует победу.
Федерико Феллини никогда не давал такого повода
дьяволу. Не служил унынию, хотя для многих лучший
способ привлечь внимание – это генерировать
уныние. Феллини генерировал радость. Чем дальше,
тем вернее, хотя и сложнее, были пути, которым он
вел зрителя к радости. Древнее италийское
жизнелюбие делает его картины столь
притягательными, что каждое поколение открывает
их заново и присваивает себе.
Непостижимым образом свой жизнерадостный мир
Феллини создавал не искусственно, в сказке или
абстрактном пространстве, а на самом дне времени
и общества, как в “Дороге”, в самой гуще порока и
обмана, как в “Ночах Кабирии”, рядом с судорожно
веселящимися богачами, пусть на другом берегу,
откуда дружески и нежно улыбается герою похожая
на ангела с фрески Джотто девочка-официантка из
“Сладкой жизни”.
При том, что пришедший в кино в эпоху избегающего
декораций неореализма Феллини даже море
предпочитал “павильонное”, точно
соответствующее замыслу. Чтобы море и музыка, и
тайна человеческого голоса, и смешное, и
печальное объединились в гармонию, будь то
“Феллини-Рим”, “Интервью”, “Джульетта духов”,
или воспоминание о детстве “Амаркорд”, или “А
корабль плывет” – фильм, который длится, не
обрываясь, ни разу не сбившись, ни разу не изменив
этой гармонии – гармонии радости.
Тамара ДУЛАРИДЗЕ
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|