СТРАНИЦА ОДНОЙ КНИГИ

Все, что строится, должно иметь уважение к тому, что выросло
Фрагменты из главы «А.С.Хомяков. Опыт проговаривания дословного»

Федор Гиренок рассматривает каждого из мыслителей-героев своей книги так, чтобы высветилась некоторая общая, реконструируемая им тональность русской философии. В связи с этим в тексте постоянно и неразличимо переплетаются собственные мысли автора, прямые цитаты и вольные интерпретации идей тех, в чье творчество он вслушивается.
В главе, отрывки из которой мы предлагаем вашему вниманию, такой темой философской реконструкции послужили судьба и труды Алексея Хомякова.

Косноязычие искренности

Русская философия возникает вне философии. За пределами любви к мудрости. Она появляется как поучение. Как слово дословности, обращенное к насытившимся книжной сладостью. Дословно все, что говорится изнутри. Например, стыд. Или совесть.
Проговорить дословное означает дать чему-то возможность высказаться через тебя.
Человек – орган жизни. Это складка дословности в семейно-бытовом мире. Нечто, укорененное в почве. Личность исчерпывается целью. Человек – это путь, который ведет дальше своей цели. Личность нуждается в другом. В силе другого, которая обозначает предел личности. Человек не нуждается в другом и его силе. Его предел – нрав. Ни один человек не знает себя логически. «Его сознание есть самая его жизнь».
Хомяков – любитель таких странных определений. Ну разве жизнь – это сознание? Ведь сознание – это то, что думает и обдумывает. Сознание лицемерно. А живое живет. Хомяков монотонно повторяет: верить нужно тому, что живет, а не тому, кто обдумывает. Бессознательное слово или случайный жест яснее высказывают мысль, чем рефлексия. Сознание обманет. Бессознательное не обманет. Личность лицемерна своими опосредованиями. Человек простодушен в своей непосредственности. Истина в том, что живет. Почему? Потому что живое это чистая искренность.

Картография родословной

А.С.Хомяков родился в 1804 году. Отец – образованный человек. Игрок. Ходил в английский клуб. Проиграл миллион рублей. Расстроился. Ушел из семьи. Стал жить один. След розни, оставленный в картографии Хомяковых.
Его бабушка – Грибоедова. Мать – М.А.Киреевская. Стоик. Перевела имение на себя. Выплатила долг. Спасла семейство от разорения. След дословности в родословной Хомякова.
В 1860 году Хомяков поехал в деревню. По делам. Между делами лечил крестьян. От холеры. Заразился сам. И умер. Его похоронили в серый осенний день в Даниловом монастыре. За гробом шли пять или шесть родных и друзей да два товарища его молодости.

Обыватель и скалозуб

У Хомякова, как у всех. У дворян. В детстве – гувернеры. Затем Московский университет. Вернее, сдал экзамены при университете. Получил кандидата математики. Знал латынь. Изучал греческий и санскрит. Говорил по-французски. Владел английским языком и немецким. Думал по-русски. Вот подумал раз и сбежал из дома. На Балканы. Воевать турка. В 17 лет. Его поймали. И наказали.
Затем служба в гвардии. Отставка. Поездка в любимую всеми Европу. В Париж. В Италию. На Балканы. Вернулся. Ничего не делал. А тут война. 1828 год. И опять с турками. За веру. Хомяков – в гусары. И на Дунай. Был в атаке. «Я два раза замахнулся, но не решился рубить бегущих. Чему рад».
Хомяков – скоморох. Шутник. Он скалит зубы по любому поводу. Вот война. Крымская кампания. Россия терпит поражение. Все скорбят. У всех слезы на глазах. А он радуется. Ему весело. «Англичане в Крыму. И мы дословны». Как же этому не радоваться. Или вот бал. А он, как юродивый, появляется «в зало министра в армяке без галстука, в красной рубашке с косым воротником и с шапкой-мурмолкой под мышкой». И говорит «неумолчно и большей частью по-французски».
От нечего делать изобрел машину. С сугубым давлением. Так, чтобы она работала, а ее не было слышно. Схему отправил в Лондон. На всемирную выставку. И сам туда поехал. Приехал. Посмотрел. Машина ему не понравилась. Она стучала, шумела и тарахтела. И все без толку. Окрестные жители вздумали подавать на него жалобу в парламент. Из-за шума. Хомяков прекратил опыты. Выставка же ему понравилась. И особенно дерево, которое англичане не срубили, закрыли стеклянным колпаком. «Все, что строится, должно иметь почтение к тому, что выросло». В этом лондонском замечании Хомякова выражено существо его философии. Сделано – в слове. Выросло – до слов.

Мир как чаепитие родственников

Хомяков – славянофил. Это прозвище придумали интеллигенты в прогрессивных петербургских салонах. Уже нет салонов, нет интеллигенции, нет Хомякова, а его именование стало знаком культуры.
Славянофилы – родственники. Их связывали не знаки. А род. Кровь. Хомяков был в свойстве с Киреевскими и Аксаковыми. Валуев – его свояк. Н.П.Гиляров-Платонов тоже славянофил. У него полное согласие с Хомяковым. И все же он не свой. Не родственник. Он чужой. Граница понимания совпадала у славянофилов, как замечал Флоренский, с границами родства.
Вот соберутся родственники вечером. Что делать? Чай пить. С вареньем. Чаепитие располагало к разговору. За чаем рождались смыслы русской философии. Симпозион греков – вещь все-таки публичная. На нем все вязалось и связывалось логосом. А здесь, за чаем, родственники, близкие люди. Нечто единое. И поэтому мир описывается ими соборно. С живознанием и благодушием.
«Им, привыкшим дышать воздухом родственной уступчивости, родственной обходительности, той мягкой беззаконности, без которой немыслимо и самое родство, по-видимому, в голову не приходило, что какая-либо общественная группа может быть построена иначе – если только не по злонамеренности. Проецируя свои кабинеты, свои гостиные и свои столовые на весь мир, они хотели бы и весь мир видеть устроенным по-родственному, как огромное чаепитие дружных родственников, собравшихся вечерком поговорить о каком-нибудь хорошем вопросе. Таким образом, славянофильство можно рассматривать как жизнепонимание, ориентированное действительно на великом факте – родственности», – объяснял через полстолетия Павел Флоренский.

Изгиб в прямой линии ума

«Европа – страна святых чудес». Эта фраза Хомякова известна всем. Хомяков – русский. А какой же русский не любит Европу. И Хомяков полюбил Европу. Да так, что его дети до 10 лет не могли говорить по-русски. Они говорили по-французски. Хотя Франция Хомякову не нравилась. Ему нравилась Англия. Он туда ездил, как на бал. В мурмолке и сапогах.
Запад – это латинство. Мы – Византия. Но вот Запад поднялся против Запада. Протестанты – против католиков. Враги латинян – наши друзья. В Москве появляется немецкая слобода. Ну а раз в Москве немецкая слобода, то мы тогда уходим в старообрядчество. Мы православные. Нам дорога не только старая вера, но и старая бытовая культура.
Без старины нет замыкания. Старина дает нам возможность быть самим собой. Иметь свой голос. Старообрядчество искривило прямую линию. Замкнуло ее религиозно. А также в тихой повседневности быта. И мы получили самовозобновляемую культуру.
А вот среди идей, которые попадали к нам в голову, порядка не было. То есть все эти идеи уносили нас по прямой. В бесконечность. Славянофильский изгиб в прямой линии русского ума замкнул ее в целомудренность текстов Хомякова. Хомяков рожден бытом. И религиозным опытом. Вот ты зацепился за какую-нибудь идею, идешь по ней, а она тебя уводит не к словам, опыт которых тебе неизвестен, а в прошлое, к дословности быта и религиозного опыта.

Дословный человек или вербальная личность?

В Ветхом Завете есть эпизод, заинтересовавший Хомякова. И одновременно Киркегора. Речь идет об испытании Авраама… Как-то вечером подошел к Аврааму ангел Божий и говорит ему: «Ну что, старик? Любуешься своим сыном?» «Любуюсь», – отвечает Авраам. – «А в Бога веришь?» – «Верю». – «Ну тогда убей своего сына». – «Ладно, – согласился Авраам, – убью». И стал Авраам убивать Исаака. Да Бог помешал этому злодейству.
Так вот Киркегор описывает акт убийства как акт двойного движения Авраама. Первым движением он должен убить сына. А вторым – надеяться на то, что этого не случится.
Хомяков рассматривает этот эпизод как демонстрацию не веры, а своеволия. Никто не вправе распоряжаться чужой жизнью. Вот пошел Авраам убивать Исаака. И никто господину не воспротивился. Не возмутился.
Авраам – личность. Он выше всех. Он как Бог. В семейно-бытовом мире общины никому не дано быть выше мира. «Человек должен быть человеком». А не личностью. Не Богом. Не тем, что выше всего.
Хомяков вводит представление о разрыве между человеком и личностью. Самарин резюмирует это представление: община выше личности. Ты в ней либо ничего не можешь сделать. Либо не все. Есть что-то, что нельзя. И не почему-либо, а потому, что свято. Ты входишь в мир общего. И тебе не надо приносить в жертву другой единичности чью-то жизнь. Общинный быт основан не на личности, а на человеке. Он предполагает высший акт личной свободы и сознания – отречение от личности. И это поступок.
Вот если все возможно, то ты личность. Если не все, то ты человек.
Личность ищет суда. Человек ищет правды. Без живого знания ты не человек. Без самосознания ты не личность. Соборная личность – это человек, отвечающий любовью на любовь. И в этом смысле человек не есть предмет. Как предмет он существует только в антропологии. Человек есть грядение человека, то есть стремление быть на пути, ведущем дальше цели. И держит человека на этом пути не «трансцендентальное единство апперцепции”, а единство обычая. Живое сознание.

Живое знание

«У Хомякова часто болела жена». Вот я написал эту фразу и увидел, что она построена органически. То есть у Хомякова могла болеть голова. Или сердце. А я сказал, что у него болела жена. Эта фраза из языка живого знания.
Так вот Катя Языкова болела и Хомякову рассказывала о содержании своей боли. Рассказом передается понятие. Лучше бы она ему боль передала. А она ему понятие передает. И Хомяков страдает. Боль – это не понятие. Боль – это живое знание. То есть ты живешь и знаешь, что такое боль. И иным образом ее знать нельзя. Значит, в мире есть такая сторона, которую знают живым знанием. И это банально. Правда, позднее в Европе эту банальность назвали экзистенциалом. И было много шума. Много слов. Экзистенциальная философия рождалась громко. Хомякову было не до слов.
Он знал причину болезни жены. Пригласил доктора. А тот поставил другой диагноз. И лечил ее от болезни, которой она не болела. Вот ты видишь нелепость, а сделать ничего не можешь. Но ведь он доктор. Профессионал. А ты самоучка. Боязнь самозванства – неизлечимая болезнь русских философов.
Жена Хомякова умерла. Сошел с ума Гоголь. Начались видения у Хомякова. Живое знание не невинно.
Живое знание требует одного. Согласия в душе человека. Никому не дано живое знание само по себе. Без воли. Ты нарушил согласие в своей душе, и живое знание спуталось. Стало мутным. Что тебя может спасти? Отвлеченное знание. Оно не зависит от страстей. И потому может быть опорой в смутные дни живого знания. Ни одному человеку не дана мысль без воли к мысли.

Жизнь – это путь, ведущий дальше цели

«Лица, связанные между собой живой органической целью, невольно и постоянно действуют друг на друга; но для этого нужно, чтобы между ними была органическая связь. Разрушьте ее, и живое целое обратится в прах, и люди-пылинки станут чужды друг другу», – писал Хомяков.
Самая гениальная его фраза случайна. Она сказана как бы между прочим: «Всякий путь ведет дальше цели». Значит, вот есть цель. И ты знаешь, как к ней идти. На этом знании ты основываешь свое движение. Оно рационально. Но путь ведет дальше цели. И поэтому никакому человеку не дано совершить его. У этого пути нет конца. Это не переход из одного места в другое. Это жизнь. Что живо? Не умерло? То, что идет по пути, ведущему дальше цели.
По этому пути можно идти шаг за шагом. Медленно. Не торопясь. Потому что спешить некуда. Это шаги, ведущие дальше цели. И они уже в тебе. В них есть что-то бессознательное.
Что нас связывает в этом продвижении? Путь, для которого нет понятия. И нет времени, которым можно было бы его измерить. Этот путь не для скорости.
Путь, ведущий дальше цели, есть в общине. В семейно-бытовом мире. В организме. Когда Хомяков говорит о том, что общество – это организм, то имеется в виду, что оно не содержит цели вне себя. Оно не для чего-либо, а само по себе прорастает дальше всякой цели. Ну а если дальше цели, то людей в нем связывает не идея, не интерес, а путь. Или, как его еще называет Хомяков, живая органическая связь. Вот есть эта связь, и есть целое. Никакое целое не держится сознанием. Будущее определяют не цели, а пройденный путь.

ПУБЛИКАЦИЯ

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"