Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №85/2004

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

КРУГИ ИСТОРИИ 
 

Иван СУХОВ
Сухуми–Владикавказ–Назрань–Грозный

Кавказ. Наши дни

11 декабря исполнилось 10 лет с начала войны в Чечне. Теперь всем понятно, что линия фронта этой войны может в любой момент пройти через платформу ближайшей станции метро, через зрительный зал театра, подъезд жилого дома или торжественную школьную линейку. А российские власти, оказавшиеся в незавидной роли саперов среди рвущихся одна за другой мин советской национальной политики, чаще всего, к сожалению, не находят ничего лучшего, как продолжать «минирование».

Абхазия

Нодар Б., предприниматель из Гудаутского района, участник грузино-абхазской войны 1992–1993 годов:
– Россия, видно, хочет, чтобы мы выбирали себе президента до тех пор, пока не выберем того, кого ей надо. Они думают, что если построили нам мост и починили железную дорогу, то можно и не считаться с людьми и навязывать им свою власть. Привезли пьяного столичного артиста, а он со сцены крикнул: «Привет, аджарцы!» – «Мы не аджарцы!» – «Какая разница, все равно наша земля!» В Абхазии это не пройдет. Мы уже 12 лет независимы и при блокаде уже жили. Этим нас просто доведут до того, что мы станем террористами. Только ведь если Абхазию тронут – все малые нации поднимутся. До весны как-нибудь продержимся. А весной с Северного Кавказа к нам через перевалы пойдет не то что провизия – к нам войска пойдут, как в прошлый раз. А Россия сама увидит, с кем лучше иметь дело: с избранным президентом или с нашими военными.

Осетия

Алан Чочиев, Владикавказ, правозащитник, в прошлом глава Народного фронта Южной Осетии:
– Осетины, живущие к северу и к югу от хребта, – это один народ, который всегда был оплотом России и в последние несколько столетий не представлял себе жизни без нее. Именно Россия была союзником и защитником. Но после того, что произошло в Беслане, многие осетины стали задумываться: для чего тогда нужен этот союз, если Россия не может защитить наших детей даже с помощью своих лучших сил? Очень многие осетины думают теперь, что Осетия должна полагаться только сама на себя.

Ингушетия и Чечня

Магомед М., сотрудник ингушской милиции, раненный во время нападения боевиков на Назрань 22 июня 2004 года:
– О том, что нечто подобное может произойти, знали давно. Среди нападавших были не столько чеченцы, сколько местные. По сути, это месть нам и региональному управлению ФСБ. Особенно им. В последние несколько месяцев до нападения они задержали несколько десятков человек, причем никому ничего не предъявляли, просто забирали на улице. Разобраться, куда их увозили, часто не могла даже милиция. Да, кто-то из них был ваххабитом. Но Ингушетия очень маленькая. И если пересчитать эти несколько десятков человек на все население, получится 1937 год.

Офицер армейской разведки на условиях полной анонимности, Чечня:
– У нас в Чечне трудно выстроить агентурную сеть. Поэтому действительно приходится забирать людей, у которых может быть хоть какая-то информация о боевиках. Мы на войне, здесь не до уголовно-процессуального кодекса. Допросы ведутся вне всяких правил. Часто после них человека просто невозможно вернуть родственникам. А если заранее сообщать им, куда помещен такой-то и такой-то задержанный, как это в принципе полагается по закону, то они не дадут работать. У всех связи. Они могут до президента дойти – не то что Чечни, а России. Любым способом своего вытащат. Или будут точно знать, кому мстить.

Али Забиев, житель селения Галашки, Ингушетия, граница с Чечней:
– В июне прошлого года я с братом Умаром и матерью возвращался на «ЗИЛе» в село с прополки. Вдруг из леса с обочины по грузовику открыли ураганный огонь. Колеса пробило, машина ушла в кювет, врезалась в дерево и загорелась. Мать оказалась ранена пулей через дверь. Мы выскочили из кабины и спрятались. Умар остался с матерью, а я стал пробираться за подмогой в село. Когда вернулись, никого не было. Мать, раненую, в лесу нашли, а вот Умара обнаружили только на следующий день – с переломанными костями, кто-то его присыпал землей. У меня брат в Назрани в милиции работает, майор. Он следствие как-то расшевелил. Они приехали, нашли там какое-то штатное снаряжение армейское. Да к тому же и в сводках передавали, что в районе Галашек был бой с боевиками. Но никакого боя, кроме той стрельбы, не было. Что ж, выходит, моя мать и брат – боевики?

Русские беженцы. Тамбов и область, Центральная Россия

Татьяна С., русская «чеченка», в 1992 году покинула постоянное место жительства в ст. Слепцовской, Ингушетия, будучи вынуждена за бесценок продать дом:
– Слепцовская, где стояли палатки чеченских беженцев, которых все время по телевизору показывали, раньше русской станицей была – 30 000 казаков. Теперь там русских, говорят, человек 300 – бабушки, которые и до церкви-то дойти боятся. Я уехала, когда летом 1992 года в Троицкой (Ингушетия) вырезали несколько русских семей. Тогда все побежали, и никто ничего об этом не сообщал, как будто ничего и не было. А недавно я туда ездила, уже после второй войны. К родственникам в Ассиновскую, это уже Чечня. Оказывается, у них там дом вообще отняли. Пошли они к соседям вечером, вернулись, а на кухне сидят чеченцы. «Вы кто?» – спрашивают. Мои переглянулись так и отвечают: «Хозяева». «Да нет, теперь мы хозяева». Жаловаться некому, да и страшно.

Вера Верольская, преподаватель из Грозного, уехала в Тамбов после начала войны в 1994 году:
– Нас бросила Россия. Конечно, страшно было, страшно, когда началась эта их революция, когда нам не давали на улицу выходить. Дудаев тогда сказал, что девочкам вообще не нужно образования, а мальчикам хватит и трех классов, чтобы стать воинами. Тогда мы открыли свою школу дома – я целый день занималась с детьми по трое, по четверо. Чеченцы, наши соседи, сами приводили своих детей и были благодарны. Когда стало опасно, они собрали квартальное ополчение и каждый раз, выходя патрулировать улицы, кричали: «Вера Васильевна, все в порядке, мы пошли». Они нас охраняли, а когда стало плохо с продуктами, возили продукты из своих сел. Я не могу сказать, что было не страшно, – все-таки российскую армию мы ждали. Но когда она поставила артиллерию на Сунженском хребте и стала утюжить город, даже не думая о мирном населении, появилось ощущение, что нас бросили. Сейчас много говорят о возвращении русских в Чечню – пожалуйста, я готова вернуться с детьми и внуками. Но только в том случае, если там действительно кончится война и будут восстановлены Терская и Сунженская казачьи линии. И еще я бы хотела, чтобы всему случившемуся на Кавказе в 90-е годы дали правовую и политическую оценку. Больше всех виноваты те, кто дал возможность национализму расцвести на нашей земле. Не важно, какой он, чеченский или русский.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru