КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
ОБРАЗ

Имя, с которым пройдешь любые границы
О неизвестной жизни Ролана Быкова

Первая встреча с Роланом Быковым произошла в школе № 10 г. Новосибирска. Он пришел ко мне на урок в так называемый разновозрастной класс, в котором были дети с первого по одиннадцатый класс. Это была моя любимая идея – вести урок, допустим о Пушкине, с одновременным участием всех возрастов. Мне это удавалось, потому что я умудрялась работать и в 11 классе, и в первом. Постепенно эта идея увлекла многих учителей. Мы уже не могли представить себе, как разговаривать о чем-то в одном возрастном круге. Лет двадцать на базе городского кинотеатра “Победа” существовал разновозрастной киноклуб. Он объединял зрителей с шести до семидесяти лет. Я до сих пор верую в то, что преодоление возрастной “сегрегации” в школе – насущная задача образования. Об этом стоит говорить особо.
Ролан Быков пришел в восторг от разновозрастной беседы. В тот приезд мы обсуждали “Автомобиль, скрипку и собаку Кляксу”. Демонстрации фильма предшествовал огромный скандал. Дело в том, что в город приехал сын артиста Бориса Щукина (исполнителя роли Ленина) и привез фильм “Поколение победителей”. Кажется, это событие было связано с громким юбилеем – сто десятой годовщиной со дня рождения вождя революции.
Наш педагогический институт был известен в городе своим киноклубом, и городская организация кинопроката запланировала встречу с сыном Бориса Щукина в тот же самый день, когда мы должны были показывать фильм Быкова. Все бы ничего, но зал был заполнен наряду со студентами детьми младших классов. По традиции именно маленьким детям принадлежал этот День кино.
Начальники проката были уверены, что им удастся снять фильм Быкова и показать “Поколение победителей”. Так просто сдаваться мы не собирались. Провели голосование прямо в кинозале. Все выступили в защиту детей, а значит, за фильм Быкова.
Партийные бонзы пришли в ярость. Сын Бориса Щукина оказался страшнее всех. Именно он сказал, увидев афишу нашего киноклуба: “Как можно в юбилейный ленинский год показывать Иоселиани, Феллини да еще какую-то собаку Кляксу”.
Точного названия фильма Ролана Быкова никто из начальства не знал. Они так и говорили: “Заменили фильм о Ленине на какую-то кляксу”. Конфликт, грозивший большой бедой институту, был погашен достаточно примитивным способом: проректор по хозяйственной части Анзор Джоджуа достал несколько бутылок армянского коньяка, и в кабинете ректора собрались начальствующие лица. Они внимали рассказам сына артиста достаточно долго. В этих рассказах часто звучало имя вождя. Должно быть, поэтому доктор исторических наук Екатерина Соловьева (проректор по науке) позже сокрушалась: “К нам приехал родственник Ленина, а мы отказали ему в приеме”.
Шлейф этого скандала был долгим, но дело сделано. Дети оказались главными в тот вечер.
После урока Ролан Быков спросил:
– Знаешь, почему ты учитель?
Я пожала плечами: потому что ничего другого делать не хочу и не умею.
Он сказал:
– Ты учитель потому, что на твоем уроке ребенок может сказать: “Я не понял...” Но даже не это... Он может тебе сказать: “Вы меня не так поняли. Я хотел сказать совсем другое”.
Он говорил, что перевидел в своей жизни такое количество детей, которые все знают, все понимают: говорят сплошными взрослыми фразами, забив в себе детский голос удивления, в основе которого всегда лежит чудо непонимания.
– Вот ты уже похвалила ребенка за прекрасную мысль, а он, малыш, собирает свои внутренние силенки и говорит тебе: “Эльвира Николаевна, вы меня неправильно поняли...” Ты понимаешь, именно в этом сила и ребенка, и учителя.
Это не разговор попугаев. Ты можешь понять, что стоит за этим “не понимаю”. Ролан Быков и проблемы детства – это особый разговор. Жаль, если его философские суждения о детстве не зафиксированы. Большая потеря для педагогики.
Но я не об этом. Я о другом. О той жизни Ролана Быкова, которая неизвестна. Точнее, жизнь имени Быкова.

Проверка на дорогах

Да, буквально. Это не название фильма Алексея Германа, где блистательно сыграл Быков. Это реальная, всамделишная история.
...С 1990 года я хожу по горячим точкам. Поскольку меня никто туда не посылал, я иногда прибегала к помощи какого-нибудь известного лица (допустим, депутата), чтобы мне дали бумажку для прохождения через блокпосты. Но случались неувязки: одно имя было непроходимо через Ингушетию, другое имя нельзя было назвать в Карабахе, третье – вызывало неожиданную агрессию в Чечне.
И вот однажды я попросила Ролана Быкова дать мне бумагу от его фонда.
Он долго сопротивлялся, но дал, сказав:
– Я не должен тебе давать никаких бумаг, потому что не хочу, чтобы ты туда ехала. Но я дам тебе свое имя только потому, что ты все равно туда пойдешь без всякой бумаги.
И началось многолетнее чудо.
На блокпосту разворачивает солдатик бумагу, а там: “...народный артист СССР Ролан Быков...”
– Ой, правда, что ли? – рот до ушей.
И так хорошо ему делается на душе, этому мальчику с тонкой шеей. Почти ребенку, прикрытому камуфляжной сеткой, которая ни от чего его никогда не спасет.
Он держит эту быковскую бумагу и говорит:
– Конечно, проходи!
И я шла.
Страны уже не было. Она распадалась. Проводились границы. Создавались новые гимны. Вывешивались новые флаги. Сатанели враждующие группировки, еще вчера бывшие одним народом. Понятия “свои” – “не свои”, “наши” – “не наши” прочно обосновались не только на экране телевизора, но и в сознании граждан. Мандат Ролана Быкова снимал фальшивые антиномии. Мы все были свои. По ту и по другую сторону границы.
...В ноябре 1996 года я хотела попасть в Бамут. В военной комендатуре Ачхой-Мартана я познакомилась с Хаджи Муратом Башаевым. Он сказал, что в Бамуте растяжки, кладбище заминировано. Опасно подходить к развалинам домов – могут быть мины. Но я знала, что назавтра готовится первый проход жителей Бамута к своим домам. Беженцы из Слепцовска добились права посетить свою землю. Хаджи Мурат решительно мне отказал. В его кабинете сидели старейшины. Я показала им мандат Быкова. Кто-то из них сказал:
– Хороший человек просит тебя, Хаджи Мурат. Он из нашей жизни.
В Бамут я попала. И хорошо, что вы никогда не видели того, что увидела я. Женщины садились на корточки прямо на дороге напротив дома и сидели часами, вглядываясь в то, что когда-то было домашним очагом. Им было запрещено входить даже во двор. Жуткая картина мертвого города, по которому все еще опасно передвигаться.
Я прошла в Бамут с пропуском, подписанным Хаджи Муратом. Он написал слово «пропуск», поставил номерной знак, не обозначив его цифрой. Я попросила поставить цифру.
– Ну если это Быков, пропуск всегда будет номер один.
Внизу стояла печать с изображением волка.
Имя Быкова делало невозможное. Оно уничтожало границы, стирало различия.
В этом же 1996 году приключилась со мной одна история, которая тоже связана с Роланом Быковым.
Денег у меня никогда не было достаточно, и я решила отправиться из Тбилиси в Москву автобусом. Было это четвертого декабря. На автовокзале, узнав, что я путешествую с мандатом Быкова, дали мне поручение: вывезти подростка из Тбилиси в Москву. У мальчика украли документы. Ребенок должен был ехать к отцу, который живет в Москве.
– С таким именем ты пройдешь любые границы, – сказал мне начальник автовокзала.
И вот мы в Дарьяльском ущелье. Зима. Холод. Ревущий Терек. Таможня Северной Осетии. Наш водитель Дима собирает с пассажиров деньги – взятку для таможни. К этому все привыкли. В паспорт кладутся купюры и относятся в контору. Смена, заступившая четвертого декабря, была озверевшей. Они потребовали с нашего автобуса шесть миллионов рублей (тогдашними деньгами). Деньги собрали. Шофер отнес мзду. Началась проверка документов. Всплыла фамилия Ролана Быкова. Служители таможни всполошились. Нам было приказано возвращаться в Тбилиси. В автобусе поднялся шум. Старший по таможне принял решение: “Все переходят границу. Женщина от Ролана Быкова с ребенком покидают автобус”.
Терек бушевал так, что слов не было слышно. Ледяной ветер срывал одежды. Я стояла с мальчиком у границы, за которой начиналась моя родина. У меня было законное право перейти границу. Крик постового: “Витек, организуй мамашу!” Витек наставляет на меня дуло автомата. Граница закрывается.
Я увидела длинную вереницу КамАЗов, принадлежащих российским военным, дислоцированным на Кавказе. Их не пропустили через границу, потому что начальник колонны, напившись, обматерил всю таможню за взятки. Колонна стояла в ожидании другой смены, которая заступала в шесть утра следующего дня. В одном из КамАЗов мы и прокоротали ночь с грузинским мальчиком.
Потом, когда я объяснялась с пограничниками уже в Москве, мне сказали прямо: “Если бы вы сразу показали мандат Быкова, с автобуса взятку не стали бы брать и все было бы в порядке”.
...В 1997 году на мосту через реку Ингури, где пролегает граница между Грузией и Абхазией, тоже был опасный для жизни инцидент. Отар Какалия, заместитель президента Ардзинбы, не впустил меня в Гали и, возможно, сбросил бы с моста (поскольку был разъярен моими вопросами о пропавших грузинах), но имя Быкова меня спасло. Он так и сказал: “Я бы арестовал вас как грузинскую шпионку, если бы не эта бумага, подлинность которой еще надо проверить”. Я заорала на всю округу: “Вот телефон. Звоните Быкову...” Меня отпустили. Уже позже я поняла, что мандат, выданный Быковым, был для меня своеобразной охранной грамотой.
...В 1995 году в Мардакерте (Нагорный Карабах) одна учительница потрясенно сказала мне:
– Знаешь, Эльвира, а нашей страны уже нет... Я сказала своим ученикам, что ты приехала от Ролана Быкова. В их глазах это имя не отразилось. Они не знают этого человека. Значит, страны уже нет.
Когда эти дети еще не ходили в школу, уже случился Сумгаит. Они прожили свое детство в условиях войны, без света и радио. Это уже действительно были дети не только другой страны, но и другой эпохи.
Та, прежняя эпоха оживала вмиг в сердцах тех, кто видел Ролана Быкова. В шушинской тюрьме мне показали двух военнопленных из Азербайджана. Это были восемнадцатилетние ребята, еще носившие в детстве пионерские галстуки. Сейчас они были военнопленными, поскольку являлись гражданами враждебного государства.
...Они оба заулыбались, когда услышали имя Быкова. И на какое-то время все, кто был в камере (надзиратель, начальник тюрьмы, чиновник из службы безопасности), – все мы стали снова прежней семьей. И начальник тюрьмы рассказывал, как его азербайджанские друзья предупредили о надвигающемся погроме (а жил он тогда в Баку), как достали машину, погрузили вещи и отправили в Армению.
– Знаешь, они меня окликнули. Думаешь, зачем? Кто-то нашел в опустевшем моем доме веник. Человек бежал за машиной с веником. Мы остановились. Он передал мне веник. Ты думаешь, я буду им мести пол? – Никогда.
Почему он не в Баку, не у себя дома? Почему мальчики-азербайджанцы в тюрьме? Почему дети вырастают во вражде к соседу? Где ответ на эти вопросы? Почему они возникают? Почему случилось то, что случилось?
...Я успела Ролану Быкову сказать о путешествии его имени по горячему Кавказу. Он произнес странную фразу:
– Наверное, это потому, что я не сделал ничего плохого людям...
Определение через отрицание не дается. Оставалось определить, что стоит за его именем. Когда он лежал в больнице, я, вернувшись из очередного путешествия, позвонила его жене Елене Всеволодовне Санаевой. Она сказала, что Рола Быков будет рад услышать все эти истории. Ему не может быть безразлична судьба его имени.
Но я не успела сказать Ролану Быкову о главном. Я не успела поблагодарить его. Только после его смерти я поняла: он не просто давал ежегодно охранную грамоту.
Как-то однажды я попросила одного академика педагогической академии дать мне очередную бумагу. Он отказал.
– Чего вы боитесь, – вспылила я. – Ваше имя ничего не означает в отличие от Ролана Быкова...
– Ты человек непредсказуемый. Мало ли что выкинешь на дорогах войны. Потом отвечай за тебя...
Так вот: мера доверия к человеку – вот что сегодня меня потрясает, когда я вспоминаю Ролана Быкова и его мандат. Ни разу он не позволил сказать мне, чего я не должна делать от его имени. Никаких условий. Значит, доверял. И брал на себя ответственность за другого.
Вот этого я не успела ему сказать.
Надо бы еще сказать о людях, которые работали в его фонде...
Однажды на блокпосту у Самашек (Чечня) в сентябре 1995 года один солдатик покрутил бумагу с подписью Быкова и спросил: «Это считается автографом?» «Считается», – сказала я.
Он попросил оставить ему бумагу. Я позвонила из Грозного в фонд, и через час получила по факсу новый мандат. Так работал этот фонд.
...Он торопил меня с книжкой. А мне было некогда. Надо было ходить... Сказал, что деньги найдет для большой книги. Собирался написать комментарии к ней. А я все тянула и тянула...
Однажды он сказал: “Может быть поздно...” Имел ли в виду свой возможный уход из жизни или что-то другое, не знаю...
Книги, о которой думал Быков, уже никогда не будет. То, что вышло, – это всего лишь часть многолетних путешествий. И дело не в количестве, дело в том, что не будет быковских комментариев.
Однажды (теперь уже не помню, в каком году) я наговорила на пленку свои впечатления по поводу одной поездки. Пленку увез в Москву мой ученик Коля Дружков, одно время работавший у Быкова. Я получила расшифрованный Колей ответ Ролана Антоновича. Неожиданный, яркий, парадоксальный.
Почему-то он обратил внимание на то, что я нередко обращаюсь в попытках понять какое-то явление к образам искусства. Это в самом деле было так. Не хватало языка, недоставало понятий, в которых можно было бы выразить суть увиденного. Оставалось только одно – в памяти всплывали сцены из “Сталкера” или “Земляничной поляны”. Это все равно до конца не исчерпывало сути увиденного, но облегчало понимание. Ролан Антонович по-детски радовался этому обстоятельству: значит, все не напрасно! Значит, усилия художника обозначают суть вещей и явлений. И эти обозначения носят опережающий характер.
Интересно, а где сама эта пленка? Жива ли?
За многие годы у меня выработался рефлекс – в экстремальных ситуациях непременно спрашивать, а как бы на то посмотрел Быков.
...В Беслане висит объявление: с первого по седьмое ноября в Доме культуры демонстрируется триллер “Последний рейд”. Стоимость билетов 70 рублей.
Рейд уже был – на Беслан. Какой башке пришла идея показывать триллер в городе сплошных похорон?
Сказать бы Быкову... Некому сказать. Я достаточно отчетливо понимаю, что в период распада страны имя Быкова возвращало нас друг к другу, становясь знаком общей судьбы, общей истории.
Возможно, что сейчас уже другая история. Но я хотела бы знать, есть ли в сегодняшнем мире искусства имя, с которым можно было бы бесстрашно пуститься в путь по миру, взорванному войной...
Я, конечно, буду помнить всю жизнь Скомороха из “Андрея Рублева”, не забуду “Комиссара”, но всякий раз, когда слышу имя Быкова, неизменно вижу одну и ту же картину.
Блокпост (Чечня, Абхазия, Карабах, Ингушетия...). Солдат (или боевик). Протягиваю мандат. Улыбка до ушей. И неизменные слова:
– Ну если Ролан Быков, то проходи.
И я прохожу.

Эльвира ГОРЮХИНА

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"