Я ИДУ С УРОКА
СЕМЕЙНЫЕ ИСТОРИИ
«Финики, где мои финики?»
Почти что святочный рассказ
Морозы на Колыме крепкие, ядреные, не то
что московские. В школу после шестидесяти
градусов ходили только старшеклассники: местное
радио объявляло по утрам, кому идти на учебу, а
кому оставаться дома.
Вставать спозаранку я ну очень сильно не любил.
Особенно когда матери не было дома: она уходила в
контору мыть полы, и печку затопить было некогда.
Да и кроме нее некому. Отец почти всегда был то на
охоте, то на рыбалке.
В тот памятный день сестра, быстренько встав и
одевшись, приказала мне махом собираться.
Времени до начала занятий оставалось мало, и, не
послушав радио, мы потопали в школу.
Лидочка была старше меня на целых шесть лет и
училась уже в шестом классе, а я только пошел в
первый. Поэтому она всю дорогу крепко держала
меня за руку.
Обычно я и так бегал за ней как хвостик и
надоедал. А она меня гнала. Однажды я так ей
надоел, что она, отгоняя, запустила в меня
поленом, попав мне по переносице, и перебила нос,
который с тех пор перестал дышать, и я, пока не
вырос, ходил постоянно сопливым и больным.
По дороге в школу взрослые почти не встречались.
Если кто и попадался, то бегом или быстрым шагом,
потому что холод был сильный. Деревья и кусты
были покрыты инеем, а окна и двери домов –
куржаком, и все казалось необыкновенно
загадочным и сказочным, как в сказке «Морозко».
Но мы, родившиеся и выросшие на Колыме, в
шестьдесят градусов спокойно играли на улице:
катались с горок, строили дома, крепости, играли в
«Зарницу»…
В школе сестра бросила меня у раздевалки и
полетела в свой класс. Никого из малышей не было
– занятия для них были отменены, потому что по
радио объявили: с первого по четвертый класс в
школу не идут, мороз больше шестидесяти градусов.
От нечего делать я побродил по коридорам и начал
подумывать, как бы смотаться в магазин за
финиками, это было мое любимое лакомство. Их
летом завезли в магазин, и были они сушеными, так
же как картошка и лук, которые мы ели, пока отец
сам не начал выращивать их на своем огороде,
когда всем разрешили заводить небольшие
огородики.
Фрукты я, как и другие колымские ребятишки, видел
в основном только на картинках. Правда, один раз в
году в новогоднем подарке на радость поселковой
малышне, кроме печенья, вафель, конфет и
шоколадки, лежали сморщенный мандарин и
маленькое яблоко.
Ну а финики продавали в магазине в маленьких
брикетах величиной с гематоген, и стоило это
удовольствие 13 копеек. Так что на 20 копеек,
которые мать давала на завтрак, можно было поесть
за 7 копеек: горячий чай – 3 и сладкая булочка – 4,
и на сэкономленные деньги купить финики, которые
я, продлевая удовольствие, долго-долго жевал,
представляя, что ем то сладкие персики, то груши,
то виноград, которые видел в книжках и журналах.
Нащупав двадцатик в кармане, наспех одевшись,
благо никто не следил, я выскочил из школы на
улицу и подался к магазину. Купив финики, есть
сразу все не стал, а немного откусив, положил
брикет в карман пальтишка.
На улице не было ни души. Дорога от магазина к
дому была не более полукилометра. Но тогда мне
это казалось целым путешествием. По краям дороги
домов уже не было, и до Лесной улицы, где я жил,
нужно было идти вдоль леса.
По пути я решил погрызть финик. Пока доставал да
грыз, совсем замерз. В тот день руки мерзли даже в
рукавицах, а тут еще финики. Я перекладывал
брикет из одной руки в другую. Вот руки и
одеревенели.
И тогда я решил погреться. Засунул руки в карманы
и присел на краю дороги в сугроб.
Пригревшись, я не заметил, как меня стала
одолевать дремота. Мне чудилось, что я уже дома,
мать сидит на лавке, вяжет рукавицы, тихонько
напевая.
Отец в углу подшивает валенки и тоже мурлычет
себе под нос песню про дикие степи Забайкалья и о
бродяге, который проклинает свою судьбу.
Сестра читает вслух книжку про генерала
Карбышева о том, как его, привязанного к столбу,
на морозе полуголого обливают холодной водой. А я
сижу возле печки, ноги обжигает огнем, и руки
горят. Блики огня бегают по лицу, пригревая то
одну сторону, то другую.
А то чудилось, будто я играю в песочнице с
пожарной машинкой, которую купила мама. И песок
попадает мне в глаза, отчего жгучая боль
пронизывает все тело. Потом опять блаженное
состояние и полудрема. Вот я снова возле печки,
мать бережно берет меня на руки и переносит на
кровать, ласково приговаривая, укрывает одеялом
с головой.
Я, конечно, не знал, что меня случайно увидела
соседка, которая шла по той же дороге много позже.
Она наткнулась взглядом на что-то черное,
торчащее в сугробе на обочине. Сначала подумала:
пень древесный, но все же решила посмотреть,
стала разгребать снег, а там соседский мальчонка.
Схватила его, полузастывшего, и бегом в больницу.
Очнулся я от резкого щелчка. Первой мыслью было:
где финики, которые я не доел? Я не подумал, где
очутился, что со мной, почему вокруг бело, почему
я весь перебинтованный, почему так болят лицо,
руки, ноги? Мучила только одна мысль: неужели я
потерял финики?
И так мне обидно стало, что я заплакал. И плакал
все сильнее и сильнее, а потом и вовсе забился в
рыданиях, твердя одно и то же: финики, где мои
финики?
Прибежавшая нянечка насилу успокоила меня,
пообещав: будут тебе финики, будет все, что
захочешь, только сначала нужно поправиться.
Мать и сестра пришли ко мне в больницу вечером, и
первое, что я попросил у них, – фиников. Но в
магазине сказали, что их уже нет и завозить
больше не будут.
И действительно, фиников в магазине я больше не
видел.
С тех пор прошло много времени. Я вырос и только
через 35 лет уже в Сибири, в другом городе, увидел
на прилавке магазина сушеные финики по цене 1300
руб. за кило.
И вспомнилось мне детство, сладкий сон зимним
днем, увиденный однажды на дороге, и приятный
вкус фиников всплыл во рту как наваждение.
Бывший сибиряк
и мастер-наставник производственного обучения,
а теперь московский дедушка
Виталий КУДЕЛЬКИН
(за 50 лет)
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|