ЛЮБИМЫЙ ГОРОД N40
СЮЖЕТЫ
Собор
Главной архитектурной
достопримечательностью Павловска считают
Павловский дворец. Да, сооружение и впрямь
внушительное. Разве что император Павел в нем
практически не жил. Он предпочитал столичный
Михайловский замок и Гатчину.
Павловский же дворец вошел в историю как
резиденция его супруги. Точнее говоря, вдовы.
Собор был Троицким. Но так его почти
никто не называл, поскольку ясно было, что
соборов в городе немерено, а вот Собор – один.
История этого храма с самого начала складывалась
исключительно. Заложил его сам Александр Первый,
оказавшийся в этот момент по случаю в Симбирске.
То есть, конечно, случая на самом деле не было,
просто закладку кафедрального собора приурочили
к визиту главного русского прихожанина. Но
простые обыватели в такие частности, конечно, не
вникали.
Церемония закладки произошла в 1824 году. В это
время на площади уже стоял Троицкий кафедральный
собор, и по большому счету новый храм строить
никто не собирался. Просто по окончании войны 1812
года городские жители хотели несколько
усовершенствовать старое здание храма –
перепосвятить алтарь в честь Александра
Невского (подобное практиковалось) “с
приобщением к нему двух приделов: одного для
сохранения имени существующего храма, а другого
– для вмещения полковой церкви бывшего
Симбирского ополчения, как памятника чести,
славы и чрезвычайных происшествий времени, и в
котором преимущественно в определенное время
отправлялось бы поминовение о воинах, положивших
жизнь за Веру, Царя и Отечество”.
Были разработаны фасады, начался сбор средств по
подписке, но неожиданно вдруг обнаружилось, что
“желание Симбирского благородного дворянства
украсить свою соборную церковь пристройками и
приделами, приспособительно к новому фасаду
собора, не может быть удовлетворено”.
Исключительно из-за технических причин – старое
здание просто не выдержало бы подобных
перестроек. И тогда решили просто-напросто
отстроить новенький собор, дать ему имя
Троицкого, а старый же переименовать в
Никольский – в честь Святителя Николая
Мирликийского Чудотворца.
Может быть, небесным силам не понравилось столь
легкомысленное обращение со святыми,
смахивающее на перетасовку карточной колоды,
может быть, сказалась фирменная лень и
безалаберность российских обывателей, однако же
после закладки дело несколько застопорилось. То
есть стены нового собора были выстроены
более-менее скоро и уже в 1832 году начали
восхищать своими формами богопослушных
симбирян.
Собственно, никаких особо выдающихся
архитектурных новшеств в том соборе не было –
архитектор в основных чертах скопировал
столичный Исаакий (в то время, кстати, еще не
достроенный). Но по совершенству форм творение
зодчего Коринфского (кстати, получившего свой
псевдоним по воле все того же Александра Первого
– царю понравилась одна из его ученических работ
в коринфском стиле) было чуть ли не совершеннее
произведения Огюста Монферрана. Однако с
завершением внутренней отделки пришлось ждать
до 1841 года, когда собор был наконец открыт и
освящен (все же опередив тем самым Исаакий).
Это была новинка, явно обращающая на себя
внимание. И.А.Гончаров упоминал его в своих
воспоминаниях: «По приезде домой, по окончании
университетского курса, меня обдало той же
“обломовщиной”, которую я наблюдал в детстве...
Чиновник, советник какой-нибудь палаты, лениво,
около двух часов, едет из присутствия домой,
нужды нет, что от палаты до дома не было и двух
шагов. Пройдет писарь, или гарнизонный солдат
еле-еле бредет по мосткам. Купцы, забившись в
глубину прохладной лавки, дремлют или играют в
шашки. Мальчишки среди улицы располагаются
играть в бабки. У забора коза щиплет траву.
– Ужели ничего и никого нового нет? – спрашиваю
“крестного”, объезжая город и ленивым оком
осматриваясь кругом. – Я все это знаю, давно
видел: вон, кажется, и коза знакомая!
– Как нет нового! Вот сейчас подъедем к новому
собору: он уже освящен. Каков! – хвастался он,
когда мы сошли с дрожек и обходили собор. Собор, в
самом деле, очень хорош: обширен, стройных
размеров и с тонкими украшениями на фронтоне и
капителях колонн.
– Вот и это новое: ты еще не видал, при тебе не
было, – говорил Якубов, указывая на новое здание
на Большой улице.
Я прочел на черной доске надпись: “Питейная
контора”».
Храм начал жить простой и незамысловатой
провинциальной жизнью. Соборный протоиерей
писал своим согражданам невинные записочки:
“Усердно прошу вас, многолюбезная Серафима
Петровна, побывать ко мне откушать кофе – он у
нас готов уже, а потом мы составим партию в
преферанс вкупе с Марфой Петровной Цветковой и с
Мар. Тихоновой. С нетерпением ждем”.
“Обломовщина” процветала.
Зато в 1905 году собор, что называется, “вляпался в
революцию”. По-иному и быть не могло: ведь
известные события происходили именно в
центральной части городов России. Один из
участников этих событий вспоминал: “Отец, узнав
о том, что я принимаю участие в стачечном
комитете, отправил меня в село, к сестре, где я и
прожил до 17 октября. 17 октября 1905 г. перепуганный
всеобщей политической забастовкой царь выпустил
манифест, в котором обещал дать народу свободу.
Были обещаны свобода печати, собраний, стачек и
проч. Я в этот день приехал в город, вырядившись в
красную рубаху. Я пошел посмотреть, что делается
на улице. В городе было большое оживление. Все
обсуждали только что полученный манифест. В
соборе был торжественный молебен, после которого
протодиакон громогласно прочитал манифест. В это
время рядом с собором, на Новом Венце (так
назывался городской бульвар), кем-то стихийно был
организован митинг, выступали ораторы с
революционными речами, призывали не верить
царским обещаниям и продолжать забастовку.
Кто-то затянул “Марсельезу”. Учащаяся молодежь,
которой было очень много, подхватила эту песню.
Кто-то выбросил красный флаг. Вдруг раздался
крик: “Казаки!” Народ бросился кто куда. Я – к
Соборному садику, который был окружен решетчатой
оградой. Пробежав несколько шагов, я услышал
топот лошади. Казак, заметив мою красную рубаху, о
которой я совсем забыл, решил, что я главный
зачинщик, а мне всего-то было 15 лет, и погнался за
мной. Я хотел перепрыгнуть через забор, но он был
довольно высокий. Тогда, на мое счастье, я заметил
лазейку в заборе, в которую и решил шмыгнуть. В
это время казак, уже нагнав меня, успел ударить
меня нагайкой по спине, правда, удар получился
скользящим, но довольно чувствительным; он
рассек мне рубашку и оставил здоровый рубец.
Скажу откровенно: я здорово испугался, забрался в
гущу кустов, снял красную рубаху и остался в
ночной. Когда гул стих и казаки ускакали, я
решился выйти и пошел домой”.
Такой вот революционный героизм.
* * *
Редкий случай: при советской власти
Троицкий собор не был снесен в угоду новой,
атеистической идеологии. Провидение уготовило
ему иную гибель. Председатель Комитета по охране
памятников революции, искусства и культуры
излагал его судьбу в официальном документе:
“Бывший летний кафедральный собор в 1932 г. был
сильно поврежден пожаром, при котором сорвана
кровля и уничтожены огнем все деревянные части
строения… За отсутствием средств хотя бы для
работ по консервации, не говоря уже о
реставрации, дальнейшее сохранение
разрушающегося здания являлось в условиях
Ульяновска делом непосильным”.
Можно сказать, что Троицкий собор скончался сам
собой. А вот Никольский, бывший Троицкий, все же
пришлось взрывать.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|