ЛЮБИМЫЙ ГОРОД N40
ПРОГУЛКА 

Полузаповедник

Странно, но в городе Ульяновске осталось не так много старины. Хотя, казалось бы, дореволюционная среда должна была здесь сохраниться полностью.
Еще бы – тут родился Ленин. Город-заповедник, как-никак.
То есть старина, конечно, здесь присутствует, но в слишком сокращенном виде. Вроде бы идешь какой-нибудь дореволюционной улицей, и вдруг – шарах! – взор твой упирается в какой-нибудь полубарак, недавно справивший свое ну никому не интересное пятидесятилетие. Или же, например, мемориальный комплекс, пыжащийся подчеркнуть значительность вошедших туда домиков, на деле же напрочь убивший их очарование.
На эти вещи нужно просто-напросто не обращать внимания. Подумаешь, полубарак.
И не такое видали.

маршрут 1 – “Главный бульвар”, маршрут 2 – “Главная улица” и маршрут 3 – “Окраина центра”.

Улица Гончарова Дом Гончарова Памятник Гончарову Семинария Воспитательный дом Музыкальный магазин

Главный бульвар

Главный бульвар носит название улицы Гончарова. Некогда она была Большой Саратовской (для краткости ее именовали просто-напросто Большой или Бульваром). Но поскольку как раз здесь родился знаменитый Гончаров, саратовской тематике пришлось немножко потесниться. И произошло это отнюдь не при советской власти, а пятью годами раньше – когда город отмечал столетие со дня рождения создателя “Обломова”.
Впрочем, образцовой улица Большая не была ни до, ни после революции. Она постоянно жила по законам русского провинциального города. Губернатор А.П.Гевлич как-то сообщал в Санкт-Петербург: “В городе Симбирске издавна существует обыкновение выпускать коров на улицы, как бы на пастбища, что от сего, кроме нечистоты и помешательства в езде, происходили разные несчастные случаи и что хотя к прекращению такого беспорядка, со стороны городской полиции, были принимаемы меры, но все распоряжения… остались недействительными, и коровы… особенно зимою и весной, собираются на улицах стадами, причиняют затруднения проезжающим и опасение проходящим, не говоря уже о нечистоте и безобразии, несовместимых
с благоустройством губернского города”.
Исключение не составляла и Большая улица.
Она начинается с так называемой Бараньей Слободки. Так некогда называлась улица Минаева, а также площадь, где сегодня установлен памятник в честь воинов-ульяновцев, погибших в Великой Отечественной. Здесь среди всего прочего стоял театр, который, по словам писателя В.Соллогуба, был “не велик, но выстроен умно; два ряда лож, партер, места за креслами – все чистенько. Кондитер мастер своего дела”.
Впрочем, его коллега Гончаров воздерживался от восторгов: “Был в здешнем театре: это было бы смешно, если бы не было очень скучно. Симбиряки похлопывают, хотя ни в коем нет и признака дарования. Но я рад за Симбирск, что в нем есть театр, какой бы то ни было. Глупо было бы мне, приехавши из Петербурга, глумиться над здешними актерами, и оттого я сохранил приличную важность, позевывая исподтишка”.
Именно на сцене этого театра дебютировал известный в позапрошлом веке актер В.Н.Андреев-Бурлак. Если верить арендатору театра Н.И.Иванову, вышло это по самой банальной протекции: “В это время в Симбирске проживал театрал и меценат Дмитрий Иванович Минаев… Однажды является от него молодой человек, назвавшийся Василием Николаевичем Андреевым, и просит пожаловать к “дяде Дмитрию Ивановичу для очень важных переговоров”. Вместе с Андреевым отправляюсь к Минаеву, который встретил меня словами:
– Хотите иметь большие сборы?
– Как же, помилуйте, не хотеть?
– Ну так усаживайтесь, и поведем умные разговоры.
Усадив меня в мягкое кресло, радушный хозяин заговорил:
– Вам нужно поставить “Орфея в аду”. На оперетке вы наживете не сотни, а тысячи…
– Так-то оно так, но постановка “Орфея” сопряжена с громадными из-
держками, которые при настоящем положении легко могут не окупиться.
– Вздор! Всегда окупятся…
– Да, наконец, и труппа у меня не такова, чтобы стала разыгрывать такие сложные вещи, как оперетка…
– Я уже распределил роли, и все они прекрасно расходятся: жену Орфея должна играть Зорина, общественное мнение – Запольская, амура – их маленькая сестренка, Юпитера – вы, а Ваньку Стикса изобразит Вася, – сказал Минаев, указывая на Андреева. – Он давно порывается попробовать себя на сцене”.
Так, почти дуриком и состоялся андреевский дебют.
Конечно, название “Баранья Слободка” не слишком увязывалось с современной тематикой площади, и ей дали другое название – 30-летия Победы.

Советская улица Театр Карамзинский памятник Дворянское собрание Дом Шатрова Уездная управа

Сам же Гончаров родился в доме № 20. Его родители отнюдь не бедствовали. “Дом у нас был, что называется, полная чаша”, – вспоминал знаменитый писатель. Дом этот и сегодня, безо всякого сомнения, самый красивый на бульваре.
По диагонали от него стоит скромненький памятник Ивану Гончарову, а неподалеку, в доме № 26, некогда располагалось фотоателье вдовы Герасимовой. Она зазывала своих потенциальных клиентов рекламой: “Новая фотография М.М.Герасимовой и Ко на углу Большой Саратовской и Верхне-Чебоксарской улиц в доме г-на Теняева принимает заказы на визитные карточки (за дюжину – 5 руб. серебром), портреты разных величин (с одного лица от 2 до 15 руб.), портреты группами, миниатюрные портреты для медальонов, снимки видов и копии с картин – как гравированных и рисованных, так и фотографических. Фотография снабжена машинами известных оптиков и материалами из лучших лабораторий, а потому за доброкачественность и сходство портретов ручается. Работа производится от 9 часов утра до 4 часов пополудни в светлой и теплой галерее, а потому пасмурная и ненастная погода нисколько не мешает. Образцы работ можно видеть ежедневно”.
Другой фотограф, Семен Фельзер, принимал своих клиентов по соседству, в доме № 28 (что, вообще-то говоря, неудивительно, раз речь идет о главной улице Симбирска). Его реклама была еще более красноречивой: “Сим имею честь известить, что в фотографическом моем заведении производится: съемка групп, визитных и кабинетных карточек, разных видов и копий с карточек с лучшею, изящною отделкой по умеренным ценам. Посему смею надеяться, что почтеннейшая публика не оставит своим посещением мое фотографическое заведение, где требования господ посетителей вполне будут удовлетворены, соответствуя, без малейшего отступления, желаниям каждого. Причем надеюсь также, что рекомендуемая мною работа заслужит общее внимание. Работа производится ежедневно, не исключая и пасмурного времени, от 10 часов утра до 5 часов вечера”.
Можно сказать, что по сравнению с госпожой Герасимовой фотограф Фельзер был совой.
Рядышком, в доме № 30, размещалась семинария. Ее ученики не только постигали всяческие богословские премудрости, но и участвовали в так называемой общественной жизни. “Самарская газета”, например, отчитывалась о проведении в Симбирске “круглой даты” – пятидесятилетия со дня смерти Гоголя: “Накануне 20 февраля был устроен литературно-музыкально-вокальный вечер воспитанниками духовной семинарии. Вечер этот произвел едва ли не самое выгодное впечатление из всего празднества. Правда, он не был составлен исключительно из произведений Гоголя, хотя и был посвящен памяти великого писателя. Прекрасный хор пропел гимн Гоголю Случевского, затем было выполнено до 30 литературных и музыкальных номеров. Некоторые из чтецов выполнили свои номера артистически, в особенности воспит. Соколовский и Козьмодемьянский, другие обратили на себя внимание не столько умной дикцией, сколько содержательностью выбора. Музыкально-вокальное отделение было также умело составлено и превосходно выполнено. В симбир-
ской гимназии таких вечеров не бывает, а жаль”.
Как ни странно, семинария была организацией весьма политизированной. Один из ее учащихся писал о событиях 1905 года: “Наша семинария также присоединилась к всеобщему протесту. Нами была подана петиция с экономическими и политическими требованиями, которая осталась без ответа. В виде протеста во время перемен семинаристы открывали окна на улицу и пели революционные песни: “Марсельезу”, “Варшавянку” и др. Городовые врывались в классы, закрывали окна и требовали прекращения пения, но не успевали они удалиться, как в других классах еще громче и дружнее начиналось пение. Среди учащихся начали распространяться прокламации с революционными лозунгами “Долой царя!”, “Да здравствует учредительное собрание!”. Неведомо кем и когда закладывались в печки “адские машины”, которые ночью взрывались. Среди семинаристов старших классов начались аресты. В виде протеста учащиеся объявили забастовку. Семинарию закрыли, учащихся распустили по домам, многих уволили. Семинаристами был организован тайный стачечный комитет, была организована касса взаимопомощи”.
Напротив же располагался Воспитательный дом. Этому учреждению посчастливилось войти не только лишь в историю, но и в фольклор. Одно время по всему так называемому Среднему Поволжью пели печальную тягучую песню:

Во Симбирским городу,
Э-эй, да во Симбирским, скажем, городочке,
Э-эй, в воспитательным дому,
В воспитательном дому,
Э-эй, да в воспитательном, скажем, домочке,
Эх, чего видел вам я скажу,
Чего видел вам я скажу.
Э-эй, да видел девушку я в наряду,
Эх, лет семнадцать Дуняшу,
Лет семнадцать Дуняшу,
Э-эй, да лет семнадцать, скажем,
лет восемнадцать.

И дальше – о том, как эта Дуняша красиво ходила, какое красивое платье носила, какой прекрасный сарафанчик на ней был, какие “разкозловы башмаки”, да как она плясала и глядела на море. Откуда именно взялось в Симбирске море – не совсем понятно. Однако на том море плавало пять сотен кораблей, и в каждом находилось по пять сотен человек.
Такая вот научная фантастика.
Рядом же находится довольно современный музыкальный магазин, переделанный из павильончика фотографа (опять фотографа!) Д.Соболева. Глядя на него, прекрасно понимаешь, что Симбирск все-таки город современный и на дворе сегодня двадцать первый век.

Главная улица

Улица Льва Толстого Крестьянский банк Улица Ленина Полицейская часть Дом Бестужевых Кирха

Если Большая Саратовская – это главный бульвар, то улица Спасская (ныне – Советская) – главная улица. Первый был рекреацией, местом отдохновения и увеселения. Вторая – средоточием важных общественных учреждений.
Впрочем, это разделение достаточно условное. Например, на Спасской улице располагался городской театр.
Естественно, больше всего театр привлекал подростков. Один из уроженцев города Симбирска вспоминал о своем детстве: “Будучи 10-летним мальчиком, я впервые попал в театр на концерт капеллы Д.А.Агренева-Славянского. Я был буквально очарован их пением и исполнением. Прежде всего меня поразил их внешний вид. Все они были одеты в богатые боярские костюмы, красиво располагались амфитеатром на сцене.
Сам Славянский имел живописный вид. В роскошном боярском костюме, красивый, статный старик с великолепной седой шевелюрой и окладистой бородой, он напоминал знатного боярина. Выходил он торжественно, по бокам его сопровождали два мальчика в костюмах рынд и держали в руках: один – посох, другой –
“шапку Мономаха”. Это было для меня так ново, что уже до начала пения я был очарован. А пели они замечательно”.
Неудивительно. Неискушенная публика – самая благодарная публика.
Кстати, в этом театре ставилась не только классика. Время от времени в газетах появлялись и такие сообщения: «В последний день святок в зимнем театре праздник завершался грандиозным маскарадом-монстром, начинавшимся в 12 часов ночи, в программе которого танцы, бои конфетти и серпантин, состязания плясунов на сцене, летучая почта. Приз – золотое кольцо за пляску, карнавальное шествие масок “Проводы святок”».
Главным же событием в истории Симбирского театра было, похоже, проведение электрического освещения. В 1899 году газеты сообщали: “Вероятно, этот новый для симбирцев свет, в связи с маскарадом, собрал в театр очень много публики. Театральный зал освещается довольно эффектно, и света вполне достаточно; посредине потолка горит электрическая лампочка голубого цвета, что приятным образом для глаз смягчает силу электрического света”.
Несколько далее, на углу с Коммунистической улицей, находится симбирская казенная гимназия, а напротив нее, в Карамзинском сквере, – памятник Карамзину работы скульптора С.Гальберга. Памятник этот не простой. Он, по большому счету, памятник богине Клио. Сам же Карамзин является лишь оформлением постамента. Гальбергский ученик Н.Рамазанов писал об этом: “Некоторые из опытных художников осуждали Гальберга, зачем он поставил на пьедестал Клио, а не самого Карамзина. Впрочем, это предпочтение Клио, надо полагать, было сделано по какому-нибудь постороннему настоянию; доказательством тому служат два прекрасных глиняных эскиза статуй Карамзина, сделанных рукою Гальберга и составляющих теперь собственность пишущего эти строки”.
А памятник и впрямь обескураживал. Поэт Н.Языков писал о нем Гоголю: “Памятник, воздвигаемый в Симбирске Карамзину, уже привезен на место. Народ смотрит на статую Клио и толкует, кто это: дочь ли Карамзина или жена его? Несчастный вовсе не понимает, что это богиня истории! Не нахожу слов выразить тебе мою досаду, что в честь такого человека воздвигают вековечную бессмыслицу”.
В результате памятник получил прозвище “чугунной бабы”.
Впрочем, существовало иное название. Об этом писал актер В.Андреев-Бурлак: “Я поднял голову. На лестнице, приставленной к фонарю, стоял солдат. Он чистил стекла в фонаре…
– Не знаешь ли, милый! Зачем она тут поставлена?
– Нешто вы не здешний?
– Нет, проезжий.
– Для чего? Известно для чего. Для пожарной команды.
– Как для пожарной команды?!
– Как? Так и для пожарной. Карамзиной прозывается.
– Карамзина?
– Карамзина. Чтоб, значит, круг ее скакать. Губернатор тоже бывает. Многие одобряют”.
Зато Карамзинский сквер был выдающимся произведением садового искусства. Сам нью-йоркский ботаник Чарльз Гибб, посетивший Симбирск, написал в своей книге: “В Симбирском общественном сквере дикие груши являются прекрасным орнаментным деревом и, кажется, таким, которое менее всего страдает от сухости воздуха и уменьшенного количества дождя”.
Впрочем, кроме груши здесь росли березы, липы, вязы и акации. А симбирские сады – вообще тема отдельная .
А по адресу Коммунистическая, дом № 3 высится так называемый Дворец книги, в прошлом Дворянское собрание. Оно слыло одним из лучших в стране, и царедворцы К.Победоносцев и И.Бабст восхищались здешним бальным залом: “Залою и убранством ее нельзя было налюбоваться. Есть, без сомнения, в других городах залы более обширные и пышнее отделанные, но симбирская зала благородного собрания отличается изяществом постройки и пропорциональностью частей, которые не часто встречаются. Она вся белая; плафон отделан тоже белою лепною работой, нисколько не нарушающей общей простоты. Присмотревшись к физиономии многих других зал, мы были поражены видом этой, и всякий пожелал узнать имя ее строителя. Оказалось, что строил ее архитектор Бензман… Зала сама по себе изящная, была убрана с большим вкусом”.
Кстати, завсегдатаем этого Дво-
рянского собрания одно время был Модест Чайковский. Он писал своему брату Петру, композитору: “Знаком я со всеми в городе, и почти всегда есть куда поехать; в случае, если такового случая нет, то еду в клуб, которого я член и который удобством и красотой своего помещения не уступает петербургскому Дворянскому собранию. Там или читаю, или встречаюсь с кем-нибудь из знакомых. Провожу время в разговорах или слежу, как играют”.
А в начале прошлого столетия Дворянское собрание сделалось одним из символов прогресса. Газета “Симбирянин” извещала: “1 января 1909 года в зале Дворянского собрания в 12 часов дня состоится съезд всех желающих обменяться взаимными поздравлениями взамен новогодних визитов”.
Спустя же два дня появился отчет: “1 января состоялся обычный прием в зале Дворянского собрания для обмена новогодними поздравлениями… Под звуки музыки гости входили в залу и, любезно встречаемые губернским предводителем, входили в красную гостиную, где был сервирован чай и фрукты”.
Темп жизни убыстрялся, старые громоздкие привычки медленно, но верно отмирали.
Кстати, именно здесь в 1848 году открыли первую симбирскую библиотеку – “Карамзинскую”. Инициатором создания библиотеки (дела по тому времени довольно необычного) был Петр Михайлович Языков. А незадолго до смерти его брат, поэт Н.М.Языков, обратился к другому поэту, Михаилу Погодину: “Не можешь ли ты провозгласить в “Московитянине” и даже в “Московских ведомостях” о Карамзинской библиотеке, открываемой в Симбирске? Провозгласить и пригласить русских писателей жертвовать в нее свои сочинения? Книги, которые ты жертвуешь, благоволи прислать ко мне: брат отправит их в Симбирск с своим обозом”.
К моменту же открытия библиотеки в ней было четыре тысячи томов, и третий брат Языков, Александр, с гордостью писал в одном из писем: “Читают уже двадцать человек дома с залогами и сорок постоянно в комнате библиотеки, Петр Михайлович пишет, что чрезвычайно умилительно и отрадно видеть в Симбирске сорок человек, сидящих вместе и читающих”.
Естественно, что среди них был педагог И.Яковлев, известный нам как основатель письменности чувашей: “С восторгом я прочел роман “Война и мир” Толстого. Читал Белинского. К слову сказать, критические статьи Белинского ученикам почему-то запрещалось читать. Это не мешало мне читать не только Белинского, но и Писарева, и Добролюбова, которых можно было достать в Карамзинской общественной библиотеке”.
А философ В.В.Розанов, не слишком жаловавший общество Симбирска, восторгался: «Да будет благословенна Карамзинская общественная библиотека! Без нее, я думаю, невозможно было бы осуществления этого “Воскресения”, даже если бы мы рвались к нему. Библиотека была “наша городская”, и “величественные и благородные люди города” установили действительно прекрасное и местно-патриотическое правило, по которому каждый мог брать книги для чтения на дом совершенно бесплатно, внося только 5 рублей залога в обеспечение бережного отношения к внешности книг (не пачкать, не рвать, не трепать). Когда я узнал от моего учителя (репетитора) А.Н.Николаева, что книги выдаются совершенно даром, даже и мне, такому неважному гимназисту, то я точно с ума сошел от восторга и удивления!.. “Так придумано и столько доброты”. Довольно это простая вещь, простая филантропическая организация, поразила меня великодушием и “хитростью изобретения”. “Как придумали величественные люди города”».
Сегодня же библиотека – основное учреждение, размещенное в бывшем собрании.
Отсюда можно выйти к Новому Венцу – бульвару, разбитому на самом краешке высокого волжского берега. Здесь некогда был кафедральный собор, сгоревший при советской власти. Но кое-что все-таки сохранилось. В частности, здание Губернских присутственных мест, помнящее колоритных здешних губернаторов, и краеведческий музей.
Вернуться на бывшую Спасскую улицу можно по улице Гимова. При этом обратить внимание на дом № 3. Он принадлежал купцу И.Я.Шатрову и совсем не зря считался одним из красивейших дворцов Симбирска.
А в доме № 22 (уже по улице Советской) проживал поэт Языков, о стихах которого его приятель Пушкин отзывался: “Зачем он назвал их: “Стихотворения Языкова”! Их бы следовало назвать просто: “Хмель”! Человек с обыкновенными силами ничего не сделает подобного, тут потребно буйство сил”.
Последняя же достопримечательность на этой улице – Уездная управа. Далее – гостиница “Венец” и Ленинский мемориал, довольно скучные сооружения брежневской эпохи.

Окраина центра

На западе от главного бульвара расположены две симпатичные улицы – Льва Толстого (бывшая Московская) и Ленина (бывшая Покровская). Это конечно же не самый центр города, но и, конечно, не его окраина. Можно сказать, здесь окраина центра. В любом случае стоит по ним прогуляться. Тем более что здесь встречаются весьма занятные дома.
Например, дом № 7 по улице Толстого. Это так называемый Крестьянский банк, построенный Федором Ливчаком. Здание это не простое. Автор писал о нем: “В идее осуществленного проекта лежало олицетворение Крестьянского банка в виде колоссальной русской избы с характерной двускатной коньковой крышей. Гладкость плоскостей, массивность деталей, отсутствие вычурных тяг, пилястр и прочие подчеркивающие основную идею: легкие фасадные украшения, состоящие из бронзовых лепных вставок, майоликового фриза и мозаичного панно над входом – по своему содержанию аллегорически дополняют общий мотив”.
Видимо, автор думал, что крестьяне более охотно понесут свои копейки и рубли в подобную “избу”.
На улице Ленина, дом № 47, расположена старая пожарная часть. Впрочем, старой ее можно назвать лишь условно. Дело в том, что здесь неплохо потрудились современные дизайнеры и архитекторы, превратив постройку в этакий музейный гиперэкспонат с довольно архаичными фонарными столбами и деревянной мостовой.
Напротив – дом № 92. Мемориальная доска настойчиво твердит о том, что это – одно из многочисленных в Ульяновске ленинских мест. Однако дом вошел в историю гораздо раньше – в середине позапрошлого столетия здесь жили Бестужевы, вошедшие в стихотворение Д.Минаева:

А вот Бестужевых два братца,
Дмитрий, словно Голиаф,
Готов на выборах подраться,
У Борушенки все пожрав.

Другой же брат достоин брата:
Он мысли здравой вечный враг,
Но стоит пули и булата
Его классический кулак.

Неподалеку от этого дома расположена кирха. Она здесь стоит неспроста – в Симбирске была очень развита немецкая колония. Один из здешних жителей писал в 1862 году: “Несмотря на искреннее желание не оскорблять русское патриотическое чувство, нельзя не признаться, что лучшие ремесленники у нас в Симбирске почти исключительно немцы. Немцы у нас лучшие булочники, лучшие колбасники, лучшие сапожники и портные. Преимущество за русскими ремесленниками остается только в тех производствах, которыми не занимаются немцы”.
Но главное – то, что на этих улицах довольно ощутимо сохранился дух старого города Симбирска. Возможно, сохранился даже лучше, чем на Спасской и Большой Саратовской.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"