НАБЕРЕЖНАЯ ЭПОХИ 
 

“…И осенние флаги зажжены не про нас”

Эта школа открылась чуть больше года назад, но в ней уже установились свои правила

ГЕННАДИЙ ШПАЛИКОВ, ЛАРИСА ШЕПИТЬКО И ЮРИЙ ВИЗБОР НА СЪЕМКАХ ФИЛЬМА “ ТЫ И Я”

Три десятилетия назад, первого ноября 1974 года, расстался с жизнью Геннадий Шпаликов.
Четверть века миновало со дня гибели Ларисы Шепитько.
Двадцать лет назад оборвалась жизнь Юрия Визбора.
А год назад не стало Элема Климова… Но именно с благословения Элема Германовича впервые публикуются сегодня письма Геннадия Шпаликова к Ларисе Шепитько, связанные с историей замысла и создания художественного фильма “Ты и я” – единственной совместной их работы в кино, при участии Юрия Визбора.
История эта напоминает лирический роман со счастливым началом и невеселым концом – однако таким, о каком можно словами Визбора вымолвить: “Кручина твоя не кончина, а только ступень для тебя”.
Поздней осенью 2000 года Элем Климов рассказывал мне о том, как это начиналось…

Роман из заплечного мешка

А я – осенняя трава,
Летящие по ветру листья…

Г.Шпаликов

Однажды летом шестьдесят восьмого года из подмосковного леса появился человек с пухлым мешком за плечами. Его сразу заметили с веранды ближайшей дачи. Узнали и слегка удивились: хотелось ненадолго остаться одним, не оставив адреса, как же он их разыскал? Главное, мешок-то зачем?
Не заставив себя долго ждать, человек небрежно развязал таинственный мешок и начал вытряхивать содержимое на пол открытой веранды. Десятки, нет, пожалуй, сотни исписанных листков и листочков. Они тут же стали разлетаться во все стороны – было ветрено, и жильцы дачи дружно кинулись ловить их, помогая владельцу мешка. А тот весело объяснял:
– Здесь не по порядку, но разберешься, да, Лариса?.. Забыл опять страницы пронумеровать! – Невольно вышло в рифму, он засмеялся. Строчки стихов возникали у него будто бы сами собой, “из ничего, из ниоткуда”, улетая и опадая где придется, как осенние листья или как эти листки из мешка. Теряясь иной раз бесследно, если некому было собрать их, сберечь…
Сейчас вроде бы все собрали. Унесли в комнату, сложили ворохом на столе. Сели втроем пить чай, глядя на эту совершенно живую бумажную гору – она все еще шуршала, шептала, вздыхала…
– По объему это был целый толстый роман, – смеясь, вспоминал Климов. – Наутро мы спохватились: не унесло ли какую-нибудь гениальную сцену ветром в сад, не поискать ли? Но Гена и слушать не захотел: у него ночью уже новые идеи родились!..

…Где-то он теперь, тот роман из щедрого шпаликовского мешка? – думаю я. – Завалялся на чьем-нибудь чердаке или в подвале, отсырел, истлел, давно сдан на макулатуру?..
Бездомной, бродяжьей натурой обладал его редкостно талантливый автор, словно бы всерьез воспринявший совет любимого Пастернака: “Не надо заводить архива, над рукописями трястись”. Почему-то легко представляешь, как испещренные его крупным полуразборчивым почерком страницы сгорают, смешавшись с сухою листвой, а сам он лишь задумчиво шевелит палкой в этом весеннем или осеннем костре…
Но кинорежиссеру Шепитько внезапное явление из леса поэта-кинодраматурга Шпаликова пришлось тогда как нельзя кстати. В его новом замысле, брошенном к ее ногам в буквальном смысле, мгновенно, обжигающе ощутила она созвучие своим собственным тревогам, раздумьям, волнениям, вопросам. “Мы увидели друг друга как в зеркале”, – скажет Лариса потом. Ты и я! Вот и название – обозначение возникающей зеркальной переклички. С кем? С творческими единомышленниками – “людьми одной группы крови”, с будущими героями фильма, с будущими зрителями. Но и этого мало! Ведь в каждом живет еще тайное внутреннее Я.
“Что несем мы внутри себя? Роль второго невидимого Я в наших поступках, судьбе при всей нашей несхожести, индивидуальности и капризах подстерегающего нас Случая”, – пытаются формулировать соавторы в своих “Заметках к фильму”, намереваясь адресовать его прежде всего сверстникам – тридцатилетним.
Но все-таки что же было запечатлено на “листках и листочках” из заветного заплечного мешка?

Геннадий Шпаликов. “Вот вам основа сценария: поэма, фантастический рассказ, описание одного из островов Южно-Курильской гряды, на который выброшены киты, и – пространный разговор между двумя предполагаемыми героями. Все это никак между собой не связано.
Человек, даже не предубежденный, отнесся бы к этому с большим недоумением. Но Шепитько прочла точно, угадала общность замысла, настроения.
В окончательный вариант сценария не вошло ничего из предварительных записей. Так, исчезли киты, осенний бал в Нескучном саду, соломенная шляпка с синей лентой на голове героини (и героиня эта исчезла), фантастическое повествование о неопознанных летающих предметах, поэма – все это неизбежно гибнет на подступах к истинному рассказу.
Но каждый раз, когда все вроде бы и кончено, и работа обрела стройность, мне приходит в голову одна и та же мысль: а “истинный” ли это рассказ? Может быть, все это чистописание, прикинувшееся рассказом? А настоящий сценарий – те первые записи – обрывочные, неясные, то слишком подробные, а то – намеком, дневником, началом строфы? Не знаю”.

Суть – внутри нас, и справиться с этим можно только самому.
Лишь бы не было поздно, лишь бы
не было поздно, слишком поздно…”

Лариса Шепитько, Геннадий Шпаликов:
«Заметки о фильме “Ты и я”». 1971 год.

Ты – герой своего романа о несбывшемся…

“…Как это волшебно начиналось! – вспомнит позже Наталья Рязанцева. – Гена писал стихи и монологи, еще не к кино, просто так. Лариса услышала в них что-то ей родственное, у нее была пора счастливой уверенности в себе и в кино. Она заразила этой уверенностью Гену. Она старалась создавать ему такую рабочую обстановку, такой уют, так верила в него, что он был какое-то время здоров и счастлив в этой работе. Но было девять вариантов сценария. А идеи высыхают и трансформируются… Но не считая эту картину удачей, я все-таки думаю: как они были безрассудно талантливы, когда затевали такое невозможное…”
В роли главной героини Ларисе виделась только и только Белла Ахмадулина.
“Текст роли в ее исполнении звучал совершенно непривычно, ну просто непредполагаемо! Она называла меня Сашей, читая вслух свои места в диалогах, – вспоминал Юрий Визбор. – Мы репетировали с Беллой два месяца. Места для репетиций были самые разные – дом Ларисы, моя квартира, “Мосфильм” и даже поляна в Ситеневе, где на берегу водохранилища в палатках отдыхали мои друзья – альпинисты, автогонщики, воднолыжники.
…Да, в общем, это был роман, конечно, предчувствие счастья работы, время совместных чаепитий, бесконечных перезваниваний, цитирование мест из еще не сыгранных и не снятых мест сценария. С Геной Шпаликовым мы затеяли несерьезную переписку в стихах. Слава Зайцев, делавший эскизы для наших костюмов, клятвенно заверял всех наших домашних и просто знакомых, что он непременно всем сошьет по костюму. Картина была еще не начата, но мы уже ходили на концерты “нашего” композитора Альфреда Шнитке. Еще я не знал, каким образом мне удастся сыграть в требующей некоторой акробатики сцене в цирке, а уже Мстислав Запашный, знаменитый цирковой артист, стал нашим близким знакомым. И всем этим дружеским хороводом управляла Лариса, у которой хватало времени на все и на всех”.

Из письма Геннадия Шпаликова Ларисе Шепитько:
Люди делают судьбу, – самая большая удача, – пока что, – это ты. Я объяснял Урусевскому (известный кинооператор и постановщик фильма “Пой песню, поэт” по сценарию Г.Шпаликова. – И.Б.) – не знаю, понял ли он, – что ты – герой своего романа о НЕСБЫВШЕМСЯ.
Только между нами, – я ведь и не так, в общем, живу (хотя и прыгаю с моста), но, конечно, живу литературно по способу нашего героя. А в остальном сплю, пью, пишу, сижу дома, – и с ужасом думаю, что – надо писать, – потому что мне это Богом отпущено, и ничего иного я не умею, а писать, как мне хочется – так я и пишу, – но есть рынок и сбыт. Ты – вне рынка, я – вне рынка, хотя мы и есть тот рынок – единственный – которому надо платить, – но Бог с ними…
Всегда твоя машинка тебе передает пламенный привет, – всеми тебе знакомыми протертыми буквами и лентой, она кланяется тебе и прощается, Лара.

Страницы сыпятся лист за листом…

Говорят о чем киты,
Воробьи, синицы?
Отчего мне “Я и ты”
Продолжают
сниться?

Г.Шпаликов

Между тем действующими лицами “романа о Несбывшемся” оказываются персонажи сценария, а затем и фильма “Ты и я” и люди реальные. Так, несмотря на удачную кинопробу, не суждено было сыграть в дуэте с Визбором Владимиру Высоцкому… Не сбылась в роли главной героини и Белла Ахмадулина – запрет Госкино на участие в фильме “непрофессиональной актрисы” был категоричен.
И если на главную мужскую роль помимо Высоцкого пробовались еще Юрий Соломин, Георгий Тараторкин, Леонид Дьячков (сыгравший в фильме), то ни о ком, кроме Беллы, Шепитько и слышать не хотела. Однако приказ Госкино о запуске фильма в кинопроизводство подписан, и на поиски актрисы дан всего один вечер!..
Юрий Визбор вспоминал, как Лариса приехала к нему без звонка, только и вымолвив: “Беллы у нас нет”. Отчаяние ее было так велико, что Визбор без лишних слов выскочил за дверь и привел свою соседку по лестничной площадке…
Это была Алла Демидова. Она-то и сыграла Катю – жену одного из друзей и тайную любовь другого.
У каждого человека есть свое Несбывшееся. Иногда это зависит только от нас самих. Герои Шпаликова и Шепитько – двое талантливых ученых-медиков. Оба молоды, но у них уже есть прошлое: общие удачные опыты на собаках, которые впоследствии могли бы спасти не одну человеческую жизнь… Но они некогда изменили своему призванию. И рано или поздно, – как сказано у Грина, – Несбывшееся зовет нас… Повинуясь этому властному зову, главный герой фильма Петр, благополучный врач при советском посольстве одной из европейских стран, неожиданно для всех бежит в Москву, где вскакивает в первый попавшийся поезд, уносящий его далеко-далеко…

Геннадий Шпаликов – Ларисе Шепитько:
Лариса, может статься, что мы до твоего отъезда (съемочная группа уезжает в Швецию. – И.Б.) не свидимся. Вот мои соображения, которые я бы тебе сказал при встрече.
1) Никакого внешнего повода для бегства нет и не могло быть.
2) С таким же рвением он рванул бы из Риги, Улан-Удэ и Нью-Йорка, что не одно и то же, но по характеру поступка это верно. Иначе получается полный бред: бежать от капитализма в Сибирь. Характер этого человека поставлен – во всяком случае по идее – в положение, не соответствующее целям жизни. Здесь поэтому место, обозначенное заграницей, – фон лишь и не более. Фон – напротив – не печальный и не жуткий.
3) Самое главное, о чем я хотел тебе написать, что считаю главным – жизнь вокруг должна быть показана – как она и есть на самом деле – волшебная, праздничная, счастливая, стабилизированная, очень радостная, чужая, конечно, но ни в коем случае не печальная. Это – весь фокус дела. Все очень и очень красиво, снежно, белоснежно, летают лыжники, ходят по улицам в значках и флагах туристы в цветных куртках, в шерстяных прелестных шапочках, всякие прелестные бабы и ночные леди, и все – сплошной праздник и карнавал, со своими странными и прекрасными шествиями, игрой, – счастьем, но – своим, – никакое это не мелкое и буржуазное, а просто свое, европейское существование, печальной нашей действительности неловкое и печальное по невозможности такой внутренней свободы и безалаберности – внешней. Это должно быть, повторяю – очень красиво и празднично, и потому – для героя – более печально и отстранено, как всегда печален чужой карнавал, чужое празднество, но – печаль светлая, без жлобства и ненависти к этому, а некая, скажем, печаль вперемешку с мыслью: а я-то тут при чем? В этом, по-моему, единственно возможный выход в этой ситуации. И моя к тебе речь и просьба. Собственно, это я и собирался тебе сегодня утром сообщить...

Будут и еще письма. Не длинные, написанные ночью на принесенных с почты бланках для телеграмм.

Геннадий Шпаликов – Ларисе Шепитько:
…А тут, как в мае, даже лучше, хотя жара, но прелесть воздуха и вообще славно. И, как говорит моя гениальная дочь – ладно, ладно, очень шоколадно!
Чувствую я себя, если тебе интересно, ничего. Меня тут кормят, – с помощью Коровина, – все вообще ничего. Тоска жуткая. Просто, очевидно, 33 моих года, усталость, – все-таки 3 сценария за год, кроме нашего, сказываются, – и очень болезненно, хотя никогда так не думалось и не писалось, как сейчас.
Буду я тут недели две – и далее – и так далее. Обнимаю. Элему привет. Всегда твой Гена.

Милая Лариса, – пытаясь работать над делом святым, – я смылся. Работа идет крайне тяжко. Но – ничего! Живу я тоскливо, без-пляжно, без-бабно, и вообще тоска. Хотя причин для этого нет. Мне помогли снять дом, рядом с чеховским, это дом по улице Чехова, 18. Мне смотреть одному в окно крайне нелепо, но – что делать! И видеть никого неохота. Страшно тяжело то, за что я взялся. Хочу выполнить это один – пока что. Страницы сыпятся лист за листом, но, – но, – но, – что? – не знаю, не уверен.

Лара, прочел на почте, все верно, кроме пропусков букв и некоторой велеречивости слога, но это так, – за счет ночи, – с ночью сочтемся, а в остальном верно.
Гена.

“Он с максимальной полнотой сумел выразить свою эпоху, нашу эпоху”, – скажет Лариса Шепитько на первом вечере памяти Геннадия Шпаликова. И добавит: “Эта эпоха закончилась”.
“Некоторые – и я – как-то выжили, прижились, – напишет позже Белла Ахмадулина. – Шпаликов – не сумел, не выжил. Это благородно…”

“Все это вместе могло быть названо счастьем, впрочем, это и было счастьем – тогда, когда мы были вместе”.

Юрий Визбор

АЛЛА ДЕМИДОВА В РОЛИ КАТИ

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"