ОТКРЫТЫЙ ДИАЛОГ

Что-то с нами происходит. Не то чтобы мальчики кровавые в глазах, но тема крови уже у всех на слуху. И ты собираешь сведения о группе крови и резус-факторе своих коллег. Так, на всякий случай. Чтобы знать. А потом тебе по электронной почте в один и тот же день приходят два сообщения. Первое – про то, что по городу бродят четыре шахидки, которые взорвут четыре станции метро. А второе – что кому-то нужна кровь редкой четвертой группы и отрицательного резуса. Единственно возможная реакция на первый пассаж – игнорировать, единственно возможная на второй – действовать. Находишь донора, уговариваешь, обещаешь держать за руку. Звонишь реципиенту: спасибо, кровь не нужна, нашли уже... Это ему не нужна, а другим?

Чешется нос и немеют пальцы
Это нормально. В расставании с собственной кровью нет ни экстрима, ни пафоса

Когда случился взрыв на «Рижской», москвичи не торопились к станциям переливания крови. Когда случился Беслан, москвичей «пробило». Сразу после штурма бесланской школы станция переливания крови при Склифе принимала около ста человек в день. А потом директор Центра крови Евгений Жибурт сказал в интервью, что весь этот донорский аврал, в сущности, был напрасен. Что большую часть собранной крови выльют. Потому что дольше трех недель донорская кровь не хранится. Это не значит, что доноры не нужны. Они очень нужны, но не только в дни катастроф, а всегда. И правильнее не осаждать раз в пять лет огромной толпой станцию переливания крови, а приходить туда поодиночке, но регулярно. И не по призыву телевизора, а по зову сердца, потому что рядом с нами всегда есть люди, которые умрут без донорской крови. Или по зову рассудка, потому что каждый из нас сегодня донор, а завтра, не дай бог, уже реципиент. В правильном донорстве нет ни экстрима, ни пафоса. Одна рутина, не слишком приятная, но почти обязательная.

Один из двухсот

В середине рабочего дня он, не отпрашиваясь, потому что сам начальник, покидает офис. Он садится в свою машину, едет на окраину города, паркуется около большого серого здания, проходит в чистый кабинет, садится в мягкое кресло и закатывает оба рукава. Он сжимает кулаки, он прикрывает глаза... А в это время человек в белом халате нащупывает ему вены и засаживает в каждую из них по толстой игле. Когда тянущиеся от игл прозрачные трубки наполняются кровью, он расслабленно откидывается в кресле. Теперь у него есть два часа, чтобы обдумать рабочие проблемы. На следующий день она делает то же самое. Их коллеги привыкли к тому, что и он, и она примерно раз в месяц приходят на службу с перебинтованными на локтевых сгибах руками. Одни ими восхищаются, другие не понимают, у третьих они вызывают откровенное раздражение. Они доноры. В больничном компьютере они значатся как безвозмездные, хотя правильнее было бы называть их бескорыстными. Самые разные мужчины и женщины...
– Мы живем и не знаем, на какой тоненькой ниточке висит наше привычное благополучие, – говорит Владимир Хромов.
Владимиру 27 лет, он кандидат экономических наук, заместитель генерального директора по экономике в фирме своего отца. Владимир – один из двухсот безвозмездных доноров, сдающих кровь или ее компоненты для детей, которые лечатся в отделении общей гематологии Российской детской клинической больницы (РДКБ). У этих детей тяжелейшие заболевания, при которых костный мозг не вырабатывает клетки крови. А это значит, что детям нужны не только лекарства, но и донорская кровь. Без нее они погибнут. Чаще всего больным переливают тромбоциты – клетки крови, предупреждающие кровоизлияния и кровотечения. Процесс сдачи тромбоцитов называется «тромбоцитофорез» и выглядит так: кровь через катетер забирается из вены одной руки донора, прокручивается в центрифуге, где из нее выделяются тромбоциты, а потом через другой катетер возвращается в вену другой руки. Все это занимает около двух часов.
Я наблюдаю, как Владимир Хромов в очередной раз готовится стать донором.
– Страшно? – спрашиваю у молодого человека в тот самый момент, когда доктор с иглой в руках примеривается к его венам.
– Нет, я доверяю врачам. Никакого страха нет, я вообще ко всему отношусь спокойно.
Единственное из-за чего Володя волнуется – вдруг поставить катетер не удастся, и тогда восьмилетний Юра Храмченко, ради которого Володя сюда приехал, останется без тромобоцитов.
Заведующий отделением общей гематологии РДКБ Михаил Масчан зовет коллегу. Общими усилиями врачи устанавливают катетер. Владимир доволен. Теперь он может поговорить:
– Только на фоне чужой беды люди показывают себя теми, кто они есть на самом деле.
Проведать донора приходит Оксана Храмченко, мама Володиного реципиента. Оксана стесняется, краснеет и смеется от смущения. Но как только разговор заходит о болезни Юры, сразу становится серьезной. Мне даже страшно, что она вот-вот заплачет, и что тогда делать?
– У Юры апластическая анемия, – говорит Оксана. Сейчас держится только на донорской крови. Хорошо, что люди приходят.

Гематологический контакт

– Какие они, эти доноры? – спрашиваю у доктора Масчана.
– Самые разные. Много женщин, им легче переступить через те неприятные ощущения, которых в донорстве не избежать.
– Симпатичные?
– Очень.
– Кокетничают с врачами?
– Бывает, – честно признается Михаил.
Девушек-доноров можно понять. Не сомневаюсь, что некоторые из них возвращаются сюда только ради гематологического контакта с красавцем-доктором. Михаил говорит об этом с пониманием дела, поскольку является обладателем двустороннего опыта – он доктор и одновременно донор.
– С точки зрения уже не врача, а донора, могу сказать, что это приносит совершенно особое удовлетворение, которое ни с чем сравнить нельзя. Это нечто другое. Но это обязательно стоит пережить.
Наверное, действительно стоит. Недаром же доноры приходят. Не то чтобы часто, но регулярно. Врачи знают их в лицо. Дети – их реципиенты – тоже. И мамы детей. Доноры заходят в отделение общей гематологии пообщаться с мамами, поиграть с детьми, если они в состоянии играть. Когда знаешь, что твои тромбоциты перелили вот этой девочке Ане или вот тому мальчику Паше, трудно не пойти на контакт.

Сделай что-нибудь

Все доноры действительно очень разные. Некоторые платные (за тромбоциты можно получить полторы тысячи рублей), но бесплатных больше. Многие знакомы между собой, дружат, им всегда есть о чем поговорить...
Ежедневно больнице нужны 8–9 доноров для забора тромбоцитов. Вроде немного. Но попробуйте уговорить хотя бы одного из своих коллег сперва приехать в больницу рано утром на обследование, а потом два часа отсидеть в донорском зале. Чтобы доноров хватило, в РДКБ работают волонтеры – координаторы местного донорского движения и сами доноры. Это две девушки – Катя Чистякова и Аня Егорова. Полтора года назад они создали базу данных доноров.
Ане 22 года, она студентка.
– Заниматься донорами я не собиралась, – рассказывает Аня, – все произошло само собой, после того как в РДКБ умерла девочка, семья которой стала мне очень близка. Поначалу толчком был шок. А потом появились другие мотивы. Один из них – желание навести порядок в сфере, где это казалось невозможным. Другой – самый банальный интерес. Мне всегда было интересно создавать что-то новое. Под нашей опекой более 200 доноров! Всем надо написать, позвонить, проследить, чтобы с каждым все было в порядке и чтобы человек понял, какое хорошее дело он совершил, и захотел прийти еще. А еще один из моих мотивов – не поверите – это желание сделать назло государственным конторам. Вот, например, наше государство плюет на доноров, не создает нормальных условий для них: врачи грубят, в буфете донорском хамят, отгула на работе не добьешься... в общем, никакой радости от сдачи крови нет. А я вот приду и назло буду сдавать! Не отвяжетесь от меня! Вы меня не хотите, а я вот буду! И еще сотню человек с собой приведу!
Катя Чистякова поддерживает страницу доноров на больничном сайте, она регулярно сообщает донорам о здоровье реципиентов и успевает работать менеджером по рекламе в медицинской фирме.
– Несколько лет назад я стажировалась в США, – говорит Катя, – оттуда вынесла очень американский слоган «Do something!». Я не фанатка Штатов, но это «сделай что-нибудь», мне кажется, стоит взять на вооружение. Тебе хорошо? У тебя все в порядке? Отлично. Тогда иди и посади дерево, устрой детский праздник, сдай кровь, наконец. Приятно знать, что кусочек тебя кому-то пригодился. И еще: это особый кайф – искать решение задачи, которую до тебя никто не удосужился решить. Как сделать так, чтобы детям всегда хватало донорской крови? Как наладить процесс с минимальными затратами времени и ресурсов? Мы каждый день ищем ответы на эти вопросы, пробуем какие-то новые варианты. Это побуждает к творчеству, увлекает. Тем более что результат – спасенные детские жизни – сам по себе награда. В больнице, между прочим, таких нерешенных задач пруд пруди.
Донор Владислав Воронченко – директор нефтяной компании, веселый, солидный, уверенный в себе. В свое время Владислав очень ругался из-за того, что кровь можно сдавать только по будням. Говорил, что сам еще готов приехать в рабочее время, а вот сотрудника своего уже не отпустит. О своем донорстве рассказывает неохотно:
– Мне кажется, причины, по которым безвозмездные доноры сдают кровь, очень личные. Кто-то просто жалеет детей, кто-то хочет улучшить свою карму, у кого-то иные причины, но в любом случае это сознательное и серьезное действие. Надо ли это выставлять напоказ? Можно развернуть кампанию, например: «Тромбоциты нынче сдал – самым модным перцем стал!» Утрирую, конечно, но... и пропаганда донорства тоже нужна. Это обеспечивает приток, потому что и честно, и правдиво, и заставляет действовать тех, кто поддался порыву. Донор Александр Шведов – в прошлом вице-мэр подмосковного наукограда, ныне главный технолог аптечно-таможенного склада. Александр, как и многие доноры, человек верующий:
– В донорском зале рядом со звенящими центрифугами невидимо присутствует Иисус. Наверное, небо очень близко от больницы. Но и ад там тоже неглубоко.

Я тоже донор

Но красиво говорить о своих мотивах мне сложно. Я просто знаю: кровь надо сдавать. И могу рассказать, как это бывает. Не очень приятно, когда у тебя из вен торчат трубки и ты не можешь поднять ни правую, ни левую руку. Сидишь, прислушиваешься к собственным ощущениям. Чешется нос, немеют пальцы, неудобно спине...
Довольно скоро начинает колбасить – это нормально. Просто при тромбоцитофорезе из организма вымывается кальций, и организм реагирует. Реагирует довольно паршиво: кружится голова, знобит, во рту сушняк, в мозгах какая-то чертовщина. Тут важно не увлечься собственными ощущениями, а позвать врача. Врач подколет кальция, и все пройдет.
Постепенно заканчиваются 98 минут моего донорства. Самым сложным оказывается промежуток между 45-й и 70-й минутами. Аппарат пищит – он сделал свою работу. А я свою. Доктор освобождает мои вены от иголок, крепко перевязывает руки. Выдает справку, теперь я могу получить два отгула. Выхожу из больницы. Что я чувствую? Огромное облегчение от того, что все закончилось. И редкое для рефлексирующего горожанина понимание абсолютной необходимости совершенного. Я знаю, что еще вернусь сюда.
Приезжаю на работу. Коллеги разглядывают бинты на моих руках. Наливают разбавленное кипятком красное вино с сахаром. Я переживаю, не смотрят ли они на меня как на дуру. Вроде нет, смотрят как на настоящего донора.

Чтобы стать донором, нужно просто зайти на сайт:http://deti.msk.ru/donor.htm. Там все подробно расписано. Или позвонить Кате Чистяковой по телефону: 8-903-662-60-44.

Елена МУЛЯРОВА

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"