ТОЧКА ОПОРЫ

Разменная монета с дыркой посередине
Уже не о деревне речь – о народе. Но если погибнут хакасы, поймут ли русские?

Ширинский район – удивительный край. Сто с лишним озер, одно по составу напоминает Мертвое море, реликтовые пещеры, «писаницы», рисунки на скалах – иностранцы, чудом заезжающие сюда на раскопки, ахают. Но даже турбазы толком нет. С одной стороны, золотые жилы, используемые с начала прошлого века, медные рудники, мраморные карьеры, с другой – полупустые поселки, разваленные хозяйства. Сельское исчезло как вид. На наклонных полях изредка увидишь первобытные каракули тракториста. Остался один какой-то колхоз «Борец». Борется…

Три богатыря

В машине, едущей в райцентр Ширу, попутчики – русские лица. Не поймешь, отсюда они или нет. «Что это – холм, гора?» Пожимают плечами. «А как называется озеро? Сколько у вас народу?» – «Это вам завтра в музее Зоя Федоровна расскажет…»
Приехали в поселок. Заместитель главы районной администрации повел меня устраиваться на ночлег в здешнее ПТУ – единственное, кажется, работающее предприятие. «У него техники больше, чем в совхозе», – шепнул замглавы. Поселили меня в общежитии, где гремела музыка, а на проходной сидела женщина внушительных размеров, которая беседовала с кем-то по телефону, не обращая никакого внимания на руководство. Ну и ну… Я подумал: какая огромная разница с национальным районом Хакасии. Не с цивилизованным миром, куда там – всего лишь с национальным районом вроде Арциза, где хоть какая-то надежда теплится, а у этих, подумал я, по-моему, нет.
И ошибся. У учащихся, как оказалось чуть позже, были нормальные лица. Музыка гремела из комнаты, потому что репетировали концерт. И столовая в училище была хорошая, с пальмами в кадках, вкусной едой и заботливыми поварами.
И все-таки тут было что-то не так.
Район национальный, а названия деревень – Кирово, Трошкино, Ефремково… Сопровождал меня по ним чистый хакас, «качинец», как представился, Владимир Михайлович Котюшев – в летнее время проводник-экскурсовод. Водит туристов смотреть первобытные рисунки на скалах. Через реку Белый Июс ходит самодельный паром – тянешь трос с тележкой, переправляя себя на ту сторону, потом пешком по степи часа полтора, и там – невысокая скала, на ней рисунки. Я туда не решился – там, сказали, много клеща, и мы поехали в деревню Трошкино к учителю Котюшева.
Впрочем, и ученик – интересный человек.
Преподает в школе физику в одиннадцатом классе, технологию и черчение – в девятом. «Астрономию назвал?» – перечисляет он предметы средней школы, в информатике пока «чайник», а географию уже восемь лет ведет. И историю… «Вот это все, – показывает на курганы, камни, – история, памятник только? Нет, это не только памятник…»
Холмы переходят в небольшие горы, поросшие лесом, долина сужается, текут отары…
Раньше считалось: если две тысячи овец и сто лошадей – род богатый. У его деда было девяносто шесть – бедняк. Но в коллективизацию все равно раскулачили и выслали.
«Смотрите, слева раскоп», – показывает.
Курган необычный, в нем находятся две культуры, между которыми 500 лет истории. Внизу под плитой захоронены голубоглазые, китайцы звали их «динлины». Владимир Котюшев подарил мне фотографию скелетов, которых археологи прозвали «Три богатыря». Люди были плечистые, двухметрового роста, при оружии, кинжалах, топориках – богатыри из эпохи бронзового века. А сверху – монголоидные…
Хакасы вообще степной народ, в них перемешалось много кровей. «А если копнуть в глубь истории, – говорит мне учитель-проводник Котюшев, – настоящий Вавилон. Для пытливого ума – золотое дно. С девятнадцатого века здесь вели исследования крупные ученые – академики Паллас, Мессершмидт, Радлов…
Владимир Котюшев излазил с ребятами не один курган. В педагогику попал не сразу. Работал на деревообрабатывающем комбинате, электриком в клубе, худруком, с молодежью, говорит, погулял, побаловал, прежде чем пришел работать в школу. С ребятами и до этого занимался, знал, что получится. Закончил заочно пединститут, а потом директор Виктор Иванович, к которому мы едем, его пригласил, рассказывает Котюшев, предлагая остановиться у могилы знаменитого шамана Пырлана. Вот его могила… Недавно принесли камень, завязали ленточки – чтобы обозначить место. РСУ делало насыпь, и грейдерами сгребли, не ведая, что здесь могила шамана.
Внизу, в этой равнине, деревни были… Трошкино состояло из трех деревень. «И вот Виктор Иванович, – говорит мой проводник, – пригласил меня в школу». «А места эти знали с детства, – спросил я, – или потом?» «И с детства, и потом – каждую неделю выбирался».
В их семье было одиннадцать детей, он – самый старший. Колен знает не много, не погружался еще. Когда, говорит, наш род собирался, получалось восемьдесят человек. Многие жили за пределами области – раньше же богатых, авторитетных ссылали. «Любая власть с авторитетами борется. С пастухом воевать что? За собой не поведет. С авторитетами борется любая власть, особенно пришельцы, оккупирующие страну… Хоть бы Виктора Ивановича застать».
Посмотрел на деревню, где когда-то жил и работал, на запущенный дом-музей местного сказителя, на учениц, которые сидели на ведрах – картошку собирались сажать, – и неожиданно сказал: «Охота почему-то провести аналогию с племенем на острове. В Абакане есть что посмотреть, послушать, театр национальный. А деревни не коснулось. Хорошо, где-то остались фанаты этого дела. А чтобы целенаправленно – нужно взятую из деревни обработанную культуру возвратить деревне обратно…

Разбойники из Москвы и Ачинска

Подошел директор Виктор Иванович Коков, в сапогах, в рабочей одежде, и они стали говорить о театре на фоне лошади с телегой и девочек с ведрами. А кругом – горы, долины, древности… Я поделился со старым учителем своими впечатлениями о Хакасии: марсиане среди засохших каналов – кто они? Тени предков? Колонизаторы?
Он вытаращил на меня глаза, схватился за сердце и произнес несколько по-театральному, но это из-за трудности русского. «Как молния, – сказал он, – пробили меня ваши слова. И я подумал: какую нам оценку дадите?»
Показал школу, которой восемьдесят лет. Холодно в школе. Котлы маленькие, трубы низкие, тяги нет. Сами строили подстанцию, линию протянули, чтобы в зимнюю стужу подключиться к теплу. Не советское время, никто ничего не дает. Только по каналам старых знакомых. А те говорят: ничего не выйдет, топи старым способом – углем.
«Сколько у вас ребят?» – «Тридцать два. И десять дошкольников, будем считать – сорок два. А в бухгалтерии считают по-другому». – «Детского сада нет?» – «Нет, никогда не было».
Собираются открыть комплекс, изучать хакасский язык в доступной игровой форме. «А в семьях не говорят?» «Мало. Это вопрос существования. Если в школе не заговорят, на семью рассчитывать не надо. Но другая сторона медали, – сказал старый директор, – говорят: зачем изучать хакасский язык? Кругом русские!»
Эта деревня (по-хакасски «аал») Трошкино – знаменитая. Когда-то она называлась по-другому, да и теперь параллельно зовется Марчелгаш, и из нее вышла едва ли не вся хакасская интеллигенция: артисты, писатели, народные учителя. Да и Шира – райцентр – не от слова «ширяться», «колоться», а по-хакасски – «Бог солнца».
«Я не могу опомниться от вашей оценки нашей жизни», – сказал старый учитель.
Я постарался объясниться снова. Да, повторил я то, что увидел здесь и в других местах, – ландшафты, древности. Но такое впечатление: те, кто тут живет, не имеют к ним никакого отношения. Как будто явились с другой планеты. Временщики. Ну, в лучшем случае новые египтяне, кочевники, пришедшие жить на место древних. Но те хотя бы пирамиды не тронули… А эти тащат и тащат. А что – хакасы? Ведь это Хакасия?
Старый директор молча посмотрел на меня. Видимо, я затронул больную струну. Он стал говорить – взволнованно, как хаджи-сказитель. Было видно, это его гложет.
«Эти могильники, – сказал старый директор школы, – нам реальности не дают… ничего не дают, чтобы мы процветали. Мы живем в памяти, в прошлом, в истории только. А перспектив на будущее нет. Я волнуюсь… Подсказывают мне, что из нашей деревни вышли большие люди. Вышли… Но это было давно. Давно… А с каждым поворотом исторического винта наш народ, этнос, уходит в историю…»
Он говорил о своем маленьком народе, а я думал о большом, что пришел в эти места.
Было несколько поворотов винта, сказал старый учитель: первый – революция, второй – коллективизация. Третий – борьба с местным национализмом. Четвертый – приватизация…
История у них, в общем, обыкновенная, как у всех.
Раньше вдоль Белого Июса, как ожерелье, село было…
Был колхоз «Хакастар» – хакасы. Потом, когда громили движение «националистов» (они хотели только республику образовать в составе РСФСР – то, что сейчас), сказали: давайте слово «хакасы» убирать – это движение плохое. И родилось «хорошее движение» имени члена Политбюро – колхоз Молотова. Он продержался до нового движения… При Хрущеве его сделали отделением другого совхоза и все отобрали – скот увели, стройматериалы, технику. Потом, как разменную монету, отдали руднику «Коммунар». Но управление сделали в Красноярске, им так было удобней, и центр перевели на 12 км отсюда, в бывшее хакасское село, преобразованное в русское. Сельский совет закрыли… В общем, делали что хотели, как будто они не люди.
А в перестройку задавили экономически. И вот село погибает на глазах одного поколения.
«Вы можете нас сравнить с героем исторического произведения «Последний из могикан», – помогает мне найти подходящий образ старый учитель. И тут же, опомнившись, что это он наговорил, как бы чего не вышло, бормочет: – Спасибо районной администрации, поддерживает нас, чтоб мы совсем в могилу не ушли, никакой обиды не имеем…»
Теперь они тоже чье-то отделение. Называется «Ахтас» – белый камень…
А что за камень? В улусе («улус», поясняет мне старый учитель, – слово, введенное, наверное, русской канцелярией, а по-хакасски – «аал») был белый камень величиной с этот стол. Один человек, Аёшин, привез в соседнее село – Аёшино. «Зачем? Как зачем, – удивился собственному же вопросу старый учитель, словно вел урок, – чтобы иметь. Я думаю, чтобы иметь основание гордиться, что он сильный, всемогущий и связан с горами. Большой камень – символ чего-то светлого, роднящего с белым светом, небом. «Ах чарых» – белый свет. И вот этого села Аёшина по-другому прозвище «Тастыр, ах тастыр» – камни, белые камни. По-другому – что жители – белые камни. Этим гордились…»
Я взглянул на старого учителя – рассказывая, он преобразился. Улыбается, сощурил глаза, как от яркого солнца, светится все лицо…
И вот эти «ах тастыр» стали деревней Трошкино…
Вся их новейшая история – насильственные объединения, перемещения, переименования. Палка о двух концах. Одним концом Москва громила их, а другим – учила. В 22-м году по всей России стали открывать школы, и первая в здешних краях открылась здесь, на правой стороне Белого Июса. Основал школу Коков Иван Иванович, житель села. «А до этого были безграмотные?» – «А, нет, грамотные, учились в соседних русских школах, церковно-приходских. Их много было. А поселка Ширы тогда вообще не существовало, на его месте был небольшой аал «Узун Обаа» – камни на кургане… Не любые камни, а те, что на месте приношения жертвы, – этот смысл в названии места. Сюда приходили с прошением благополучия для людей, скота, чтобы верхние силы посылали добро. Так было… Но со временем, когда возникло селение, этот камень убрали с того места, где он находился. Выкинули… И высшие силы, судьба, наказали нас – село было разгромлено разбойниками из города Ачинска. Да, настоящими разбойниками, в двадцатом веке разбои были обычным явлением. Да и в девятнадцатом… «А хакасы громили?» – «Не-ет… – Даже передернулся. – Хакас с хакасом может договориться. Испугать Бога можно…»

Школа – как ветер

«Раньше молодым не говорили для их же блага. Старые пусть погибают. Редко пожилые люди рассказывали историю. Я вам говорю один процент, а остальное – нельзя. Может как в Чечне быть. Чеченская война длилась 100 лет, целые села вырезали казаки. Так что это – примеры, урывки…»
Вдруг он заговорил по-хакасски, говорил что-то, говорил, как в бреду. Потом так же неожиданно очнулся. Махнул рукой.
«Там место, большие горы, перевал… Недавно ребятишки пришли, говорят, спелеологи в гроте Кириллова скелет женщины нашли. Говорят, это было давным-давно, в допотопные времена. Ученики у меня спрашивают как у учителя: когда?
Я говорю: «Что нашли?» – «Дырявые монеты». Я спрашиваю: «Какие там дырочки, в каком месте монеты?» – «Посередине, квадратные». – «Монета белая?» – «Нет, темная»… Мне стало ясно – это китайские монеты.
Хакасы русские монеты просверливали с края – чтобы вплетать в косичку как украшение. До появления русских денег хакасы пользовались китайскими монетами разных времен. Учитель нашел одну такую монету, послал в Академию наук. И оттуда пришел ответ – это разменная китайская монета второй половины XII века! В обороте они были до прихода русских монет…
«Перескакиваю монгольский период, – говорит старый учитель. – Я не слышал, чтобы существовали монгольские монеты. Была «ах ча» – мелочь. Смысл ах ча – это как бы благодарность за что-то, – говорит он и светится, – «благодарность» и «белый» – это одно и то же. «Побелили руку» – если кто-то оказал тебе услугу, надо дать в благодарность ах ча – ну чем ты можешь отблагодарить, хоть мелочью… Вот такая вещь – разменная монета. И вот такими монетами хакасы пользовались до прихода русских монет. Потом пошли медные, серебряные… А когда Витте командовал русским золотом – золотые… Но я не слышал, чтобы золотые сверлили. Медные – да, они дешевые, и серебряные, их очистят девчонки – они блестят… Но когда стали выпускаться золотые монеты, богатые люди их копили. Если отдавали невесту, брали золотыми монетами, десятирублевыми, от одной стопки до трех, – показывает между указательным пальцем и большим высоту стопки – цену девушки. И прибавляет, лукаво прищурившись: – А не совсем богатые вот что делали: ставили на стол калым, обменяв перед этим золотые десятирублевые на рублевые монеты. Тоже золотые, но по диаметру меньше. Высота стопки оставалась та же, все смотрели на высоту и не замечали подвоха».
И потом, когда женщина говорила: я стоила три стопки, – все сразу понимали, что за нее заплатили три, а не одну.
«Ужасно дорогая была», – усмехается он. «И до конца жизни гордилась?» – «Да, как же не гордиться…»
Отсюда, из этих деревень, вышел министр культуры, и первый издатель хакасской газеты «Хыхыл аал», и основатель первой школы – многие Коковы… Первая советская довоенная интеллигенция вышла из этих мест и вся была скошена.
«Косили, – говорит он, – по двум причинам: по партийной линии и по национальной. «Националисты!» – И за решетку, и девять граммов в голову. Все!»
Выдающийся председатель колхоза «Хакастар» Капчигашев Иван Ефимович был расстрелян, все правление колхоза было уничтожено… Люди шепотом разговаривать боялись. А теперь кричи – толку нет. У нас, говорит он, бензоколонки теперь в руках бывшего бензозаправщика совхоза «Восток». А у вас – в чьих?
«У меня потаенная обида на Москву. Не за себя, я свой век отжил, – за молодых… Наше село разваливается по всем швам. Мы остались с гнилым дном. И в этом смысле Москва дала команду, чтобы Трошкино развалить. Рука Москвы… Ну, я с одного ябедничества перебрасываюсь на другое. Я это к тому, чтобы вы поняли нашу ситуацию. Будете писать для своих читателей, переработаете, это творчество ваше. «Чаягы» – творить…»

Забыл спросить, как по-хакасски «школа». Что делать с детьми, с молодежью, даже если их мало – они же все равно рождаются. И исчезают…
Я, говорит учитель, обижаюсь на свою родную школу, которая дает мне кусок хлеба. Но, с другой стороны, она приносит беду населению – выпускники уходят из родных мест, в первую очередь женщины – носители жизни. Разлетаются по всему миру. Как ветер… Нам остается остаток. А требования к обучению повышаются. Где брать тех, кому от природы дано? Хакасы, мы живем тут из века в век. А из-за школы, досадует ее старый директор, мы рассеиваемся, как ветер. От нашей бывшей компактности не остается и следа.
«Но это же нормально, Виктор Иванович?» – замечает его ученик, мой проводник. «Нормально? – переспрашивает старый учитель. – Дочь одной нашей учительницы учится в Турции. Она выйдет инженером по генетике. Другой выпускник – военный, он убийца, убивает по команде сверху. И вот таким образом мы рассеиваемся. Рассеиваемся по всей стране… Я этих вот женщин ругаю, – шутит он, – за косички бы держал, да сил нет. Они уходят. А Хакасии остается дырка от бублика».
Сохранится ли хакасский язык в этом веке? – спрашивают ученые.
«Я считаю, мы сохраним язык… в деревнях, если сохраним школы», – говорит он то же самое, что говорят, пробивая непонимание, во многих местах России.
Но там это понимается как сохранение школы, какой-то деревни, а тут – народа.
Уже о народе речь, а не о деревне, но если погибнут хакасы, поймут ли русские?
Спутники мои опять заговорили на родном языке, но я догадывался о чем.
И вот, с одной стороны, поясняет мне их спор старый директор, заслуженный учитель России, школа открывает двери в широкую жизнь, а с другой – мы, как пуш-
кинская героиня, бабка у разбитого корыта…
На последнем звонке он высказал детям реакционную мысль: после девятилетки не старайтесь учиться дальше. Оставайтесь в родной деревне, живите, как наши бабушки и дедушки. Никто не пропадет, если приложить руки…
…У нас слой чернозема тоньше, чем в других местах, говорил старый учитель, как будто не только о земной почве. А начали пахать в 54-м, и от ветровой эрозии чернозем разлетается. «Никто не знал, вспахали традиционным плугом, – поясняет его ученик, молодой учитель технологии, – деревья не высадили, и ничего не родит. Тут надо было использовать особые технологии, но никто не интересовался, можно ли тут пахать без учета местных условий», – сказал мой проводник тоже о сельском хозяйстве, а послышалось – вообще о жизни.
Она тут такая же, как везде. Условий нет, воды нет… Хакасский как иностранный. Вкрапливается в разные предметы – историю, географию; раньше, рассказывал молодой учитель, выходили с детьми в поле, собирали наконечники стрел, кружок был, играли на музыкальных инструментах. Сейчас не увидите.
Играть на «чатхане» – тяжелый труд, молодежи привить не могут. Горловое пение – природный дар. «Поиграть и сейчас можно найти людей, а самое главное вот здесь, – сказал старый учитель, притрагиваясь руками к горлу. – Здесь…»
Самое тяжелое – научить разговаривать по-хакасски…

Окончание читайте, пожалуйста,
в следующем номере

Анатолий ЦИРЮЛЬНИКОВ

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"