ТОЧКА ОПОРЫ 
 

Игра в Казанку

Целая утопленная страна лежит на дне. Под вековой толщей ила – достоинство человека, потенции народа, и как их теперь оттуда вытащить?

Мы не фотографировали искуссьвенное водохранилище, море, затопившее деревни, – что толку снимать мертвое. А на этом фотоснимке живое, река Чулым, на которой стоит Балахта. Живое, теплое, видите, дымок над домом на той стороне реки...

Когда-то в Балахту входил район, затопленный при строительстве Красноярской ГЭС. Под воду ушли райцентр и 31 деревня – живые прообразы знаменитой распутинской «Матёры».
У каждой деревни была своя история.

…Усть-Погромная была основана в середине 1640 года. Отряд казачьего атамана Милослава Кольцова ушел на больших стругах вверх по Енисею и «погромил», как докладывали воеводе, противника. В память об этом сражении назвали речку и деревню… В 1722 году в ней побывал знаменитый академик-путешественник Д.Г.Мессершмидт, описавший занятия местных жителей – хлебопашество, животноводство, рыболовство, охоту, ремесла… В Усть-Погромной находился самый большой в районе фруктовый сад, где многие годы работал садовод Петровский Алексей Кондратьевич. Были начальная школа, клуб, магазин, кинопередвижка… Все ушло под воду.

(Из архива В.Д.Рыжако и сыновей)

Простое товарищество

Я оказался в Балахте, прослышав про «простое товарищество», как здешние школы назвали свое объединение. Зачем оно им понадобилось? А вы сами их спросите, сказала начальник районного отдела образования Любовь Григорьевна Шнайдер, человек совершенно не бюрократический. Да и районо здесь что-то вроде земства, которого, правда, в Сибири не было. Как и сто лет назад, в столице проводят реформы, модернизируют, а на местах, слава Богу, делают по-своему.
И на то у них жизненная аргументация.
Вот что получается, разъясняли мне Любовь Шнайдер и заведующая методкабинетом Людмила Крутылина. Всеобщий распад хозяйств ведет к тому, что детишки растут неблагополучные, для них норма – неуспех, провал. А изменить ситуацию можно лишь надеясь на перемены в следующих поколениях. Вот и подумали: надо, чтобы ребенок в чем-то почувствовал успех.
А для этого – объединить ресурсы, сильные стороны разных учителей, школ и деревень.
Первоначально, рассказали педагоги, была идея «ассоциации», но юрист посмотрел в нормативной базе – не можем так называться, собственного имущества не имеем. Пришлось стать «простым товариществом», как сказано в Гражданском кодексе РФ.
Объединились пять школ и сельскохозяйственное училище.
Определили направления… На базе одной из школ – в селе Кожаны – создали профильные классы, и туда по субботам стали съезжаться дети из других деревень. Создали парк техники: акционерное общество дало в аренду районо на пять лет четыре автобуса и «уазик», и еще у некоторых школ транспорт был.
Отобрали сильных учителей из разных сел. Преподавание «командное»: один предмет ведется группой учителей, по блокам. В математике, положим, четыре блока, сначала ведет один учитель, потом другой… «В общем, у нас, – говорят мне, – идея коллективного товарищества…»
Слушая балахтинцев, я вспомнил другую историю – тоже про кооперацию.
В начале 90-х Министерство образования РФ совместно с Голландией осуществляло проект по развитию у нас аграрного образования.
Попытались было вначале, как у них, – что-то не получается. Тогда стали изучать историю фермерства. Оказалось, во всем мире примерно одна и та же картина: одинокие свинопасы, крестьяне начинают сбрасываться, положим, на удобрения, быка-производителя, машины самые современные, XIX столетия. Потом создают крестьянский банк, открывают курсы, и так постепенно свинопас превращается в фермера. «Так что же нам делать?» – спрашивали наши реформаторы у голландцев. В ответ те рисовали картину маленького передового российского хозяйства: «Одна-две коровы, свиньи… и это», – показывали они жестом на удивившее их и очень понравившееся орудие, которым косят траву в заросших кругом полях. «Это?! – досадовали наши, – а как же то? – И кивали на пейзаж процветающей, катающейся как сыр в масле Голландии. – Сколько же нужно для этого лет?» «Сто», – спокойно отвечали голландцы, испытавшие все на своем опыте.
«Ну, у нас все-таки морозы, Сибирь, – сказали мне в Балахте, – может, побыстрей…»
Один год прошел. Есть ли какие-то результаты?
«Эти учителя из простого товарищества, – заметила руководитель районного образования Шнайдер, – на голову выше в понимании образования. У них другая система повышения квалификации, мы называем ее «сетевой университет». Иначе устроенное образование – по потребности, а не сверху, что ведет к другой жизни». – «Это как?» – «Ну, есть такая беда: как какая-то проблема, сразу начинают перекладывать: тот должен сделать, этот. А сами? Мы теперь говорим: если хотите что-то менять, то имейте в виду – сами…»
В край, на курсы повышения квалификации, объясняют мне, теперь ездим не по разнарядке, а для удовлетворения конкретных потребностей. И когда – все, резерв исчерпан. А в основном подпитываемся на месте, друг от друга. И выясняется, что резерв – большой. Теперь еще есть желание – переложить часть забот на учеников. Дети говорят: вы там что-то объединились, мы тоже хотим. Почему мы должны только отдыхать? Мы хотим делать…
Обрисовав радужные перспективы, меня привезли переночевать в здешнюю гостиницу под названием «Березка», сильно смахивающую на катакомбы. «Наверное, закроемся», – сказала дежурная. Педагоги страшно извинялись. «Ничего, – сказал я, – может быть, ваше товарищество построит новую». «Да, – сказали мне, – есть идея…»
Сказали и побежали – пока засветло – на огороды. Все там, включая главу местной администрации. Всех связывает огород. И в этом, подумал я, залог того, что учительское товарищество может перерасти в жизненное.

Районный центр Балахта – в основном деревянный, пахнет навозом, дымком.
На здании администрации сохранилось выложенное кирпичиками на века «Слава КПСС», под трехцветным флагом – серая голова Ильича на постаменте. Но самое лучшее в поселке здание – уже не райком, а банк, даже два, одно в бывшем купеческом доме. Народ хочет прилично жить, что видно по здешней архитектуре: изба избой, а на воротах – кольцо с львиной мордой.
На травке у домов, вдоль улицы – самодельная техника. И мужики – прислушался: о чем разговаривают? – о технике… Хозяйство развалено, как повсюду, но есть, говорят, крепкий фермер, и бывший передовой совхоз, и МТС, то ли оставшаяся с середины прошлого века, то ли созданная заново.
Прогулялся на край села, глянул на ферму – она не в разобранном состоянии, но на заборе надпись типа: «имели мы это сельское хозяйство»…
А посмотреть с горки – такая красота… Внизу, за мостом, на островке – старая деревня, как игрушечная, к домику причаливает лодка, розово-золотой закат, быстрое течение, бесконечная, ярусами до горизонта, тайга. И из этого неописуемого пространства – кукушка кукует.
Картинка чего-то щемящего. Взгляд на земную жизнь как бы сверху. Подарена зачем-то нам такая возможность…

Дорога жизни

«…В деревне Кижарт был колхоз «Таежник», до войны 76 дворов. Посевные площади 600 гектаров. Охотничья бригада добывала пушнину. Четыре пасеки, на каждой более сотни пчелосемей. Семья Катаевых, четверо работающих, получила в 1939 г. на трудодни тонну меда.
На фронт ушло 60 человек, вернулось 20–25. Погибли Слатко Константин, Потехин Яков, Косов Яков, Васильев Михаил…
После войны в деревне было 50 дворов.
…Известные охотники – Ямонтов Дмитрий Кузьмич, Васильев Иван Лаврентьевич, Тебеньков Егор Романович. Ходили на медведей.
Просуществовала деревня до 1965 года и была снесена в связи с затоплением».

(Из рассказа М.В.Катаева, запись 19 июля 1979 г.)

В девятилетней школе поселка Щетинкина – 46 учеников. «Боимся, закроют», – сказала директор Галина Михайловна Юшкова, объясняя зачем им товарищество: крыша, поддержка, эксперимент.
Говорят, деревня консервативна, не принимает нововведений… Но маленькая школа пойдет сегодня на любой эксперимент, лишь бы сохраниться.
Не ожидал увидеть в обыкновенной деревенской школе, щетинкинской (вот странная близость имен) – то, что двадцать лет назад видел у знаменитого педагога Михаила Петровича Щетинина. Тогда это воспринималось как вызов системе. А теперь школа без классно-урочной системы, без домашних заданий, с разновозрастными группами взаимного обучения – уже не редкость (в Красноярском крае – десятки школ, работающих по методике КСО).
Эта, «щетинкинская», – только начинала…
В «группе сменного состава» дети 6–7 классов занимались географией и немецким. «У каждого своя тема, – объяснила мне учительница. – Вот та девочка идет впереди, здесь маленько отстает».
Сейчас пятый класс подойдет. Кто-то подходит, кто-то уходит. Нужно ли переставлять парты? Об этом еще не думали. Может быть, надо в кружочек посадить.
Для вас, спрашиваю учительницу, работать так легче или труднее? Отвечает: и так и так. «Все-таки двадцать лет работали по-другому, разжевывали. С учебником на уроке занимались 10 минут только, а теперь все время – сами. Мне кажется, так лучше. Посмотрим…»
Над доской – географическая карта с двумя полушариями, как у мозга. «”Комт” по-немецки – это летит?» – спрашивает ученица. – «Нет, “комт” – приходит…» «Я сейчас не могу у тебя проверить. Нет, Коленька, ты уже сам проверяй…»
Учительница хорошая, ласковая. «Вообще-то я географ», – говорит она мне. – «А немецкий?» – «Приходится, куда денешься».
Тема «Влияние климата на хозяйственную деятельность»…
«Раньше, – говорит мне учительница, – у нас было лето потеплей, а теперь осадков много. Со всех сторон залив, а мы – на горе, поэтому у нас ветер. Неприятно, когда на тебя каждый раз дует…»
Этот поселок, объясняет она, – переселенческий. Строили как временное жилье, а оказалось, постоянное. «То есть, – спросил я про ребят в классе, – это дети затопленных деревень?» «Да, можно и так сказать, – согласилась учительница. И добавила: – Здесь и место хуже. Там были поля, река. А здесь ни ручейка. Только водонапорная башня качает воду из залива, случись что…» – «Про свои деревни что-нибудь знают?» Пожала плечами. «Ну как же, проходят по истории. Свое древо жизни…»
…Некоторые переселенцы, рассказала она, приехали за тысячи километров – были такие красивые проспекты, в газетах писали, по радио… А теперь чем живем – только тем, что дает совхоз-акционер, от него зависим… «Но это, не хочется говорить, – как крепостные?» «Да что уж там», – сказала учительница.
Про товарищество слышали? Полезное дело? «Ну, если бы можно было отстоять маленькие школы… От нас до средней – 27 километров. Если нашу закроют, родители детей обучать не смогут, зарплата не всегда бывает. Я своего тоже снарядить не смогу, останется при мне. Да и ребятишкам ездить – ветра… А дорога зимой вот какая, – складывает ладони, – узкая. Ветра задувают дорогу. Мы ее как в блокаду называем, – усмехается, – дорога жизни».
В коридоре встретил директора, она меня поправила: «Эти дети не только из затопленных деревень, а сейчас уже можно сказать – со всей страны».
Дети затопленной страны…
«Там, за морем, – рассказывали учителя, имея в виду водохранилище, которое затопило деревни, – непроходимая тайга. Горные реки, рыбы много, зверя. У деревень тюркские названия, не знаем, что означает. А здесь – Приморск. Как встанет море зимой – перемещаемся по зимнику. Сколько машин ушло под лед».
Только дорога установится, едут на свой страх и риск. Местный глава на «уазике» проедет, а за ним и легковые. А потом и грузовые едут искать счастье.
За синее море, за высокие горы…

«Избранил царя матерны»

«Деревня Дорошкеево была на берегу Енисея, места веселые, красивые. Жили дружно, помогали один другому. …Началась коллективизация. Тут и пошло. Помню, отца вызовут в сборню и держат по целой ночи и все пугают: сдавай скот, коров, лошадей, а без скотины – куда крестьянину деваться. Организовали артель рыбаков, счетоводом был мой дядя, Сержаков Константин Петрович, а председателем – Берман Генрих Августович, ночью приехали и забрали неизвестно куда, он был немец с Первой мировой.
Хлеба росли хорошие, но заставляли все сдавать государству. А работать от темна до темна и, конечно, без всяких выходных.
Годы сороковые роковые не обошли никого…
Шевяков Кузьма Алексеевич с сыном Василием погибли на фронте, а жена его осталась с пятью малолетними детьми. Саму ее посадили за 10 кг гречихи. Детей отдали на Сухую точку в детдом, а она умерла в тюрьме. Задание было от района посадить восемь человек, хватали кого попало. Из 40 дворов за войну погибло свыше 50 человек. Нет в книге памяти…»

(Соколенко С.И., записано 30 марта 1996 г.)

Человека, который собирает историю затопленных деревень, зовут Василием Демидовичем Рыжако.
Сейчас на пенсии. А в шестидесятые годы был строителем, и ему было поручено вывозить дома, целые улицы, деревни. Протяженность зоны затопления Красноярской ГЭС свыше трехсот километров, ширина – пятнадцать. Перед затоплением он дома разбирал. Сто лет дом стоит, говорит, как дворец, а ты его разметишь, положишь на сани и на другом месте соберешь, уже на фундаменте. «А люди, из этих домов, потом жили в них?» – спрашиваю. «Не-ет… – отвечает Рыжако. – Построили еще до затопления несколько поселков, новых, и предлагали переселяться туда. Или давали деньги – и езжай к детям. Решай судьбу сам». – «Ничего себе, решай… А были такие, кто отказывались?» – «Были… Мы дом разбираем, а человек сидит, вода уже у ног…»
Спустя годы Василий Демидович стал собирать сведения об ушедших на дно деревнях, расспрашивать людей… Удивительная история, оказывается, была у этих затонувших деревень. На скалах, нависших над рекой, сохранились надписи тысячелетней давности, расшифровать бы… В трех верстах выше затонувшей деревни Караульной был утес, на нем в 1885 году обнаружили рисунок человека вверх тормашками – по представлениям древних, это был символ смерти. Как будто они предвидели, что станет с деревней и с человеком, у которого в голове все перевернулось…
А какие замечательные истории случались в этих деревнях… В Караульной в 1686 году некто Марчко Хомяков играл в шахматы с Андрюшкой Волынщиком, взял с доски фигуру и говорит: «Я чаял ферзь. А он – царь».
«И царя, – как сказано в историческом документе, – избранил матерны».
Написали донос. Красноярский воевода сообщил по инстанции енисейскому боярину, ответ был – пытать, пока не сознается. «С пытки он винился, что то непристойное слово говорил без вымыслу».
Несчастного шахматиста бросили в тюрьму и дали ход делу – отписали в столицу. Медленно раскручивалась государева машина. Лишь через год пришел в Сибирь ответ: «Великие государи (тогда правил триумвират царевны Софьи, Иоанна и будущего Петра Первого)… указали того Марчка освободить».
За трагедией – исторический фарс…
В период коллективизации в одном ныне затонувшем селе председатель колхоза решил завлечь народ на собрание. Для чего зажег на своем гумне два воза соломы и пошел звонить в набат, но и этим собрал немногих. Пришли те, кого собирались раскулачить, – подумали, что во дворе председателя пожар, пришли помочь потушить. А бедняки, пьяницы не пришли, хотя пожар видели…
Эти истории родного края Рыжако с сыновьями издал в книжке местного издательства. Василий Демидович говорит, что, как что-нибудь найдет, сразу пишет статью в районную газету. Пятьсот статей написал. И собрал музей, которым много лет заведовал.
Если покопаться, в нем много интересного.
Загадка неожиданного богатства и разорения миллионщика-винозаводчика и библиофила Юдина. Биографии земляков Героев Советского Союза – летчиков, капитанов, подводников из района, который ушел под воду. История детдома репрессированных. Фотографии девочки, родившейся первой в третьем тысячелетии.
Все зачем-то запечатлевает… Тех, кто не губил, не топил, а вылечивал и возрождал землю. В 70-е годы так Генрих Генрихович Шмидт спас от вымирания Красную и Безъязыково, а в 80-е Виктор Иванович Сенченко – свою деревню Грузенку…
Дай Бог, говорит Рыжако, чтобы на каждую умирающую деревню нашлись такие люди…
«Тут нет чужих, все земляки», – говорит Василий Демидович, родом из зоны затопления. Да тут через одного – оттуда.
Незадолго до того, рассказывал Рыжако, по земле ползли змеи, пробегали зайцы – животные уходили. А после, когда вода вымывала берега, находили вот такие каменные шары, видите, показывает он мне, кости мамонта, целые скопления костей. Палеонтологи помогли восстановить картину: головы мамонтов расходятся веером. Животные стояли голова к голове, прижимались друг к другу, пытаясь согреться – был же смертельный холод, наступало оледенение…
В июле 1991-го на этом месте встретились земляки – уроженцы сел, находящихся под толщей вод Красноярского водохранилища. Совершили памятную экскурсию по Енисею, бросили венки из полевых цветов туда, где погребены навеки старинные русские села и деревни.
Даурское, Дербинское, Убей, Караульно-Острожное, Усть-Погромное…

Наследники ушедшего века

«Деревня Острог, земля песчаная, всегда сухо. По реке ходили пароходы. Стояла очень красивая белокаменная церковь, на престольные праздники съезжались со всего района.
В советское время в церкви летом располагался пионерский лагерь, начальником много лет был высокий красивый человек, Спиридонов Василий, погиб в войну. На берегу были высокие песчаные холмы, мы купаемся, лезем наверх и сползаем вниз на животе по песку…
Мой отец, Гусев Иван Федорович, работал в колхозе кассиром, кузнецом, продавцом, был взят на военный завод в Красноярск, у него были золотые руки, кастрировал по всему району скот, делал сам кирпич, а печь такую сделает, она будет стоять тридцать и более лет, такого мастера, искавши, не найдешь, умер папа в 1970 году, образование 3 класса. Мама неграмотная, вечная труженица, на семнадцать лет младше папы. Хорошо пела, танцевала, играла на гармошке, Енисей переплывала свободно, была ростом 170 см, богатырского телосложения, красивая, а папа 150 см ростом, но мама всегда говорила: «Мне за моего Ивана золотого не надо».
Нас было семеро, четыре сестры и три брата…»

(Соколенко Н.И., записано 10 апреля 1996 г.)

У Рыжако два сына, оба учителя. Один, Александр Васильевич, пытается затопленную деревню со дна моря поднять.
Но вначале о нем. Это он раскопал историю о казаке-шахматисте из XVII века. Тоже играет – кандидат в мастера спорта по русским шашкам, организовал в поселке клуб успешных игроков, один из них, его сын, стал призером первенства мира по русским шашкам.
Учить детей этой старинной игре Александр Васильевич начинает с 5–6 лет, но есть претенденты и с четырех. В группе юных шашистов – пятнадцать человек. Есть настоящая, как во взрослом клубе, демонстрационная доска. Обучение в игровой форме, со зверюшками, которые прыгают по доске и съедают друг друга. Иногда кто-нибудь из малышей пробует шашки на зуб. Рыжако говорит, что детям эта игра понятна, они быстро схватывают суть.
Потом идут в школу, но от шашек не отходят (жена – учительница, пропагандирует среди родителей, дети играют на переменках, с часами, не глядя на доску…).
Получается шашечный комплекс, в котором два садика, школа, шашечный клуб. Выращены два десятка кандидатов в мастера спорта, много призеров, чемпионов разного уровня. Но дело не в этом, говорит Александр Васильевич, как бы возвращая меня к теме простого товарищества, зачем оно понадобилось.
Когда все разваливается, тонет – дети тоже перестают бороться, начинают считать нормой неуспех.
А воспитанники Рыжако успешны.
Так, из клуба русских шашек логически следует гуманитарный центр «Наследие».
Мы поняли, замечает Рыжако-сын, что нам стали узки рамки школы…
И тогда шестеро «прибаухнутых историков», учителей разных школ, собрали тридцать ребятишек и начали с ними углубленно заниматься историей, археологией, краеведением, правоведением… Победили в конкурсе «Поколение ХХI века» и, получив грант, вспомнили деревню Казанку под толщей вод…
Школа или палаточный лагерь. Сообщество со своей особой жизнью. «Вече», «археопаг», «посвящение в отроки». Любимые песни у костра.
Это стало традицией. Семинар-погружение, исследование…
Сначала составляют карту местности: тут – клюквенное болото, тайга, под скалой бился ключ, а у реки крутилась мельница.
На одном берегу жили переселенцы из Казанской губернии. Они мастерили телеги, сани, сбруи, изготавливали кирпичи. А на другом берегу обустраивались рязанцы, вот так располагались улицы и дома, пекарня, конюшня, кузница.
Здесь, скажет кто-нибудь, стоял дом моего прадеда…
Подробное, составленное со слов очевидцев, описание.
С этой картой Рыжако-сын с коллегами и учениками приезжают на место и начинают заселять его. Ну, вроде того, как это было когда-то.
Первыми прибывают старожилы. Они ставят промысловые избушки, заимки, как бы начерно намечая будущую сеть русских поселений, одним из которых была Казанка.
На другой день накатывается вторая волна переселенцев, и между старожилами и новоселами случаются разборки, улица на улицу.
На третий день (который в масштабе происходящего равен году или десятилетию) трут набитые шишки, чешут в затылке и начинают договариваться – осушать сообща болото, класть дорогу, строить школу…
Мне это чем-то напоминает голландский «полдер» – отвоеванную у моря и цивилизуемую по определенной технологии землю, на которую прибывает фермер-переселенец. Только там это социальная реальность, а здесь пока что – игра. «Игра в Казанку» – погружение в историю, попытка исследовать и реконструировать жизнедеятельность исчезнувшей деревни.
И создать проект ее возрождения – не обязательно этой деревни, может быть, другой, угасающей, но еще существующей на карте местности.
В этой детской игре обращают на себя внимание участники.
Потомки тех, кто основывал эти деревни и жил в них. Учителя и ученики, историки и психологи. Студенты университета и воспитанники детдома, которых привозят «на Казанку»…
«Что значит для вас “Наследие”?» – спросили ребят про их компанию. «Общество, которое отличается от всех», «Настоящая маленькая жизнь», «Это круто», – ответили они.
Или, по словам Александра Рыжако и единомышленников, попытка воспитать поколение молодых людей, которые способны продуктивно работать в будущем, опираясь на опыт прошлого.
Планы молодых амбициозны: построить в поселке гостиницу и учредить независимую газету, сформировать общественное движение и войти во власть на районных выборах…
Может быть, дети сумеют достичь успеха в игре, которую все время проигрывают взрослые?
Опора – родной край.
Мы плохо его знаем. А они стараются узнать лучше.
Собираются из Енисейска и Балахты, Шушенского и Хакасии и начинают работать.
Детально исследуют свои места – историю, ископаемые, реки и почву, человека и экономику… Выясняют, что появилось нового и как может быть использовано – и создают карту своего района и выстраивают связь с другими.
Потом все это складывается, и возникает новая, уточненная карта нашего края. Инструмент действия для «наследников ушедшего века».
Ведь это сейчас они «послушники», «отроки», «преемники первой ступени», а пробьет их час, станут «полными наследниками». Перейдут Кряж, переберутся через каменный вал, где сжигали известь, сплавятся по реке до склона горы, в этом месте крутой.
И примутся за дело…
Его хватит на всех. Целая утопленная страна лежит на дне. Затонули не только деревни и атомные подводные лодки. Под вековой толщей ила – достоинство человека, потенции народа, и как их теперь оттуда вытащить, непонятно. Но что-то же делать надо.
«Казанку, может быть, никто не возродит, – сказал мне один из авторов той детской игры в восстановление деревни. Потом подумал: – А может, и возродят, места там красивые».
Чистые, прозрачные, до самого дна видно.
…Корякова, Донникова, Покровка, Караульная, Вознесенка, Двоеустье…

Фото автора

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"