ШКОЛЬНЫЕ ЛОВУШКИ 
 

Соперничество маленьких детей откровенно. Двухлетний мальчик бдительно охраняет свою игрушку, а чужую норовит захватить. Ах, не удалось? Немедленно изображается гордое безразличие и к игрушке, и к ее обладателю. Тонкий ход! А ведь человек еще и говорить-то не научился.
Другой пример. “Будете есть суп?” – спрашиваю четырехлетних девочек. “Нет!” – отвечает одна, а другая говорит: “А я буду!”. Тогда первая, оттесняя вторую, опрометью бежит к столу: “Мне, мне первой налей!”. Желание доминировать выражено так смешно и так искренне!
Инстинкт преобладания Я и оттеснения не-Я облагораживается довольно поздно, годам к десяти – двенадцати. К этому времени опыт межличностных отношений уже приучил ребенка к тому, что люди хоть и соперничают друг с другом, но между ними принято осуждать эгоизм и бойцовские чувства. Взрослые взывают к справедливости и требуют доброты: “Поделись с братом!”, “Не стучи и не кричи, ты здесь не один!”, “Отдай соседскому мальчику!”, “Уступи, ты же умнее!”, “Не дерись!”. После детства все это укладывается в человеке по-разному: одни усваивают двойной стандарт, другие укрощаются, а третьи так ничего и не могут поделать с жаждой лидерства.
В учителя попадают и те, и другие, и третьи. В администраторы – только третьи.

Что там, за дверью в учительской?

Заложником тайных интриг учитель становится тогда, когда он не может открыто обсуждать свои проблемы

...И разбил горшок с цветами

Известно, что в учительском коллективе сильнее, чем в других, стремление окружающих уменьшить твой материальный и статусный капитал. Не только потому, что женщины собственницы по природе и для большинства из них вопрос статуса более актуален, чем внутренняя гармония, но и потому, что свою профессию они рассматривают как поле личного самоутверждения. На этом поле каждый сантиметр взят с боем. В этом смысле показательно отношение опытных педагогов к молодым специалистам, а старожилов школы – к новичкам. “Посвящение” обычно начинается с дружного осуждения за глаза: не по-учительски одет, не держит класс, не владеет методикой, весь урок токует, как тетерев. Затем следуют иронические намеки: вам бы поучиться у старших товарищей, посоветоваться с администрацией. Если новенький ничего не понял, не начал уважительно заглядывать в глаза и восхищаться опытностью коллег, ему подстраивают травмирующие ситуации, как то: задерживают класс на предыдущем уроке, прячут журнал, изменяют расписание и не предупреждают, настраивают против него родителей и так далее.
Вот простая и обычная для школьной жизни картинка: ученик бежал на перемене и задел горшок с цветком. Горшок разбился. Цветок посадили в банку с водой, а черепки выбросили в мусор. На следующий день ответственная за кабинет учительница приходит в этот же класс и при детях отчитывает учителя: “У вас дети на головах ходят, а вам хоть бы что!” Она требует, чтобы срочно, немедленно цветок был пересажен в точно такой горшок. Ей говорят: “Хорошо, хорошо!” – и после уроков дети и учитель отправляются в магазин. Но вот беда: ни в одном магазине точно такого же горшка не находится! Решают купить самый красивый и самый дорогой из имеющихся в продаже. Цветок с любовью пересажен. Увы! На следующий день ответственная за кабинет учительница снова приходит кричать – уже со слезами и с директором: “Это был не просто горшок, а подарок!” И в самом деле, должен же директор понять ее обиду: а то берут всяких новых учителей, а толку никакого, только горшки разбивают да часы отнимают…
Бывает, уже на этом этапе удается выжить человека из школы. Между тем несдавшиеся обречены на новые испытания. Если учитель популярен, его тут же начинают подозревать в непринципиальности, нетребовательности, заискивании перед детьми. Самый тяжелый грех, когда учитель занимает сторону ученика в конфликте этого ученика с другим учителем. Вот уже в ход идут и доверительные разговоры в кабинете директора, и анонимные письма в управление образования…
Но заложником тайных интриг учитель становится только тогда, когда у него нет возможностей для открытого обсуждения своих проблем.

Чтобы знали, кто в доме хозяин

Еще лет двадцать назад в любой школе существовал свой стихийный гайд-парк, имя которому было «учительская».
В перемены или после уроков учительская гудела, как разбуженный улей. Сидя за столами или в креслах, стоя парами или группами, шепотом или во весь голос учителя что-то горячо обсуждали. Бывало, смеялись, бывало, и плакали. “А он, представляешь, мне еще и отвечает”. – “Да не бери в голову, он всем отвечает”. – “Что, опять новое расписание, предупреждать надо”. – “Здесь, говорит, образовательное учреждение, а не богадельня”. – “И я ей: убирали, убирали мы эту терри-чертову-торию”. – “Ну ты наивная, что уж там доказывать, на кого училась – тем и работай”.
Именно здесь создавались учительские, ученические и родительские репутации, формировалось общественное мнение по всем фактам школьной и околошкольной жизни. Главное, люди проговаривали свои проблемы, не несли домой груз впечатлений. Здесь было что-то вроде клуба по интересам, шел непрестанный обмен-размен чувств и мыслей, и это не только освобождало и укрепляло учителя, но и формировало его методико-педагогические приоритеты.
Сегодня в большинстве школ или совсем нет учительской, или этим словом называют нечто невразумительное: комнатушку, где стоят два стола; уголок кабинета, где сидит завуч с расписанием или секретарь с компьютером, или даже помещение без окон, предназначенное, видимо, под гардероб. Говорят, места в школе не хватает. Ой ли? Когда именно не стало хватать места для учительских? То-то и оно, что после того, как директора получили право самостоятельно решать кадровые и финансовые вопросы, – в начале девяностых.
“Осиные гнезда” учительских никогда не оставляли администрацию в покое. Войдет, бывало, директор в разгар какого-то спора – все замолчат. Всем неловко. Или вдруг хмурый завуч, зайдя в учительскую на перемене, начнет нервно и громко придвигать стулья к столам. Все затихают. Что за знак он подает? Не иначе как выпроваживает. Точно: “Товарищи учителя, идите к детям, а то они сейчас школу снесут!” Только ведь не о детях он заботился, а о том, чтобы учителя не собирались, не объединялись, не расслаблялись. Чтобы знали, кто в доме хозяин.
А вот если самой основой школьного уклада становится идея гражданского общества и сам школьный урок становится пространством самовыражения учителя и ученика, стихийный смысл учительской развивается совсем в другом направлении.
Вот что пишет Евгения Соколова, учительница истории одной из лучших в России инновационных школ: “Суть учительской профессии не коллективная, а сугубо индивидуальная. Учитель один. Один класс. Один кабинет. Поэтому я хожу в учительскую, как в дамский клуб. Здесь тихо, спокойно. Я заползаю сюда после шести уроков и сажусь за большой стол. Меня обволакивает ощущение неурочной тишины и неучительской безответственности. Булькает кофейник, журчат голоса коллег за маленьким столиком, шелестит ксерокс – кто-то множит листочки для завтрашних занятий. А методической литературы в учительской совсем нет – она в библиотеке отдыхает. Я так не хочу, чтобы в дверях появился директор! Он очень хороший человек, великий педагог, но сейчас я не вынесу разговоров о детях и задачах коллектива! Я бы повесила на дверях всех учительских во всех школах мира плакат: “Директорам вход строго воспрещен! Завучам тоже!”. В самом деле, у них у каждого есть своя территория, а вот у нас нет. Стоп! А есть ли своя территория у детей? Не классы же. И не туалеты. А что? Может быть, школьный коридор? Единственное место разрядки. Пространство, куда в порыве гнева мы выгоняем с уроков нерадивых учеников, где в перемену нас отлавливают ученики беспокойные: “Вот я вам еще одну работу принес, хочу оценку исправить”. Нет, коридор не спасение. А ведь должно быть в школе у каждого такое место, где он абсолютно свободен в своем хотении и праве. И я представляю школу как большое щедрое дерево со многими ярусами приютов”.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"