ЛЮБИМЫЙ ГОРОД N38
ПРОГУЛКА 

Вокруг плотинки

Екатеринбург известен многими сюжетами. Здесь была отлажена система горнодобывающих заводов и убит последний русский император. Здесь работали загадочные русские писатели Бажов и Мамин-Сибиряк. Именно здесь возник оригинальнейший вид жульничества – хитничество и построен уникальный “Городок чекистов”. Но главная из достопримечательностей города известна только его жителям. Это плотинка – действующая по сей день маленькая плотина, перекрывающая реку Исеть. Излюбленное место встреч, прогулок и мечтаний. Неформальный центр города. Пересечение главной улицы с главной рекой. И что-то несерьезное, игрушечное. Не плотина же – плотинка.

Маршрут 1 – “До плотинки”, маршрут 2 – “После плотинки” и маршрут 3 – “Над плотинкой”.

Пассаж Улица Вайнера Здание администрации Дом главного лесничего Дом главного начальника горных заводов Плотинка

До плотинки

Начать прогулку лучше по проспекту Ленина. До революции он назывался просто Главный. Сейчас название иное, смысл же остался. Проспект Ленина – действительно главный проспект.
Екатеринбург – город промышленный, и это, разумеется, сказывалось на жизни Главного проспекта. Даже нарушения дисциплины были тут весьма своеобразными: “Холоп Ефимка сын Артамонов розгами бит за то, что в день Илии Пророка года 1800 ездил на диковинном самокате по улицам Екатеринбурга и пугал всех встречных лошадей, которые не только на дыбы становились, но на заборы бросались и увечья пешеходам чинили немалые”.
Впрочем, не все и не всегда здесь было столь блистательно. И если верить очевидцу, то в начале позапрошлого столетия дело с проспектом (да и с прилегающими к нему улицами) обстояло так: “Екатеринбургская горная полиция надлежащим образом не устроена, и состав ее по обширности здешнего города и стечения со всех сторон прибылых людей скуден и недостаточен… Как по Главному проспекту, так особенно в побочных улицах прежде сваливался и ныне сваливается навоз, а в концах последних навалены большие громады оного… Находящаяся здесь воинская команда до такого расстройства доведена, что в ней не приметно никакого порядка и дисциплины… Часовые по постам не разводятся, а сами по себе, во время и не вовремя являясь на оные, и нередко хмельные, произвольно сменяются и тут придаются столь глубокому сну, что в ночное время при екстренных пожарных и других случаях едва их можно разбудить”.
Нечто похожее на это наблюдалось и спустя полвека: “Бесконечные прямые улицы во всю ширину загустели грязью. Лошади с трудом тащили экипаж. Даже на Главном проспекте – ни проехать, ни пройти. Чуть получше было возле громады кафедрального собора в центре, вокруг которого стояли красивые каменные здания, пестрели вывесками магазины. Но как только свернули в переулки, так опять лошади зашлепали по грязи”.
По большому счету лишь столетие назад Главный проспект сделался полноценной европейской улицей. Павел Бажов писал о нем: «Здесь с Уктусской улицы повернули на Главный проспект – лучшую часть города. Окрашенная в голубой цвет церковь, обнесенная довольно тесной оградой с чахлыми деревьями, не привлекла внимания. Церковь как церковь. Не лучше наших заводских. Но вот дом с лепными украшениями – это да! Ничего похожего не видывал. И вывески тут какие-то необыкновенные: “Жорж Блок”, “Барон де Суконтен”, “Швартэ”, а сверху какой-то неведомый “Нотариус”.
Сама по себе эта главная улица была не похожа на остальные. Посередине обсаженная деревьями дорожка для пешеходов.
В начале каждого квартала, у прохода на эту дорожку, с той и с другой стороны небольшие лавочки, около которых толпится народ. Пьют “кислые щи”, “баварский квас”, ребята отходят с разноцветными трубочками, в которых, как я вскоре узнал, продавался мак с сахаром. Маковушка стоила от одной до трех копеек. Около лавочек прохаживался или стоял городовой. Эти постовые набирались из внешне видных людей, и все четверо, которых я видел в тот день, показались огромными и страшными. На этой же части пути увидел вывеску: “Продажа металлов... графини Стенбокк-Фермор”».
А после революции настрой проспекта снова поменялся. Маяковский восхищался в 1928 году:

Под ним
    с простора
        от снега светлого
встает
    новорожденный
        город Свердлова.
Полунебоскребы
    лесами поднял,
чтоб в электричестве
        мыть вечера…

А рядышком с этими “полунебоскребами” доживали свой печальный век так называемые бывшие – люди, не сумевшие (а чаще и не захотевшие) подстроиться под новые идеологические требования. Им были больше по душе “баварский квас” и невозможная в то время вывеска “Барон де Суконтен”.
Неподалеку от начала Главного проспекта расположена улица Вайнера – единственная пешеходная, а потому одно из привлекательнейших екатеринбургских мест. Братья Аркадий и Георгий Вайнеры здесь ни при чем – улица названа в честь некого Л.Вайнера – большевика. Но, проводя на этой улице свои досуги, о происхождении ее названия как-то не задумываешься.
На углу Ленина и Вайнера стоит один из самых старых магазинов города – так называемый Пассаж. Он был заложен еще до революции, правда, как здание Товарной биржи. Здесь поначалу разместились всяческие учреждения, но в скором времени строение отдали под торговлю.
Бок о бок с Пассажем расположено здание городской администрации. Это соседство не случайно – дело в том, что здание построили на месте старого гостиного двора (возле которого, естественно, определили место бирже).
Здешняя торговля с самого начала была делом непростым. Еще в восемнадцатом столетии тут решили делать лавки по особому, “сибирскому” стандарту, уже опробованному в Тобольске и Перми, – с дверцей для покупателей и небольшим окошком для осмотра. Но мудрая городская дума тот стандарт отвергла: “Здешнего климата народы приобыкли для договора в цене всякий товар иметь в своих руках. А по малости при лавке в окне места довольного количества товару уже расположить будет неможно. А многие покупатели охоту возымеют для обозрения товаров входить в лавку, и тем по причине воровства весьма настоять будут опасность и убытки”. Думцев послушались, и лавки выстроили без внешних дверей, однако же с большим окном: “А посему и покупателям входить в лавку уже не будет надобности”.
Естественно, торговых помещений не хватало – вокруг лавочек теснилось множество “нестационарных” продавцов: “Коробьев же, ящиков и саней выставляют столь много, что и в самые торговые дни не остается поселянам ни малейшего места. А потому вынуждены бывают одни останавливаться по улицам, а другие ехать в другие места… Но и за сим оные скупщики производят продажу припасов в коробьях, ящиках и санях, через что не только приезжающим поселянам причиняют стеснение, но и безобразие площадям”.
Рядышком же с новенькими лавками располагалось общепитовское заведение – трактир “Херсон” с подачей пива, виноградных вин, а также чая, кофе, табака и шоколада (разумеется, горячего). Дабы придать “Херсону” европейский антураж, владельцы отказались от исконно русского питья – хлебного вина и кваса.
Кстати, продукция здешних торговцев славилась если и не на всю Россию, то во всяком случае на весь сибирский регион. В частности, в 1837 году Пермский мануфактурный комитет, который проводил крупную выставку с участием екатеринбургских экспонатов, обратился к предоставившему их купечеству с довольно лестной просьбой – оставить те товары “для составления здесь постоянной выставки в виде губернского кабинета и музеума”.
Купечество ответило, как подобает: “Мы, екатеринбургские купцы и мещане, представленные от нас для временной губернской выставки вещи желаем получить обратно и оставить их для губернского музеума не согласны”.
Экспонаты выставки пришлось вернуть.
Правда, после революции торговое могущество города Екатеринбурга сильно поуменьшилось. В рядах завелись карточки – без них купить что-либо путное и по приемлемой цене было весьма проблематично. Карточки стоили, можно сказать, дороже, чем человеческая жизнь (или же человеческая смерть, что приблизительно одно и то же). Ильф и Петров в одном из фельетонов описывали жуткий (и вместе с тем курьезный) случай, произошедший в Екатеринбурге с одним из здешних преподавателей: «У доцента кафедры математики Промакадемии в Свердловске Н. Захарова умерла мать…
“Может ли быть на свете, – думал он, – несчастье большее, чем смерть матери?”
И не успел он так подумать, как выяснилось, что может. И еще как может.
Заключалось это несчастье в том, что в загсе 3-го района города Свердловска доценту не дали разрешения похоронить свою мать. Не дали, потому что он не предъявил продовольственной карточки покойной. Старушка, по-видимому, перед смертью так запрятала этот скромный документ, что никто не мог его найти. Искали всем домом и не нашли. А где только не искали! И в столах, и в шкатулках, и под диваном, и в щелях плинтусов, и на шкафах, и в книгах – всюду…
Хотелось бы погрустить, вспомнить детство, перебрать в памяти жизнь свою и мамину. А пришлось метаться, ползать на четвереньках под кроватями, искать и искать.
И в довершение всего надо было бежать объясняться, вести идиотические разговоры.
– Представьте себе, не нашли. Ну пропала!
– Все говорят, что пропала. Вы все-таки поищите, гражданин. Может быть, где-нибудь найдется…
Доценту пришлось заготовить в Промакадемии специальную справку о том, что его матери карточку вообще не успели выдать. Только так удалось похоронить покойницу».
В то время на торговой площади уже стояло символическое изваяние – “Голый человек”, или же “Ванька голый”, работы скульптора Эрьзи. Правда, официальное его название было несколько иное – “Освобожденный человек”, но жители города Екатеринбурга, недолго думая, переименовали громадную и совершенно обнаженную фигуру (снабженную к тому же всеми признаками взрослого и здорового мужчины).
В доме № 33 по Главному проспекту до революции располагалась екатеринбургская гимназия. Она была открыта в 1861 году и очень быстро сделалась одним из популярнейших культурных (а не только лишь образовательных) городских центров. Одна из городских газет, к примеру, сообщала: “Настало время, когда наши юноши, кончившие курс в гимназиях и реальных училищах, должны перекочевать в университетские города. Невольно берет забота об их будущности… Наш город, впрочем, всегда оказывал таким юношам материальную помощь, посещая спектакли, концерты и т.п. увеселения, устраиваемые с целью помочь учащимся”.
Словом, гимназия была виновницей множества всевозможных светских ве черинок. А с конца позапрошлого столетия здесь стали регулярно проводиться выступления ученических оркестров.

Водонапорная башня Экспозиция музея под открытым небом Дом печати Оперный театр Университет Памятник Жукову

В честь гимназии и набережная, к ней примыкающая (в наши дни – набережная Рабочей Молодежи), называлась Гимназической. На ней стоят два примечательнейших дома, а точнее говоря, дворца. Первый (№ 2) был резиденцией Главного лесничего Уральских горных заводов. Второй же (№ 3) принадлежал первейшему лицу в городе Екатеринбурге – Главному начальнику Уральских горных заводов. Кстати, оба эти здания выстроены архитектором М.П.Малаховым, не слишком ладившим с властями. Во всяком случае, в 1835 году начальнику заводов Дитериксу (обитавшему, естественно, в малаховском особняке) было направлено секретнейшее предписание: “На основании известного Вашему Превосходительству высочайшего повеления, признавая нужным сделать обыск у архитектора Малахова, который по тесным связям с бывшим командиром гранильной фабрики Коковиным наводит на себя подозрение”.
Главный же начальник был действительно хозяином Урала. Павел Бажов писал: “Другого такого по всей нашей земле не найдешь. В прочих городах, известно, всегда городничий полагается и другое начальство тоже, а у нас – один горный начальник. И никто ему не указ, кроме самого царя да сенату. Губернатор ли там, исправник – ему ни при чем. Что захочет, то и сделает. Такое ему доверие дано. Горный начальник тут всеми поворачивал. Строгость была, не приведи бог. Теперь приснится, так испугаться можно”.
Бажов имел в виду некоего Глинку, действительно прославившегося чрезмерной строгостью и самодурством.
Главный же орган власти находился в доме № 26 по Главному проспекту, и назывался он Главным управлением уральских горных заводов. Можно сказать, что это здание вошло в историю литературы: здесь допрашивали беглого крестьянина Афанасия Соколова, более известного по имени Хлопуша (разумеется, благодаря есенинской поэме). Результат допроса был таков: “Учинить жестокое наказание кнутом, вырезать ноздри, поставить на лбу и щеках повеленные указом знаки, сослать в ссылку на нерчинские серебро-плавильные заводы в вечную работу”.
А неподалеку от него находится сама плотинка, перегородившая речушку под названием Исеть. Исеть была речкой очень даже симпатичной. Мамин-Сибиряк писал о ней: “Текла зеленым плесом, точно в зеленой бархатной раме из вербы, ольхи, смородины, хмеля… красивая, вся усаженная благодатными селами, деревеньками и деревушками, точно гигантская нитка бус”.
Здесь, на плотинке, издавна любили проводить свои досуги жители города Екатеринбурга. Здесь же, разумеется, зимой устраивали романтичные катания с ледяных гор. Газета “Сибиряк” писала в 1839 году: “За катанье не требуется никакой платы ни от кого, и потому охотников бывает множество”.
Впрочем, и сегодня с посетителя плотинки ни копейки не возьмут.

После плотинки

За плотинкой находится так называемый Исторический сквер. В нем расположено немало увлекательных сооружений: памятник Геннину и Татищеву, водонапорная башня, экспозиция музея  прямо под открытым небом, всевозможные кафе. Особенно же интересно было здесь в 1887 году, когда на этом месте проходила Сибирско-Уральская научно-промышленная выставка.
Причин для проведения той выставки было немало. Один из гласных думы, например, высказывался: дескать, выставка “привлечет значительное число посетителей, а самый город, не имея высшего учебного заведения, устроит музей, который будет иметь поэтому громадное значение”. Другой же гласный добавлял: “Иностранцы интересуются Сибирью, говорят, что она богата и что они приедут на выставку непременно, и тогда Екатеринбург будет на высоте своего величия”.
Быстренько нашлись источники для финансирования проекта:
“а) сумма, ассигнованная с Высочайшего соизволения, из Государственного казначейства;
б) добровольные пожертвования общественных учреждений и частных лиц;
в) плата, взымаемая с экспонентов за места, занятые их произведениями на выставке;
г) плата за вход на выставку;
д) суммы, которые могут быть выручены от арендных на выставке статей, буфетов и т.п.;
е) суммы от продажи каталогов, планов, жетонов;
ж) фонд обеспечения для пополнения могущего быть дефицита”.
Впрочем, последний пункт был явно вызван желанием перестраховаться. Ведь, как сказал один общественник в 1909 году, Сибирско-Уральская промышленная выставка была “едва ли не единственной большой русской выставкой, не давшей дефицита”.
Экспонаты были самые разнообразные, вплоть до живых людей. Профессор Д.Анучин восторгался: “Всего интереснее были остяки, из коих один называл себя христианином, но по-русски не говорил, а другой имел у себя кукол-богов, перед которыми и молился, но мог объясняться по-русски. У последнего была и жена, характерная представительница этого грязного и загнанного племени. В чуме имелись кое-какие вещи, стрелы, посуда, котелок, оленьи шкуры, грубые украшения и две-три характерных собачонки, белой шерсти, со стоячими ушами, вроде шпицев. На родине они помогают загонять оленей, четыре штуки которых с санями и упряжью имелись и на выставке”.
Впечатляла и продукция Верх-Исетских заводов: “Посредине витрины возвышается громадная составная пирамида, предназначающаяся изображать своими составными частями разной величины объемы ежегодно добываемого заводами золота… пробы железа в виде узлов, завязанных в холодном состоянии, и штампованных вещей”.
Ну чем не старая и добрая ВДНХ?
Однако наибольший интерес все-таки вызывали всевозможные предметы быта: “По краям витрины находятся более крупные изделия заводов: чугунные диваны, камины, чугунные фигуры и бюсты, украшения для садов, заслонки и т.п.; далее, на изящно сделанных из металла полках, расставлена масса разных красивых, а подчас замечательно натурально вылитых фигур, групп и вещей… например, лампы, бюсты писателей, животных… избушка на курьих ножках, натуральная группа собак на стойке (сеттер с легавой); прекрасные группы лезгин и охотников, в высшей степени замечательное изображение крестьянки, едущей верхом на лошади с граблями в руках, сделанное по рисунку Лансере… В витрине есть альбом с фотографическими снимками со всех вещей и фигур, имеющихся в продаже в лавке заводов, по которому и можно ознакомиться с содержанием последней”.
Впрочем, впечатляла и “культурная программа”. Один из пермских журналистов сообщал читателям своей газеты: “Екатеринбургская выставка, куда поехали разного рода увеселители, дала случай и возможность нашему городу прослушать и предвосхитить даже два концерта небольшого хора владимирцев на пастушеских рожках. Концерты эти заслуживают внимания по оригинальности инструментов хора и характеру музыки… Здесь мы слышали не игру, скорее превосходное пение, такие лились чистые, ясные, светлые звуки… Удовольствие усиливалось характером и мотивами народных песен, выбор которых как нельзя более удачен и нов, тем более что в здешнем крае мотивы большинства русских народных песен или искажены, или вовсе неизвестны, да и голосом, по климатическим условиям, Бог обидел здешний люд”.
Далее по Главному проспекту расположилось несколько довольно любопытных зданий в модном после революции конструктивистском стиле. Такие, как Дом печати (№ 49) или “Городок чекистов” (№ 69). Однако же тут есть постройки и дореволюционные, к примеру, Оперный театр (открылся в 1912 году оперой Глинки под названием “Жизнь за царя”, переименованной впоследствии в “Ивана Сусанина”). Есть и типичный “сталинский ампир” – например, университет (дом № 51) и Штаб Приволжско-Уральского военного округа (дом № 71).
А перед этим штабом гарцует на коне маршал Георгий Жуков. Нечто подобное действительно имело место, но, правда, в начале Главного проспекта, на площади перед зданием администрации. Маршал Жуков принимал парад, и, когда бесконечный хор солдат крикнул свое “Ура! Ура! Ура!”, конь под легендарным полководцем опрокинулся назад. Несчастное животное по трогательной кличке Мальчик после этого сдали на мясокомбинат. На всякий случай.

Над плотинкой

Улица Карла Либкнехта Женская гимназия Кинотеатр “Колизей” Музей уральской фотографии Вознесенская церковь Монумент “Комсомолу Урала”

Вторая по значению улица Екатеринбурга носит имя Карла Либкнехта (быв. Вознесенский проспект). Она пересекает проспект Ленина и идет вверх, на север города.
Первая достопримечательность на этой улице – городская женская гимназия. Она была открыта в 1860 году и с самого начала сделалась весьма престижным образовательным учреждением. Мамин-Сибиряк писал о ней: “Характеристикой наступивших шестидесятых годов, по нашему мнению, служит то внимание, с каким общество отнеслось к образованию, и прежде всего к женскому образованию, недостаток которого чувствовался в таком бойком городе, как Екатеринбург, уже давно. История возникновения женской гимназии служит лучшим примером того, что явились новые требования и запросы”.
Первая начальница этой гимназии Елена Кук была довольно яркой личностью. Современники писали: “Своим личным примером она поощряла [гимназисток] к труду, бережливости и всему тому, что должно лечь в основу истинно гуманного воспитания. Многие из ее воспитанниц продолжали потом учение на высших педагогических или медицинских курсах, где с честью окончили курс; другие, закончив учение в стенах гимназии или на ее педагогических курсах, так же, как и первые, приносили пользу обществу своими трудами и знанием”.
Впрочем, Софья Тиме, следующая начальница, была ничуть не хуже предыдущей.
– Вы дали целую плеяду учениц, именами которых могут гордиться ваши сограждане, – говорили ей жители Екатеринбурга.
Впрочем, она была известна в городе еще и как незаурядный музыкант. “Редкий концерт того времени проходил без участия Софьи Августовны, всегда служившей украшением концертной эстрады. В свое время это была блестящая виртуозка, легко справлявшаяся с пьесами труднейшего репертуара”, – писали про нее.
Неудивительно, что при такой начальнице музыкальному образованию уделялось самое пристальное внимание. Здесь, например, преподавал сильнейший в городе учитель пения Ф.Узких. Впрочем, Федор Спиридонович преподавал не только здесь: “Жители города привыкли видеть, как он на лошадке, запряженной в кошовку, без кучера, но с большой компанией детишек переезжал из одного учебного заведения в другое. Едет из реального в гимназию – везет реалистов, из одной гимназии в другую – в его кошовке гимназистки. Весело блестят глаза под очками в золотой оправе, выбиваются пышные волосы из-под шапки или шляпы; наблюдает за своими спутниками, остановит, если кто расшалится, поговорит с тем, кто невесел”.
На углу с проспектом Ленина стоит первое городское здание театра (ныне кинотеатр “Колизей”). Первый спектакль здесь был дан еще в 1847 году – жители города порадовались легкому водевилю “Кетли, или Возвращение в Швейцарию”.
В доме № 36 по Вознесенскому проспекту находится один из интереснейших музеев города – Музей уральской фотографии. До революции здесь было ателье одного из первых городских фотографов В.Метенкова.
А ближе к концу улицы, слева стоит Храм на Крови, а справа – дворец Расторгуева. Перед ним же – церковь Вознесения (которая, естественно, дала название улице) и монумент “Комсомолу Урала”, сделанный в 1959 году скульптором Сажиным. Он удивительно напоминает статую “Рабочий и колхозница” работы Веры Мухиной.
Вера Игнатьевна действительно была в городе Екатеринбурге – в Великую Отечественную, в эвакуации. Но вряд ли скульптор Сажин обсуждал с ней будущую статую. Скорее всего это просто незамысловатый плагиат.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"