ПЕРВАЯ ПОЛОСА

«Осторожно: зона освобожденного сознания!..»

Соловейчиковские чтения мы проводим уже восемь лет. Но каждый год кто-то из учителей оказывается на них впервые. И удивляется: неужели так бывает?
В этом году и в нашей редакции оказался такой человек. Он работает в «Первом сентября» совсем недавно, но вы уже знаете его по статьям в газете.
Сегодня мы предлагаем вам взглянуть на чтения его глазами.

Собираясь на Соловейчиковские чтения, я приготовил две кассеты, комплект батареек, две ручки и блокнот. Воображение рисовало мне огромное количество учителей со всей страны, которые толпятся в большом светлом помещении, о чем-то оживленно разговаривают. И я среди них, словно заброшенный в тыл врага, «чужой среди своих». Я не учитель и потому невидим для их глаз. Я хожу записываю на диктофон, делаю заметки в блокноте.
О чем может идти речь на подобных чтениях? Тема известна – «Что значит сегодня быть учителем?». Наверное, все эти прекрасные люди соберутся вместе, будут говорить о своей работе, обсуждать методики, новации, педагогические веяния, учебники, пособия, думать вместе, в конце концов: что же значит сегодня быть учителем? Может быть, они примут какую-нибудь резолюцию или манифест.
Я слишком мало проработал в «Первом сентября», чтобы быть подготовленным к тому, что происходило в Доме учителя на самом деле. Так и запишите: выразил протест в связи с тем, что испытал культурный шок. Предупреждать надо. Табличку вешать: «Осторожно. Зона освобожденного сознания».
Разумеется, там были учителя, студенты педвузов, даже школьники, вахтеры, охранники, очень много здоровой суматохи, красивые лестницы и большие светлые помещения. Но все это не важно.
Для меня эти чтения были взлетом. Взлетом сознания.
Началось все с Ямбурга. О его манере вести лекции хочется говорить гомеровским слогом: «Шутками блещущий Ямбург речь начинает, лани подобную мысль легко догоняя».
В самом деле, чего можно ждать от темы «Учитель в современном мире»? Ямбург говорил о том, что сейчас важнее всего делать вещи на первый взгляд необязательные, но самые нужные сердцу. Писать книги, открывать музеи, учить детей быть людьми...
Выступление закончилось. Ямбурга тут же окружили со всех сторон, засыпали вопросами.
Коридор был полон людей. Разговаривали, жестикулировали, что-то азартно рисовали на листочках, записывали имена, адреса, обменивались книжками и брошюрами, прощались и встречались, окликали, хватали за рукав проходящих мимо…
– Я хотела бы рассказать вам одну идею, – остановив Николая Крыщука, говорит женщина, и тот внимательно слушает.
А с другой стороны:
– Где же вы были? Идите в Малый зал, там так интересно!
– А можно с вами познакомиться?
– Смотрите, есть еще такая книга. Я вам достану, запишите, сколько вам надо.
Мне было радостно. Кажется, я почувствовал, что объединяет этих людей.
Чтения дают возможность живого общения – глаза в глаза. Здесь два увлеченных одним делом человека могут свободно и открыто поговорить. Это большая радость, думал я, и потому здесь все так возбуждены и как-то даже чуть-чуть светятся.
До начала второй беседы «Наука ученичества, или Обратная сторона дидактики» Александра Лобка оставалось уже немного. Я сел в кресло в Большом зале.
После кипучего, активного Ямбурга Александр Лобок был медлительно-задумчив. Он говорил о новой, только-только зарождающейся педагогике детства. О соотнесении двух «я» – взрослого и ребенка, об их полной равнозначности. О том, насколько мы можем вторгаться во внутренний мир детства, кем должны мы быть, чтобы хотя бы робко постучать туда.
Лекция? Нет, публичное размышление. Состояние философа, который всегда говорит миру: «Простите, я не о том».
И все-таки главная мысль, пусть и сужающая горизонт беседы: стать равным с ребенком, отдать ему право быть и развиваться самому. Право, которое мы почему-то взяли себе. Присесть на корточки, совместить углы зрения, чтобы наконец увидеть мир его глазами. И никогда не забывать увиденного. Именно сохраненный в душе взгляд в детство может оградить от попыток вторжения во внутренний мир ребенка, желания вылепить из него то, что требует мир взрослых.
...Кто-то, зайдя в зал, останавливался в дверях, кто-то поднимался и уходил, но через пятнадцать минут все молчали и слушали.
Точно так же кто-то заглядывал в Голубую гостиную, где шла репетиция пьесы Соловейчика «Печальный однолюб», стоял с минуту и тоже исчезал. Каждый зал, каждая беседа, как фильтр, отбирала людей, готовых слушать и слышать именно это.
На беседу Нины Грантовны Аллахвердовой-Соловейчик я шел с огромным внутренним напряжением: слишком много мыслей и переживаний. Нина Грантовна говорила о состоянии учительства и ученичества. Писать об этом и очень просто, и очень сложно. Просто, потому что речь шла всего о нескольких вещах, тесно и органично сплетенных между собой. А безмерно сложно потому, что каждое из этих понятий глубинно, неразрывно связано с природой, нет, не учительства, а вообще человеческой жизни. Ее смыслом, сутью, назначением.
Покидая Дом учителя, я обернулся. Кто-то уже уходил, нагруженный тяжелыми сумками с номерами газет, приложениями, продолжая по пути что-то горячо обсуждать. Кто-то оставался. Создавалось впечатление огромной творческой лаборатории, где все кипит, взрывается, пышет огнем и паром. Это территория свободы, где не действуют никакие законы, кроме обязанности слушать и слышать собеседника. И твоего права не согласиться. И я понял на исходе этих головокружительных дней: глоток этой свободы – мысли, слова, идеи – важнее всего для человека, который пришел на чтения. Когда чтения закончатся и учителя разъедутся по домам, они будут знать, что где-то есть такое место – место абсолютной творческой свободы. И это очень долго будет согревать душу.

Алексей ОЛЕЙНИКОВ

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"