КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
ВЫСОКАЯ ПЕЧАТЬ

“О, жизнь, тебе плачу собой”
Книга стихов Николая Данелия на фоне трех его фильмов

«Я прекрасно это начал...» Это название небольшой, изящно изданной книжки стихов Николая Данелия, кинорежиссера, художника, музыканта и поэта, оформленная его же рисунками.
Так, по первой строчке одного из стихотворений, назвал сборник стихов своего сына кинорежиссер Георгий Данелия.
Это вторая книжка Коли. Первую выпустили совсем уж крошечным тиражом сразу после его смерти – неожиданной, непонятной и ужасной. Его стихи были у многих друзей. Они и собрали, что у кого было, словно с их помощью хотели не дать укрепиться сознанию, что Коля ушел навсегда. Там было собрано то, что более всего ценили в нем ровесники – от озорства до хулиганства – то, что было, как оказалось, поверхностным, неглавным.
Здесь почти два десятилетия спустя отбор строг, драматургически выверен. Стихотворение – и рядом рисунок, живописный набросок или коллаж. Но они не иллюстрируют друг друга, эти два искусства, составные главного таланта Николая Данелия – кинорежиссера. И справедливо, что презентация книги в Союзе кинематографистов сопровождалась показом трех фильмов, которые он успел снять: курсовой работы, диплома, дебюта.
Эта печальная ретроспектива наводит на мысли о судьбе кинематографиста, о разнообразии путей, какими могла пойти отечественная кинематография, когда бы все дороги – от столбовой до самой незаметной – не оказались перегорожены одним и тем же скучным персонажем, знающим, что хочет смотреть зритель, – мятую, как позавчерашняя газета, имитацию.
Все три истории – о последствиях ошибок, непонимания и глухоты.
«Человечечек»: отец приезжает проведать давно, видимо, брошенную дочь, но принимает за нее совсем чужую девочку. Она не понимает даже простой игры, предлагаемой ей «отцом», но принимает от него куклу, деловито заметив при этом, что у нее уже есть такая. А другую девочку, которой нужна и эта кукла, и эта игра, и отец, он замечает и слышит слишком поздно, когда безжалостное время на скорости автобуса уносит его прочь.
Странный фильм о застрявшем в прорехах войны и смерти фотографе с сыном «Моментальный снимок» совсем не похож на обычный советский фильм «историко-революционного жанра», хотя, наверное, проходил тогда под этим грифом. Глазами мальчика и увидено безумие войны, где достоинство человека сведено к нулю, потому что право на жизнь и достоинство увязаны с нечеловеческими интересами противоборствующих партий.
Двадцатилетие, отделяющее от нас время создания этих фильмов, только подчеркивает неожиданную их актуальность. Сверкающая в глазах «белого» офицера (А.Иванов) паранойя войны не больше, чем деловитость «красного» (А.Панкратов-Черный), берущего на прицел невинных путников, один из которых – ребенок, а потом «наводящего порядок» шквальным огнем.
Оригинальность, так и оставшаяся никем не опошленной, сохраняет и дебют – прощальная картина Николая Данелия «Эй, Семенов!». Абсурдистская комедия с четкой, как и положено в абсурдистской комедии драматургией, где под ветром непредвиденных встреч и обстоятельств возникает прочная паутина обыкновенных человеческих отношений. Отец и сын едут на машине отдыхать, но случайная встреча круто меняет их маршрут и намерения.
Счастливчик, легкомысленный шутник и бражник, он двадцать лет назад затронул запретную в советском кино тему, которая сейчас получила такое развитие в российских фильмах, что в пору половину из них назвать «Отец и сын» или «Возвращение». Раньше самые смелые брались только за множественное: «отцы и дети». И всегда почти непонятыми и правыми были дети. Прогресс понимался только линейно. Модель общества – молодым везде у нас дорога, а старикам только почет, да и то избирательно – разделяла общество по механическому возрастному признаку, делала каждое следующее поколение одиноким.
Понятие отца искоренялось – из страха, надо полагать, что без этого не удастся увести зрителя от этимологии, ведущей к Отцу, т.е. Богу. И оно пробивалось сквозь толщу ментальной безотцовщины редкими, точечными, но всегда запоминающимися ударами, будь то «Летят журавли» Михаила Калатозова или «Отец солдата» Резо Чхеидзе. Но то были «отцы». В фильме Коли Данелия заговорила сыновняя ответственность.
Оболенский сказал как-то: «Юность мчится, только детство и старость длятся долго». Правда, он принадлежал к тому поколению, которое говорило устами Юлия Карловича Олеши: «Я старик: мне уже за тридцать». Николай Данелия не дожил и до этого порога «старости». Но вот что читала его мать, актриса Любовь Соколова, потеряв сына, и кажется, что это написано всем, кому его смерть разбила сердце:
Потеря сердца –
это чепуха,
была бы только
твердою рука,
чтоб, потеряв,
забрать его обратно.

Тамара ДУЛАРИДЗЕ

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"