БЕСЛАН–МОСКВА
“Вы в чем-нибудь нуждаетесь?” –
“Только в сочувствии…”
В московский Институт нейрохирургии
имени Бурденко из Беслана перевели девять
человек. В палатах сейчас только двое. Остальные
– в реанимации. Четверо пациентов – дети.
Состояние одного ребенка врачи называют
удовлетворительным. За жизнь троих продолжается
борьба. Все это время родственники пострадавших
в Беслане живут прямо в больнице.
Из официальных лиц судьбой жертв
теракта в Беслане занимаются только депутаты
Государственной думы от Северной Осетии. Они
поделили между собой все столичные больницы, где
находятся пострадавшие и их родственники. В
каждой дежурят помощники депутатов.
В Институте имени Бурденко это помощник депутата
Арсена Фадзаева Рудольф Бикаев, или, как называют
его родственники пострадавших, Рудик.
Бикаев – единственный представитель власти,
которого здесь видели. Все остальные о
сочувствии Беслану говорят только по телевизору.
Рудик приезжает в больницу каждый день. Приносит
людям все необходимое. В первую очередь это
сотовые телефоны. У многих приехавших в Москву в
Беслане и Владикавказе остались тяжело раненные
родственники.
Заходим в палату. У 30-летней Марины Тагзиевой
черепно-мозговая травма и ожоги третьей степени.
Обе ее дочери были в захваченной школе. Одна
пошла во второй класс, для другой это был первый в
жизни день знаний.
«У нас одна девочка тоже в Москве, только в другой
больнице, – говорит сестра Марины Рита. – А та,
что постарше, во Владикавказе осталась. Ее
недавно по НТВ показывали: лежит в больнице,
рисует…»
Сама Рита первого сентября тоже пришла на
праздничную линейку к школе № 1. Отлучилась на
несколько минут – купить детям цветов. А когда
вернулась, во дворе уже стреляли.
Вадим Дзандаров, у которого в Институте им.
Бурденко в реанимации 15-летняя сестра, тоже по
случайности не оказался в заложниках.
«Я помощник депутата городского собрания
Беслана, – говорит Дзандаров. – Как официальное
лицо, должен был выступать на линейке в третьей
школе. Но сам я заканчивал первую. К тому же у меня
сестра там учится… то есть училась… вот я и
попросился в первую школу выступить. Поехал туда
и опоздал на 15 минут. А приехал – уже все
произошло».
Все три дня Вадим дежурил у захваченной школы. До
1 сентября 2004 года молодой чиновник собирался
устроить в Беслане акцию «Мирный Кавказ» – с
концертом, с выступлениями уважаемых на Кавказе
людей…
Мы с Рудиком спускаемся на несколько этажей – в
палату к единственному ребенку, который
находится в сознании. Вадим догоняет нас у лифта.
«Вы не представляете себе, что такое сейчас
Беслан, – говорит он сбивчиво. – Пока у меня
сестра была во Владикавказе в больнице, я
несколько раз туда возвращался. Это мой родной
город. Но мне не хотелось туда ехать. Сейчас это
мертвый город. А все эти дни, с 1 по 5 сентября, даже
погода… говорили, это Бог над нами плачет. Дождь,
мрак, гробы повсюду. Мы не знаем, что будет завтра.
Мы не знаем, выживут ли наши родные. И даже вот
сейчас я не уверен, что прямо в больницу не
ворвутся вооруженные люди и всех нас не
перестреляют».
В палате 10-летнего Сережи Караева работает
телевизор. На экране – президент Путин. Звук
выключен. Телевизор подарил какой-то московский
банк. Сережа уже перенес одну операцию. Ему
предстоит еще несколько. Будут удалять осколки
из головы. Из-под бинтов на нас смотрят огромные
глаза.
«Он говорит, что еще там, сидя в спортзале,
поклялся Богу, что больше ни в одну бесланскую
школу никогда не пойдет, если выживет», –
рассказывает Лариса Цораева, сестра Сережи.
– А вообще в школу пойдешь, Сережа? – спрашиваю я.
– Это вопрос времени. Я ничего сейчас пока не
знаю, – отвечает он.
– После всего этого он стал разговаривать как
взрослый! Даже я бы так не сказала: «вопрос
времени», – говорит Лариса. – А вот уколов
боится, как маленький, кричит на всю больницу, мне
уже перед врачами неудобно…
В разговор вступает Рудик: «Давай поговорим как
мужчина с мужчиной. Я тебе даю слово, что все, что
ты ни попросишь, я тебе привезу. А ты мне даешь
слово – не бояться уколов. По рукам?»
Сережа пожимает Рудику руку.
«Он у нас совсем уже взрослый. У него даже
подружка есть. В девятом классе…» – говорит
Лариса.
«Так, может, тебе подружку привезти? А? Сестру
домой отправим, а за тобой пусть подружка ходит?»
– спрашивает Рудик.
«Не надо подружку. Не на что ей тут смотреть», –
отвечает Сережа.
Мы спрашиваем у него, что ему принести. «Мне
ничего не надо», – отвечает мальчик.
Потом, уже у лифта, нас догоняет женщина-врач. «Вы
знаете, он просто постеснялся у вас попросить, а
вчера весь день мечтал об этом. Ему очень хочется,
чтобы депутат Арсен Фадзаев что-нибудь написал
ему на память. Несколько строчек, но лично ему.
Сделаете?»
«Молодец мальчик. Жаль только, что уколов
боится», – говорит Вадим Дзандаров.
«Он же ребенок», – говорю я.
«Нет. Он мужчина. Осетинский мужчина», – отвечает
Вадим.
Сережу два раза навещал психолог. Все остальные
обещанной психологической помощи так и не
дождались.
«Это сейчас мы более-менее пришли в себя, –
говорит Рита Тагзиева. – А когда мы только
прилетели из Беслана, так плохо было, так страшно.
Я несколько раз в обморок падала. И другие
девочки тоже. И хоть бы кто-нибудь к нам пришел. Ни
психологов, не представителей власти, никого. Ну
просто бы пришли и поинтересовались, как у нас
дела. Нам ведь сейчас не надо ничего. В больнице
нас кормят, пустили пожить в палаты. Нам нужно
только внимание. Только сочувствие. Это ведь так
легко. Чтобы мы не чувствовали, что мы с нашими
бедами никому не нужны…»
«Правда, они могли бы быть к нам повнимательней,
– соглашается Елена Дзусова. Ее мать, Таисия
Дауева, сейчас в реанимации. – Они не смогли нас
защитить. Но все остальное – это же можно
обеспечить! Вот по телевизору рассказывают, что
материальная помощь идет в Беслан, что деньги
какие-то поступают. Мы этих денег не видели. На
похороны скидывались всей улицей. Да как
скидываться, если в каждой семье кто-то погиб? Вы
не представляете, что там творилось. Полный хаос.
В больницах не хватало самого необходимого. У нас
многих оперировали первый раз прямо в Беслане –
из-за этого сейчас почти у всех начались
осложнения, потому что ни стерилизации не было,
ничего…»
Институт имени Бурденко по собственной
инициативе и на собственные средства кормит
родственников пациентов, доставленных из
Беслана. На полчаса в день их пускают к родным в
реанимацию. Все остальное время они проводят в
палатах. На улицу практически не выходят.
Во-первых, почти все приехали из Беслана в летней
одежде. Во-вторых, не дает покоя милиция:
постоянно проверяют документы. И, только увидев в
паспорте слово «Беслан», отпускают…
Все деньги и материальная помощь, собранные
многочисленными фондами помощи Беслану, до
Института имени Бурденко не доходят.
«Мы же люди темные, можно сказать, с гор
спустились, – смеется Елена Дзусова. – Мы не
умеем счета открывать, ничего не понимаем в этой
бухгалтерии. Куда идти, что делать… Вы нас
простите, что мы смеемся. Мы просто плакать
больше не можем».
Главный врач Института им. Бурденко Леонид
Глазман говорит коротко: «Состояние больных
преимущественно тяжелое. Перспективы есть.
Загадывать не будем».
Наталья КЛЮЧАРЕВА
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|