ДОМАШНИЙ АРХИВ
ВСТРЕЧА ПОД ВЕЧЕРНИМ АБАЖУРОМ

“Пусть мысль нашу направляет доброта...”
Сигурд Оттович Шмидт беседует с нашим обозревателем
Дмитрием Шеваровым

Сигурд Оттович Шмидт – просветитель и педагог, патриарх отечественной исторической науки. Его первый печатный научный труд был опубликован в апреле 1941 года. В Историко-архивном институте он преподает вот уже 55 лет! Здесь каждую осень студенческая жизнь для первокурсников начинается с лекции любимейшего и старейшего профессора.
Созданный Шмидтом в 1949 году студенческий кружок источниковедения вошел в студенческие предания не только как научная школа, откуда вышли выдающиеся ученые, но и как легендарное братство молодых историков, преданных идеалам добра. Их дружеский круг и поныне соединяет сотни людей по всему миру.
Шмидт аристократичен и прост. Рядом с ним не может быть уныния, скуки и занудства. Как прекрасны его ободряющая улыбка, азартный интерес к жизни, неизменная доброжелательность и самоирония! Он давно нашел несколько детский и юмористический прием, исключающий важность собственной фигуры. Никогда не скажет, что «я ужасно занят», а лукаво обронит: «Шмидт сейчас очень занят, ему надо срочно закончить статью…»
И все-таки для «Первого сентября» 82-летний профессор нашел время. Надо сказать, что Сигурд Оттович Шмидт – давний друг, автор и подписчик нашей газеты.
Под старинным абажуром – такой же старинный круглый стол. И чай кажется особенно вкусным из фамильных чашек…

– …Недавно меня попросили написать автобиографию для одного издания, и я понял, что мне неинтересно перечислять список своих трудов или что в каком году я делал, где выступал, какие должности занимал. Мне интересно вспомнить и рассказать то, о чем я раньше не рассказывал.
– В русском языке есть забытое слово «добропамятливость»…
– Поэтому я пишу о родителях, вспоминаю об учителях нашей 110-й школы, и прежде всего об учителе русской словесности Иване Ивановиче Зеленцове, вдохновившем меня на многое в последующей жизни. Конечно, с удовольствием рассказываю о няне, которую в семье у нас звали Татой. Когда не могу чего-то найти, с улыбкой вспоминаю ее слова: «Какой ты у меня дурень!..» В ней было столько любви и заботы!
– При этом няня вряд ли вникала в то, чем вы занимались?
– Представьте, вникала. Правда, оставалась верна своим взглядам на прошлое и настоящее. Как многие из людей своего поколения, она считала, что все привычно-устойчивое закончилось в 1917 году.
– Это легко понять. Ничто наша память не хранит так цепко и бережно, как воспоминания детства и юности…
– При этом в памяти сохраняются и самые неожиданные вещи. Когда в начале 60-х я приехал первый раз в Париж, нас там встретил французский историк из Сорбонны и повез в гостиницу. А в Париже, как у нас сейчас в Москве, – пробки, и мы очень медленно продвигались к центру. Я глазел по сторонам, читал названия улиц, а там наименования улиц подчинены некой системе. В честь президентов названы площади, именами наполеоновских маршалов названы широкие улицы, а в честь генералов — маленькие улицы, скорее даже переулки. И я вдруг начинаю вслух сыпать датами побед этих наполеоновских генералов. И с того дня прошел слух среди местной профессуры, что я очень образованный. А образованность эта была отчасти мифическая. Когда в детстве я болел и много лежал дома, то я сам стал читать однотомный малый Larousse – французскую энциклопедию, которую моя мама привезла из Парижа, когда училась там. Во второй части этой книги были биографии разных знаменитостей. Я по-французски совершенно не читал, но знал латиницу, и мне было понятно: general такой-то, у него была victoire в таком-то году. И вот спустя сорок c лишним лет я вдруг вспомнил этих генералов, даты их жизни и побед. Вот так я понял, что даже, казалось бы, мусор, оставшийся в глубинах памяти, может оказаться полезным.
– Да, Сигурд Оттович, вас, пожалуй, ЕГЭ по истории не напугал бы, как он пугает многих нынешних выпускников. Ведь именно это теперь от выпускников и требуется — имена и даты...
– Меня как раз пугает повсеместное введение единого государственного экзамена. Мы и без того живем в кроссвордной культуре. Теперь и образование становится таким же кроссвордным. Создается видимость обладания знаниями. А тем временем молодые люди совершенно отучаются размышлять вслух. Предыдущие поколения были воспитаны в среде, где мысль прежде всего звучала. И это касается не только профессорской среды, в которой я вырос. Была культура церковной проповеди, университетской лекции, культура домашнего чтения вслух. Эти семейные чтения создавали особую атмосферу душевного сближения. Достоевский вспоминал, как в их семье читали вслух Карамзина, и это воспоминание согревало его всю жизнь… А мы торопливо впихиваем детей в технологический процесс, забывая, что через какие-то два-три десятка лет сегодняшние информационные технологии станут смешными. Техника моментально стареет. А понятия о культуре, нравственности, литературе — они живут веками. И если мы хотим, чтобы выпускники не уезжали за рубеж, где технологии еще долго будут нас опережать, мы должны прежде всего передать детям традицию. Пусть их мысли направляет доброта.
– Самый тяжелый удар нынешних реформ пришелся по гуманитарным предметам. Они подгоняются под схему, а часы, отведенные на них, урезаются. И более всего жаль детей с образным, художественным мышлением, чьи способности и возможности сейчас отвергаются, поскольку не вписываются в технократические рамки.
– Меня это особенно тревожит. Я не один год возглавляю жюри Всероссийских конкурсов исторических исследовательских работ старшеклассников и вижу, как много серьезных работ по краеведению присылают ребята. Настоящее краеведение — это всегда ведь и краелюбие, оно воспитывает любовь к Отечеству безотносительно к тому, сколько тебе здесь платят. А начинается оно с семейного фотоальбома, с истории родного дома и улицы, с привычек и привязанностей, казалось бы, пустяковых – к примеру, ходить по ягоды, по грибы. А это крайне важно для того, чтобы человек не был перекати-полем, чтобы он, где родился, там и пригодился. Теперь никто не мешает заботиться о своих корнях, говорить о них, но сегодня, после экономических реформ, проведенных жестоко и необдуманно, большинство населения живет трудно и бедно, родители слишком заняты повседневностью, им не до корней. Поэтому вся моя надежда на нынешних детей.
– Увы, последние годы много сделали для того, чтобы навязать детям потребительство в качестве единственно верного учения...
– Навязчивая крикливость СМИ заглушает разумное слово. Хозяева СМИ именно из-за своей исторической необразованности не понимают одного: эта «совковая», как они ее называют, страна, претерпевшая бедствия революции и Гражданской войны, голод начала тридцатых годов, массовые репрессии, – она победила в страшной войне. И победила благодаря душевному подъему и объединяющему чувству собственного достоинства. Настрадавшиеся, полуголодные люди рвались защищать свою Родину. Я ведь жил в то время и помню, что в нашей интеллигентской школе почти все ребята имели родственников – «врагов народа», но как они стремились попасть на фронт! И это стремление оказалось сильнее всех преступлений Сталина.
Сейчас молодежи внушается, что совесть абсолютно не нужна. Я не сторонник триады «православие, самодержавие и народность», но убежден, что нельзя идеалом считать Запад. Нельзя, конечно, отвергать Интернет и новые технологии, но как можно забыть, что нашей системе образования и нашим нравственным устоям много-много веков!
– Как историк вы занимались эпохой Ивана Грозного, событиями и культурой ХIХ века. На ваших глазах произошли многие важнейшие события ХХ века. Как вы себя чувствуете в ХХI веке?
– Я, кажется, достиг не просто солидного, а какого-то реликтового возраста. Но все-таки хотелось бы покинуть этот мир со светлым взглядом на грядущее. Возможно, именно поэтому я ищу в малых примерах гены будущих надежд. Правда, иногда опасаюсь: а не уговариваю ли я сам себя, используя свой логический опыт и свой интеллектуальный стаж?.. Мои надежды связаны с тем, что люди позволяют себе по-разному мыслить и оценивать явления, а встречаясь, разговаривают искренне, не опасаясь доноса. Это колоссальное событие для человека моего поколения. А мои опасения вызваны прежде всего вытеснением книги из повседневной культуры. Мне больно, когда я вижу, что мы теряем самые основы наших историко-культурных представлений. Люди перестают читать, и это трагедия, результат которой мы еще не представляем себе. Визуальные же источники знаний являются уже в основе своей навязанными. Особенно это касается телевидения. Даже если у вас 32 программы, то, что вы смотрите, – это не ваш самостоятельный выбор. За вас уже выбрали. Я понимаю, что мы захвачены мировым процессом, но мне хочется верить, что мы выдержим и это испытание.
– Вы остаетесь мечтателем…
– Потому я так долго и живу. А ведь вы еще больший мечтатель. Когда вы пишете о людях, вы рисуете всех одноцветно хорошими.
– Многоцветно хорошими?..
– Да-да, так точнее.
– Вы вспоминали сегодня про Париж, а вообще воспоминания о каких местах вы находите сейчас самыми прекрасными?
– С высоты своего возраста я ясно вижу, что никакие зарубежные впечатления не могут затмить того, что дарит нам родина. В 1961 году я впервые приехал в Вологду, а оттуда в Ферапонтово, чтобы увидеть фрески Дионисия. Тогда никакого музея там не было. Храм был заперт. Пошел, нашел сторожиху. Она говорит: я вам отопру, но мне надо уйти в сельсовет, поэтому я запру вас на полтора часа. И вот это были одни из самых счастливых минут в моей жизни. Стояло начало сентября, за стенами храма моросил теплый мелкий дождь. И вот вдруг в окна справа брызнуло солнце, фрески вспыхнули искрящимися красками…

Дмитрий ШЕВАРОВ

Фото
Владимира ЧЕЙШВИЛИ

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"