НА ПОРОГЕ ШКОЛЫ 
 

Чему не учат в институтах?

Разговор о профессии накануне нового учебного года

Аргументов для того, чтобы не идти в школу работать, достаточно, но молодые учителя вопреки всему в школе появляются. Только в Западный округ Москвы в последнее время приходят 170–180 выпускников педвузов ежегодно. Надолго задерживаются не все, но кто-то остается. И кажется, что та молодежная демографическая яма, которая возникла в наших школах лет десять назад, сегодня начинает понемногу преодолеваться.
Накануне нового учебного года мы познакомились с советом молодых учителей этого округа.
Начали разговор с одного-единственного вопроса: почему вы выбрали эту профессию, почему все-таки пришли в школу, что удерживает и не дает уйти, поискать более легкий хлеб или просто более хлебное место? Но в результате затронули многие болевые точки школьной жизни.
Разговор оказался предельно откровенным и острым. И это были размышления, которые могли бы принадлежать любому читателю нашей газеты, поэтому мы и не стали обозначать авторство каждого высказывания.

Ради чего работаем?

– Cомнения по поводу того, стоит ли продолжать работать в школе, приходят каждый год. И главная причина сомнений вовсе не финансовая.
– Я в прошлом году выпустила 11-й гуманитарный класс. И весь последний год каждый урок возникали вариации на тему: «Анна Николаевна, мы вас-то любим, но ваша математика нам совершенно не нужна». Под конец года это отношение стало просто невыносимо. Каждый день я приходила домой и думала, что из школы надо уходить. Как выкарабкивалась из всего этого? Пыталась насыщать урок всякой гуманитарностью. Организовывала игры, предлагала готовить доклады о жизни математиков, сочинять всякие задания в стихах. Хотя многие скачивают те же доклады из Интернета, лишь бы отделаться. Но если хотя бы у одного-двух в глазах появился интерес и ты видишь, что они от души написали свои доклады, в работе появляется смысл, стимул. Маленьких заинтересовать проще. Они видят предмет через учителя. А старшие уже определились, понимают, что им надо, и отталкивают тебя. А сейчас еще и такой аргумент у детей есть: мы уже поступили, родители уже заплатили… Зачем нам ваша учеба? Почему же все-таки остаюсь в школе? Лично для меня главное – это человеческое общение с детьми, общение за границами уроков. Например, у меня идет разрядка походами. Я увлеклась сама туризмом и увлекла своих детей. И как бы они ни писали контрольные, как бы к математике ни относились – в поход-то все идут. Кто-то просто чтобы уйти от родителей... А когда идешь в большой поход – там же и детей по-другому видишь. А ведь в школе что главное? Главное – с детьми найти общий язык. И тогда они даже математику начинают по-другому воспринимать... Хотя, может быть, математика – это вообще не самое главное... Хотя, бывает, и после урока чувствуешь себя как на крыльях – так же, как после похода. Когда, например, дашь такую задачу, что даже мои гуманитарии начинают с азартом и интересом ее решать. Значит, мне удалось что-то в них задеть... Пусть даже целый урок решают они эту задачу – главное, что интерес пробудился, и глаза загораются, и радости столько, когда решение находится. У них у самих в этот момент крылья появляются – ну, и у меня тоже. Оказывается, могут сами, без моей помощи что-то решить!
– У меня начальная школа, маленькие дети, и из-за детей у меня никогда не возникало желание уйти – мне с ними всегда комфортно и интересно. А вот с родителями случалось такое напряжение, что уйти хотелось. Бывают такие родители, которые видят, что ты – совершенно молоденькая девочка, и начинают тебя по-всякому учить. Очень высокомерно и безапелляционно. В этот момент действительно хочется все бросить и уйти. Казалось, родители могли бы помочь, зная своих детей лучше, чем учителя, но бывают такие, кто воспринимает тебя буквально как врага. Ни о каком сотрудничестве в этом случае говорить просто не приходится. Правда, у меня за три года только один раз случилась такая история, но переживаний хватило. Когда родительница не скрывала своей личной неприязни и все время подчеркивала, что я совершенно не умею учить...
– Почему-то в начальной школе родители чаще хотят пожилого, опытного учителя. Причем опытность для них часто синоним жесткости, строгости. Специально приходят и просят: вы побольше им задавайте, построже спрашивайте!
– Нас в институте учили, что с детьми надо быть прежде всего ласковыми и добрыми, но на самом деле все гораздо сложнее. Дети не любят «добреньких». Если с детьми начинаешь сюсюкать, они перестают тебя уважать и садятся на голову.
– Главное – это именно уважение. Вопрос не в доброте или в строгости – вопрос в уважении. Дети безошибочно чувствуют, если у учителя нет к ним настоящего уважения. И они не любят таких учителей – даже если они «добренькие». А бывает, что учитель опытный, а дети все равно чувствуют: он их не уважает. И не любят такого учителя. Иногда уже через несколько лет после школы приходят, вспоминают: «Мы не любим этого учителя, потому что он нас не уважал!»
– А уважает учитель учеников тогда, когда он с ними на равных.
– Между учителем и учеником должно быть сотрудничество.
– Если ты относишься к ребенку свысока: «Ты не можешь это сделать, а я могу» – это неуважение. А если учитель готов сказать: «У меня тоже может не получиться, так что не страшно, если у тебя не получится. Но ты попробуй!» – это разговор честный.
– Важно, чтобы дети чувствовали, что я такой же человек, как и они. Вот я своих старшеклассников-гуманитариев иногда спрашиваю, как написать какое-то слово, чтобы не сделать ошибки. Они могут спросить меня, а я могу посоветоваться с ними. Это и есть настоящее сотрудничество. Важно только, чтобы отношения были искренними, нефальшивыми. Важно видеть в ученике личность. Это не просто, но я стараюсь.
– Уважаешь – это когда видишь в ребенке что-то по-настоящему хорошее и пытаешься это развивать, когда ребенок на самом деле тебе интересен.
– Нужно, чтобы ты вместе с ребенком переживал то, что с ним происходит, что у него получается или нет. Чтобы равнодушия не было. А когда отводишь урок для галочки, ни для себя, ни для них, дети это чувствуют.
– А равнодушие от чего? От усталости учителя. Когда все идет, как конвейер, а ты чувствуешь себя частью конвейера. На первый урок всегда идешь с удовольствием, а в конце дня уже как автомат. А часы почему набираешь? Из-за зарплаты. Вот и превращаешься из учителя в технологическую схему. И сам понимаешь, что что-то недодаешь. Не то что душу не можешь вложить, а и на детях начинаешь срываться... Ну и конфликты с администрацией тоже на детях сказываются. Если тебя с утра начинают «заводить», если с утра напряженно ждешь появления начальства – в каком оно состоянии и что тебе от него ждать, какое может быть творчество? Иногда учителя стараются с утра подальше обходить кабинет директора, чтобы не дай бог не столкнуться и не испортить себе на весь день настроение. Любая твоя нервозность сразу чувствуется детьми, и они тебя сразу отталкивают. Иногда после очередной встречи с начальством целый урок занимаешься тем, что пытаешься себя успокоить.
– Но администрация тоже совершенно разная. Я работала в разных школах и знаю, что совершенно разное отношение к учителям, абсолютно разные требования. Иногда администрация настроена на сотрудничество с учителем, а иногда нет.
– Честно говоря, молодым учителям очень не хватает наставничества. Если у тебя с администрацией складываются партнерские отношения, если она тебя поддерживает, с любой конфликтной или кризисной ситуацией можно справиться. Хорошо в тех школах, где сложились отношения сотрудничества учителей и администрации. Тогда и с детьми сотрудничество наладить легче.
– А у меня было так. Когда я пришла в школу, мне очень помогала завуч. Она никогда не кричала на молодых учителей, не ругала их в присутствии детей или родителей, пыталась понять проблемы и встать на нашу сторону. А вообще у школьного начальства это случается, когда они позволяют себе накричать на молодого преподавателя в присутствии детей или родителей. Когда тебя начинают отчитывать за поставленную тобой оценку в присутствии детей – просто не знаешь, что делать, чувствуешь себя абсолютно униженно.

Чего бы я никогда не делал на месте директора…

В РАЗГОВОРЕ УЧАСТВОВАЛИ:
	Наталья Подлесная, учитель начальных классов, в школе три года: «Сколько себя помню, всегда мечтала быть учителем. Мама мне говорит, что я в детстве мечтала быть детским врачом, но это уже за границами памяти».
	Михаил Каменский, учитель информатики, в школе три года. Закончил педагогический колледж, а сейчас учится в пединституте на вечернем. «Вставать каждый день к 8.30 – это мучение. Раньше, когда учился, только ведь и мечтал, что уйду из школы, и все, никаких больше звонков. Закончил педколледж, и вот опять. Мама, как и раньше, будит: «Вставай, пора в школу!» Я ей говорю: «Мама, я уже учитель». – «Но ты же не можешь приходить позже учеников».
	Ольга Лукьянова, учитель немецкого и английского языков, в школе три года: «Я, если честно, в школу не собиралась, когда училась в лингвистическом университете, мне просто очень нравился немецкий язык. Но начала работать в школе, прошло три года, и мне эта работа очень нравится».
	Анна Гераскина, учитель математики, в школе семь лет: «Просто нравится работать с детьми. Нравится в походы ходить, всякой внеклассной работой заниматься. Когда я была совсем маленькая, мама вела дневник, в который записывала мои высказывания. И там есть запись о том, что я когда-то хотела стать Бабой Ягой. Теперь вот думаю, как бы, несмотря на все тяготы, на все трудности профессии, все-таки Бабой Ягой не стать».
	Наталья Быстрова, учитель информатики в 1–6 классах, в школе пять лет: «У меня мама – учительница начальных классов, я видела, как она работает, и целенаправленно шла учиться, чтобы потом работать в школе. Чего я хотела, того достигла. Работаю и буду работать в школе».

– Если бы я была директором, я бы в первую очередь никогда не обсуждала проступки или неудачи молодого учителя с кем-либо кроме самого этого учителя. А то ведь это любимое занятие – за глаза кости перемывать.
– Да сколько угодно такое бывает. В глаза улыбаются, а за глаза все что угодно могут говорить. И оскорблять, и иронизировать.
– А вот что бы я в роли директора обязательно делала – это увольняла бы профнепригодных учителей, несмотря на нехватку кадров. А профнепригодный – это тот, который допускает резкие выражения и даже рукоприкладство по отношению к детям и который при этом ничему не может научить. Простой пример: ко мне приходили дети с нервным тиком от другого учителя. Учителю надо видеть в ребенке человека.
– А я бы на месте директора прежде всего позаботилась об устройстве элементарных условия для учителей – чтобы была возможность немного передохнуть между уроками, чтобы было куда повесить одежду, чтобы в туалете была туалетная бумага и полотенце... А еще я бы постаралась быть честной и неподкупной. К сожалению, сегодня это звучит как утопия: боюсь, что быть честной и неподкупной сегодня просто невозможно. Ведь это проблема не только школы, но и всей страны.
– Самое страшное в школе – это публичное унижение. Я тут делилась с одной опытной учительницей тем, как у нас проходят педсоветы, а она мне говорит: я во многих школах работала, и только в одной учителей не унижали на педсоветах. А так учителя уже настолько привыкли к тому, что на них кричат, что, когда идет очередной разнос, они просто смеются. А как не смеяться? Час кричали о том, что мы не умеем работать, а в конце: «Ну, идите работайте!» А как же работать, если не умеем? Помощь никто не предлагает, а клеймо поставить – это пожалуйста.
– А ведь это уже в крови. Смотришь Олимпиаду, и такое чувство, что только наши тренеры позволяют себе откровенно орать на своих подопечных, позволяют себе их публично всячески унижать. Стоит допустить какую-то ошибку – тут же начинается страшный ор. И ничего подобного в других национальных сборных. У нас же все – ради результата, ради хороших показателей. Человек – это средство для достижения успеха.
– Но еще более тягостная форма унижения – это не крик, а пренебрежение, ирония, взгляд, от которого чувствуешь себя пустым местом. Или когда тебя подчеркнуто игнорируют.
– А я бы, если бы был директором, постарался бы никогда клеймо не ставить на учителей и детей. А то ведь в школе любят ребенку навешивать ярлык: «Вася-дурак». А я начинаю с ним работать и вижу, что мальчик-то не глупый, интересный. Мне и самому есть чему у него поучиться. А вот что мне в школе больше всего не нравится – это сплетни. Причем сплетничают и обсуждают кого-то за глаза. А приходит этот человек – и ему тут же улыбаются, как будто не про него только что гадости говорили. Если тебе в ком-то что-то не нравится, ты ему это скажи, а не за спиной обсуждай.

Учитель – профессия бумажная?

– В конце первой четверти моего первого года работы в школе меня отчитывали на педсовете за то, что я испортил журнал, то есть неправильно его заполнил. Но ведь в педучилище ни слова не говорили о том, как надо вести журнал; в институте об этом тоже не говорят. Хорошо, вступилась за меня одна учительница: раньше, говорит, всем молодым учителям наставников давали, с них и спрашивали...
– Школьный журнал – это вообще малопонятная вещь. Например, сначала ведем страничку по ОБЖ, потом оказывается, что этой странички вообще быть не должно, оценки по этому предмету ставить не надо.
– Учитель обязательно ведет для себя журнальчик, который ничего общего не имеет с классным журналом. Классный журнал ни о чем реальном не сообщает, он говорит только о том, что должно происходить. А вот свой собственный журнальчик – это другое дело.
– Вот же один из источников тотальной фальшивости школьной жизни! Для себя ведем одни записи, а в официальный журнал записываем что-то совсем другое – то, что полагается по инструкции. И никаких пометок о реальных событиях урока мы не имеем права туда ставить! Представьте себе: идет корабль, а в его бортовом журнале записано не то, что происходит на самом деле, а то, что было запланировано на берегу. Любому понятно, что цена такому журналу – грош. А для школы такая ситуация – норма.
– Так вот нас и ругают, если мы в этом журнале правду напишем, что было.
– И с каким учителем ни беседуешь, все отчетливо понимают абсурд этой ситуации. Никто не понимает, зачем нужен классный журнал в том формате, в котором он сейчас существует.
– Да у нас все построено на двойной бухгалтерии! Для школы такие журналы выгодны, потому что по журналам она подгоняет успеваемость. Для вышестоящих органов удобно контролировать – не надо думать о том, что происходит на самом деле, достаточно контролировать состояние отчетности… Вот и получается, что с учителя требует администрация, со школьной администрации – более высокая администрация, с нее – еще более высокая. А на самом верху сидят, наверное, люди, которые если и имели отношение к школе, то только в глубоком детстве. Отсюда и все проблемы. Отсюда и искусственная отчетность, порочный круг. И вообще у учителя масса времени уходит на бумажки. И получается, что эта двойная бухгалтерия кому-то выгодна.
– Но как разрушить это царство двойной бухгалтерии и искусственной отчетности? Ведь школа буквально в капкане этой двойной бухгалтерии. Тот же директор срывается на молодом учителе не от хорошей жизни – от огромного количества страхов, которые на него давят. Прежде всего – страхи проверок, страхи отчетности. Вот и озабочен директор состоянием отчетности, а не живым содержанием учебного процесса, не помощью молодым педагогам в реальных педагогических проблемах. Он раб системы вертикальной отчетности! И это то, что сильно отравляет жизнь учителя.
– Столько времени уходит на разную отчетность – страшно сказать. А самое главное – это же совершенно бессмысленная трата времени, это работа, от которой не получаешь никакого удовлетворения, которая страшно изматывает. Сами смотрите. В конце каждой четверти (или триместра) – отчет учителя-предметника: сколько часов ты провел, что ты делал, сколько человек посетили, были ли тесты. Все, что ты писал до этого в журнале, нужно еще раз расписать. И все надо обсчитывать. Вот у меня была нагрузка 39 часов, очень много предметов: информатика, история, москвоведение, граждановедение… По каждому классу – сколько часов и по какому предмету. Сидишь с кипой журналов и все это выбираешь. А в конце каждого отчета пишешь отдельно фразу, что программа пройдена. Зачем все это, коли есть журнал? Другая бумажка – качество знаний. По каждому классу подсчитывается, сколько пятерок, четверок, троек, двоек, потом по сложным формулам высчитывается средний балл (как средняя температура по больнице). Классный руководитель сдает к тому же график успеваемости по всем предметам… А еще тематическое планирование, график контрольных работ, план воспитательной работы, отчет по эксперименту и так далее. Ну ладно, я компьютерщик – сочинила себе программу и все делаю в три раза быстрее, чем остальные.
– После такой работы чувство полного опустошения.
– Или вот в сентябре сдаем поурочное планирование. Но это же чистая отписка. Потому что никто не может сказать, за сколько часов этот конкретный класс, эти конкретные дети поймут конкретную тему. Мы же работаем с живыми детьми. И цель моя не с графиком состыковаться, а научить чему-то реального ребенка. И это тоже вопрос профпригодности. Если учитель профпригоден, он будет учить детей, несмотря на то, что выбивается из плана, а если нет – то просто напишет правильную бумажку. К сожалению, именно такие «писатели» на особенно хорошем счету у администрации. Или вот еще: как можно в начале года сказать, что 5 мая я поведу детей в музей зоологии? А если музей не будет работать в этот день? Или еще что-то случится? Как я могу гарантировать, что завтра поведу детей в зоопарк, а если будет проливной дождь? Нет, если бы мы просто ориентиры закладывали – это одно. Но требуют-то от нас именно планирования, и кто лучше выполняет свой план и отчитывается за него, тот на лучшем счету. Вот и получается, что бумаги перевешивают живое дело.
– Хороший учитель, естественно, поведет детей и в музей, и в зоопарк, и дети у него напишут об этом походе. А вот от формальной отчетности для него пользы никакой нет. Если бы мы не тратили столько времени на бумажки, мы гораздо больше могли бы отдавать детям.

В капкане оценивания

– Совсем непонятно и то, какую роль в школе играют оценки. Вот я, к примеру, практически не могу пользоваться оценкой как инструментом стимулирования, поддержки ребенка. У меня ребенок в первом классе полгода сидел и не читал. Просто русский язык для него неродной. Но сидит и внимательно слушает. А я ему должна двойки ставить! Но вот проходит еще полгода, и ребенок уже читает. Читает хуже норм первого класса, но он же проделал большую работу, прошел длинный путь. А я ему все ту же двойку-тройку должна ставить, так как же он будет работать дальше? Куда ему стремиться, если он понимает, что у него всегда тройка будет?
– Или веду я коррекционный класс, а мне говорят, что я не имею права ставить ни двойки, ни пятерки… А если у девочки фантастический прогресс – как я могу это отметить в журнале? Да никак. Не имею права. Потому что в журнале должны быть не реальные оценки, а… кем-то заранее запланированные. Вот уж абсурд так абсурд! У девочки такой прогресс, что я должна ей шестерку ставить, а не пятерку, но вынуждена… тройку.
– Получается, что у меня есть журнал для тех, кто все эти нормы пишет, и журнал для ребенка. И это совершенно разные журналы.
– А с другой стороны, как быть отличнику, который видит, что пятерка и у него, и у того, кто старался, но уровень знаний все-таки другой. У него тоже возникает вопрос, а зачем я буду напрягаться? Или когда дети понимают, что оценка все равно будет поставлена та, которая требуется школьной отчетностью! Смотрит такой на тебя иронично и говорит: все равно же «два» не поставите за год! Дети-то все прекрасно знают и понимают!
– Так что если бы журнал существовал не для формальной отчетности, а только для учителя и ребенка, в нем бы было неизмеримо больше пользы. И снова все упирается в двойной стандарт школьного существования.

...И придет директор без страхов

– У меня есть надежда на новое поколение учителей – на поколение тех, в ком меньше страха. Только они смогут вырваться из тех порочных кругов, в которых сегодня запуталась наша школа. Ведь кто-то из тех, кто сегодня пришел в школу, через десять лет станет директором школы или начальником управления образования.
– Между прочим, в нашем округе руководство не боится ставить молодых директоров. А это люди уже с другими взглядами, с другими подходами к руководству. У них другая психология. Они по-другому систему видят. Может быть, они смогут постепенно поворачивать систему лицом к реальному делу, а не к производству все новой и новой отчетности.

Фото В.Строковского

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"