ТОЧКА ОПОРЫ 
 

Исчезающая деревня проводит расследование,

чтобы понять причины происходящего и что-то сделать

Мы добрались до Кеми – притока Оби и стали ждать, пока наберется народ на переправу. На перекатах ловили хариуса, идущего на нерест в верховья, по Енисею, в Кемь и дальше. Нажал брюхо – икра, но еще, говорят, густая… Ходит и таймень, полутораметровый и больше, но того не вытащишь, сгибает крючки. Тут уже места поглуше. Проходит сохатый, медведь бродит поблизости от деревни, собак рвет, если выбегут, но в деревню не заходит.
Лодочник перевез нас на ту сторону. Мы еще не знали, что место это, где переправа, – исчезнувшая деревня. Была тут старинная деревня и исчезла несколько десятилетий назад, даже следов не осталось. И никого, кажется, теперь не интересует эта тема…
Нас интересует, сказали мне в другой деревне, в пяти километрах от исчезнувшей. Восьмиклассница неполной, как раньше говорили, школы Оля Сумкина написала работу «По следам исчезнувшей деревни», опираясь на воспоминания, фотографии, таблицы, карты этой деревни, которая называлась Черкассы. Ученица говорит, что тема ее заинтересовала потому, что эта исчезнувшая деревня находилась совсем рядом с ее родной. Жители общались, работали вместе, были родственниками. И вот Черкасс нет. Деревня исчезла. Хотя до сих пор говорят: «сходить до Черкасс», «взять билеты до Черкасс»…
«Выбранная тема нам кажется близкой и актуальной», – пишет Оля в своем исследовании и ставит задачу – попытаться выяснить, почему исчезла соседняя деревня.

ТАК ДЕТИ ДОБИРАЮТСЯ ДО ШКОЛЫ ВО ВРЕМЯ РАЗЛИВА ВЕСНОЙ

Красная горка

«Наша пока существует, но не знаю, надолго ли», – говорит милая такая, хрупкая женщина Валентина Александровна Актуганова – директор школы, в которой проведено это удивительное исследование.
Деревня, еще не исчезнувшая, называется Малобелая. Красивая: речка, горки. Мы все ее любим, говорит Валентина Александровна. В основном деревенька для бабушек и дедушек, их тут много, и они никуда не уедут. «Мы с ребятами, – сказала Валентина Александровна, – анализировали и пришли к выводу: эта деревня еще не исчезнет. Она будет жить, пока будет жить последний старик».
Хотя уже и молодые начали рожать и по деревне, радуя жителей, бегают маленькие дети. Народ здесь живет интересный, потомки ссыльных. Там – Брейстер Андрей, здесь – Эмма Федоровна, тут Шмиг – порядочные люди, непьющие, тоже останутся. Есть фольклорный кружок, музей. Собирают в школе участников ВОВ, я, говорит, Валентина Александровна, беру две бутылки водки, вспоминаем. В этот год никто уже не пришел.
Чалбышево, Подгорное, Мориловское тоже на грани исчезновения.
Хотя есть такие, кто говорит: все равно не уеду.
У директора – восемь коз, огород. Если бы, говорит она, хоть немножко помогли сельскому хозяйству… Но никому, видно, это не нужно. Единственная надежда на школу. Если школа закроется, деревенька исчезнет сразу…
А закрыться может, поскольку по нормативам «реструктуризации» (укрупнения школ наподобие колхозов) этой уже не должно быть на свете. Демографическая яма. «Я цифры знаю наизусть, – говорит директор, – в этом году будет 39 человек, потом 36, 34… в следующем – у меня уже не будет 1-го класса. Потом 5-го и 6-го – если уезжать будут».
А почему уезжают? Кое-кого не устраивает, что нет английского языка (ужас, думаю я, неужто из-за английского ломается русская жизнь). Каждую пятницу приезжает учительница из города, ночует у директора, на второй день учит, вечером уезжает. Нет специалиста по химии, труду, музыке, много лет не было математики, географию преподавала специалист с худграфа, не могла на карте найти Северный Ледовитый океан…
А в прошлом году приехала учительница молодая, не справилась с печкой, заморозила дом, заболела и уехала. Кого-то печка пугает, колодец. А опытных учителей интересует, что будет с поселком, сколько детей в классе. Узнают и пугаются. Я их понимаю, говорит директор.
Тех, кто не пугается, – тринадцать человек. Отнюдь не старые, очень развитые, интересные учителя, совершенно не забитые. Один сказал за столом: русский человек по натуре такой, тормошат – хорошо, а не тормошат – еще лучше…
И школа замечательная, со своим лицом, повернутая к природе. На столах и подоконниках в классах, коридорах – рассада («Самый простой способ облагородить школу, да и бабушкам у нас удобно держать, – объясняет директор, – тут тепло, окна большие, а у них маленькие окошки»).
Опытный участок этой еще не исчезнувшей школы лучший в районе.
Изучают на речке бобров, сплавляются на плотах, соревнуются в экстремальных условиях… И пытаются осмыслить, что с ними необратимо происходит, на «Красной горке»…

ЧАЕПИТИЕ В ШКОЛЕ

«Место это любимо, – пишет ученик, – многими жителями нашего села. Мы с учителем, классом часто бываем там: играем, наблюдаем, описываем. Оно рядом с деревней, за рекой. Видно его по пригорку, высвеченному песком красно-желтого цвета с прожилками белой глины.
Вверх по пригорку взбираются сосны. Справа дорога уводит в дальние поля и земляничные места. Еще вправо когда-то отсыпали насыпь и построили за селом мост через речку, который являлся воротами деревни. Но со временем надводную часть моста разрушило весенними паводками, и только начало его долго возвышалось над разрастающимся тальником. Сверху остались песок и земля, а ветер принес с близких сосен семечки. Из них вымахали сосенки выше метрового роста…
На Красную горку ходит молодежь по вечерам, жгут костры, поют, слушают музыку, влюбляются.
Бабушки с внуками любят ходить за лесными дарами. Грузди здесь поднимают мох целыми грядами, рыжики выставляют напоказ свои семейства, земляника рассыпалась на солнечных полянках…
Но в деревне надо было отсыпать хорошую дорогу, кто-то решил брать здесь материал: песок с глиной хорошо скрепляет, и верховая дорога быстро высыхает. Деревья сгрудили в кучи бульдозером. Песок вычерпали и вывезли на машинах.
Асфальт проложили. А на Красной горке – место голое, как футбольное поле. Подземные воды вышли в родники, подмывают горку, поползла она вниз вместе с сосенками и березками. Люди стали ненужный хлам вывозить и сваливать на пустом месте. Как-то неуютно стало, тоскливо.
Что же еще будет с тобой, милая Красная горка?» (Стельмах Света, 6 класс)
«Мы обсуждаем с коллегами: страшно, если повально будут закрывать, – замечает директор школы, в которой ученики пишут такие выразительные рассказы. – Наступит ведь скоро время, когда за каждого человека надо будет бороться».
Может, уже и наступило.
Хотя ситуация небезнадежная.
…Ребятишки у нас неплохие, рассказывает Валентина Александровна, ни одного наркомана на учете в комнате милиции нет, только на внутреннем. Выпивают, бывает… Деревня какая? Пьющая. Но не спивающаяся. Ни одного пустого дома. Есть зажиточные: свой трактор, четыре стога поставил, два продал – жить можно…
«Почему я живу здесь с семьей? Потому что мне нравится это место. Я отдыхаю, когда прихожу из школы и иду в свой огород. Отдыхаю, когда дою свою козу. Отдыхаю оттого, что у меня через одну ограду живет Нина Прокопьевна, а через другую – Оксана Ивановна. Нет, не все спились…
Здесь бабушки хорошие, мы с детьми каждый год с ними садимся, и они рассказывают. Как не любить этих стариков, как не ходить к ним?
Я всегда говорю ребятам: смотрите, какое красивое наше село. Пойдемте посмотрим…»
И я посмотрел немножко – с помощью учительницы начальных классов Екатерины Исаевны. Директор попросила меня «занести ее в свои тетрадки» – такая талантливая учительница, любитель природы, создала «экологическую тропу», по которой детей водит. Провела и меня по ней и привела в церквушку, за которой присматривает. Деревянную, светлую, из церковного окна видна быстрая речка Кемь, по мосту коровы идут, мычат, все очень близко, все рядом. Дети любят приходить в церковь, когда по праздникам идет служба, – из любопытства. «Я себя в детстве вспоминаю, – говорит учительница, – была в тайге оторванная от всего деревня. Печка, лавка, садимся за стол шестеро детей. “Богушка камушком стукнет”, – говорила мама, и я знала, что всегда нахожусь под контролем, что не так сделаю – известно. Всегда контроль верхний был…»
Может быть, думаю я, существуй в человеке этот высший, «верхний» контроль, не исчезла бы деревня?

На семь человек общество лучше

Заглянули в семью Лаврентьевых, у них одиннадцать детей, семеро приемных. Дина, Илья, Саша, Лена, Галя, Маша, Игорь… И в соседних деревнях есть приемные дети. Где по одному берут, где помногу. В Чалбышеве тоже деревня на грани исчезновения, взяли восемь детей, в Майском – десять…
Это такое новое явление появилось – маленькая деревня берет приемных детей.

ПРИЕМНАЯ СЕМЬЯ ЛАВРЕНТЬЕВЫХ

Программа действует несколько лет. Семьи встречаются, общаются, консультируются у психолога. География – заканчивая Енисейском, дальше на север приемных детей нет. А наибольшее количество приемных семей в крае здесь. Почему? Отец семейства, Владимир Владимирович, считает, что количество приемных семей зависит от отношения администрации (поддерживает или нет), от информирования (многие просто не знают, что есть такая форма жизни). А от уровня материального обеспечения число приемных семей не зависит. Если нормальные родители, у них уровень в основном среднего достатка. Банкиров – приемных родителей, говорит, не встречал. Ну а тем, кто ниже среднего уровня, детей просто не доверяют. Они склонны к пьянству…
У Лаврентьевых доходы средние. Мама, Зоя Сергеевна, работает бухгалтером в сельской администрации. Бывает, говорит, особенно когда обувь покупаешь, бегаешь по деревне, берешь в долг. От государства, дополняет муж, помощь очень маленькая, законов практически нет, только рекомендации. Труд воспитателя приемной семьи оплачивается по седьмому разряду. Выше, только если высшее педагогическое образование, а у отца, например, техническое. Был главным технологом, зоотехником в хозяйстве, а теперь вот домашний воспитатель и председатель родительского комитета школы. Очень грамотный человек.
«Я, – говорит он мне, – как бы взял у государства детей, облегчаю его ношу, а оно мне ни в чем не помогает. Странно…»
Как будто с этим государством можно разговаривать на человеческом языке…
«А зачем брали, – спрашиваю, – ведь своих четверо?»
Мама объясняет: раз увидели детей по телевизору, жалко как-то стало. Но шло от отца. Если бы не такой муж, как Володя, говорит она… Сказал: «Пусть хоть на семь человек будет общество лучше…»
Каких-то глобальных целей, подтвердил Владимир Лаврентьев, у приемных семей, с которыми мы общаемся, нет. Чисто из человеческих соображений… И привел выразительную статистику: только шесть процентов выпускников детских домов создают семьи, и лишь два процента из них законопослушны, остальные уходят в криминал.
«Совершенно не приспособлены к жизни, – говорит отец о детдомовских. – Не знают, как принести воду, полить огород – детдом ничему не учит. А теперь Игорь, ему одиннадцать лет, и дров наколет, и баню затопит, и коровник сам вычистит… Саше пять лет, Маше полтора было, когда из детского дома взяли… Первое время удивлялись: «А мы что, приехали сюда посуду мыть?» Ну, ничего особенного, просто объяснишь…»
С деревенскими ребятами этим приходилось первое время выяснять отношения, но ничего, привыкли. «Дети есть дети, – говорит мама, – но они сами по себе хорошие». «Ничего, – смягчает отец бытовые трудности, – живем рыбалкой, лесом, ягодой». – «А клеща не боитесь?» – «А куда нам деться?»
Им, думаю я, как и маленькой деревне, деваться некуда. Чтобы выжить, не исчезнуть, невзирая на обстоятельства, надо выкручиваться, находить неординарные решения. Может быть, приемная семья в малой деревне – одно из них?
«Многие считают, – на прощание сказали мне Лаврентьевы, – что детей берут для выгоды. Чтобы скопить богатство. А какое это богатство?»
Я посмотрел на кучу детишек в доме и не согласился.

Колхоз имени тов. Сталина

«Почему исчезла соседняя деревня Черкассы?» – ставит вопрос в своей работе восьми-
классница Оля Сумкина. Просуществовала деревня триста с лишним лет, пережила многое. Местоположение удобное: у дороги, на берегу реки. Сохранились же рядом другие старые села. А на месте Черкасс – другое хозяйство засевает поле, пасутся коровы. И ничто не напоминает о том, что здесь стояла деревня.
Оля Сумкина сфотографировала это место: пустое снежное поле…
«Этапы работы над изучаемой темой. 1. Выявление противоречий. Территория Черкасс постоянно в поле зрения жителей
д. Малобелой. Они не знают, почему д.Черкассы не стало, почему ее покинули жители. 2. Формулировка проблемы. Недостаток материалов по данной теме. Постановка цели: выяснить (попытаться) причину исчезновения деревни…»
Так шла Оля и ее друзья: через пустое заснеженное поле к каким-то опорным знакам, наносимым на карту. Ручей Мокрый, река, через реку мост, и тут вот у дороги заштрихованный кружок – та деревня.
«Черкассы, – записала Оля. – На этом месте вдоль дороги располагались дома. Виден ельник, в котором находится кладбище».
На другой стороне дороги тоже стояли дома. Они указаны на плане-схеме деревни, которую ученица составила по воспоминаниям бывшей жительницы…
…Вот тут у ручья находился конский двор, там – контора… Известно даже, кто жил в домах, обозначенных на плане маленькими квадратиками, где-то фамилия подзабылась и остался просто «Ефрем Гаврилович». Или отчество не вспомнилось: просто Молчанов. Молчит теперь деревня…
Вот фотография 40-х годов: зима, дети с учительницей.
А вот 50-е: народ собирается на работу в бригаду, шесть человек и лошадь, строгие лица.
Привал в покинутой деревне, это уже 70-е, туристы выглядывают из пустых проемов окон.
«Вон и Черкассы, – записали путешественники. – Не беда, что здесь только одна семья, не беда, что негде спать! Зато здесь так красиво» (из отчетных материалов).
Костер в исчезнувшей деревне…

РАБОТА НА ПРИШКОЛЬНОМ УЧАСТКЕ

Появилась она в 1648 году – в Енисейский острог прибыли ссыльные украинские казаки (черкассы) и осели…
Пересказать всю историю здесь нет места, поэтому перескакиваю вместе с автором через два века, в 30–40-е годы прошлого столетия. Автор, восьмиклассница Оля Сумкина, и руководитель ее исследования, учитель Ольга Борисовна Ривенко, беседовали со многими людьми, и у них сложилось представление, что судьба Черкасс прежде всего связана с судьбой колхоза. Он назывался «Имени тов. Сталина»…
Колхоз этот считался передовым, как и все переживал трудности. Боролись с кулаками-вредителями, которые занимали руководящие посты, «как то: бригадира, пасечника и старшего конюха» (их исключали из колхоза и обращались к судебно-следственным органам с требованием «судить строго, в показательном порядке»).
В колхозе имелись бригада ямщиков, крольчатник. Газеты хвалились наподобие сегодняшних, что «сталинский приступил к пахоте», а на собрании колхозников отмечалось, что план завален.
«Почти все протоколы написаны на каких-то бланках чернилами, – замечает юный исследователь Оля Сумкина. – Говорит ли это о том, что не хватило бумаги? Мы не знаем. Но протоколы собраний других колхозов также в основном на различных бланках, даже на оборотной стороне плакатов. Видимо, это все-таки не случайно – отчитываться приходилось много и часто…»
Ученица с учительницей обращают внимание на язык документов: орфографических ошибок много, пунктуация почти отсутствует. Секретари собраний и председатели малограмотны. Штампованные фразы о «вредительских действиях кулаков» словно сошли с экранов художественных фильмов и со страниц романов…
Сколько намолотили в колхозе имени Сталина?
К концу 40-х число колхозников уменьшилось в два раза, мужчин – в три. Колхоз начал отставать по разным показателям. Но кое-кто еще оставался, вспоминали люди: «Бачеров И.И. сани делал, Семен Микитич веревки крутил, отец хорошо шорничал. Кони в деревне были хорошие. Щеголяли один перед другим, украшали их…»
Но это уже последние (тут мне вспомнилось исследование другого ученика, из другой, не исчезнувшей деревни: в ней по случайности сохранились недобитые дети кулаков, и эта деревня держалась стойко).
Но не могла же вся страна быть недобитой…
В 50-м происходит укрупнение колхозов, и черкасский попадает в их число. Сохранился протокол заседания, посвященного вопросу слияния колхоза «Память Ленина» с колхозом имени Сталина.
Уполномоченные удивлены: обычно колхозники положительно реагируют на слияние, а тут какая-то замкнутость, недопонимание поставленного вопроса.
Им говорят: «Товарищи, неужели наша партия и правительство хотят сделать, чтобы народу хуже было? 33 года советская власть принимает все меры к тому, чтобы народу жилось лучше, и сейчас партия и правительство хотят, чтобы в результате укрупнения колхозов жилось еще лучше…»
Члены правления говорят: нам не желают плохого, поэтому надо согласиться.
Колхозники говорят: надо согласиться.
«В результате простого голосования решение принято…»
Что же это напоминает из более близкого нам времени: «неперспективную деревню»? «Единую Россию»? президентские выборы?
«В 1962 году колхоз имени Сталина переименовывается в колхоз имени Дзержинского…
А что происходит дальше с колхозом славных чекистов? Наверное, уже догадались? План не выполняется, урожайность падает. Очередное собрание колхозников просит подыскать другого председателя…
И его быстро находят (чего-чего, а недостатка в председателях в нашем колхозе никогда не было). Идут революции, реформы, модернизации, колхоз становится больше, а жизнь все та же.
В 60-х на стол правления все чаще ложатся заявления о выходе из колхоза (вроде выезда из страны). Иногда просят помочь перевезти дом. Им отказывают. В колхоз прибывают плановые переселенцы. Но работать все равно некому.
Начало 70-х. Новый председатель колхоза отмечает положительные результаты. Продолжают поступать заявления «об исключении из членов». Тянут, не выдают паспорта, но остановить поток отъезжающих с милой родины уже невозможно.
«Из протокола от 26 мая 1972 г. узнаем, что люди уезжают из деревень… Из Масленниково выбыл один человек, из Подгорной трое. Из Черкасс – трое…»
Наконец, народу не остается. Населенные пункты исключают из учета «как прекратившие свое существование».
Черкассы исчезли.
Но что это объясняет?
Почему?

ЦЕРКОВЬ В ДЕРЕВНЕ МАЛОБЕЛАЯ.
ЕНИСЕЙСКИЙ РАЙОН. КРАСНОЯРСКИЙ КРАЙ

Лучшее забрали

Исследователь исчезнувшей деревни восьмиклассница Оля Сумкина беседовала с ее бывшими жителями. Трое связывают тот давний отъезд с укрупнением колхоза. Еще трое затрудняются ответить. Из более позднего поколения один предположил: «потому что молодежи не стало», другие вообще не знают.
Версия автора такова: «в продолжение своего существования колхоз Памяти Ленина, Сталина и Дзержинского постоянно испытывал трудности, силы иссякли. Поэтому, наверное, не выдержал укрупнения…».
Оля права: что только с людьми ни делали, чтобы они уехали. Уроженка исчезнувшей деревни, Матрена Филипповна Жукова, сказала о том же самом: «Лучшее забрали».
И сейчас то же самое.
Неподалеку от той исчезнувшей деревни и другой, пока еще не совсем исчезнувшей, мне в руки попало исследование – не учеников, а специалистов-советников, обосновывающих политику так называемой реструктуризации – укрупнения и закрытия сельских школ. Тема, кажется, третьестепенная в сравнении с «реструктуризацией страны», которая проведена не без помощи тех же советников и политтехнологов, но все же… Так вот, предложено почти всю сельскую среднюю Россию, Сибирь и Север отправить в интернат. Выпущено пособие: как избежать лишнего шума и несоответствия законодательству, превращать одни школы в филиалы других, чтобы потом упразднить в связи с реорганизацией…
Я удивился: то же самое, почти в тех же выражениях производили с церквами в 20-е, с дворами в 30-е, с колхозами и деревнями в 50-е и 60-е…
Это одна и та же история исчезнувшей деревни. А может быть, и исчезающей вслед за ней страны, о которой много чего знаем, но может так случиться, в будущем не будут знать ничего. И я согласен с восьми-
классницей из деревни Малобелой Олей Сумкиной, что скопились новые данные, требующие продолжения исследования.
Может быть, новое в ситуации в том, что эти исследования проводятся самой исчезающей деревней. И не только ученицей, школой, деревней, но всеми, кто оказывается к ним близко, а это уже не одинокие школы и деревни, а сообщество. Оно может понять причины происходящего и что-то сделать. Только сама исчезающая деревня. Ведь никому, кроме нее, эта тема неинтересна…

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"