КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
КОНТРАМАРКА В ПЕРВЫЙ РЯД

Летом музы, как и большинство из нас, тоже любят взять отпуск. Но «мертвого сезона» в искусстве не бывает. Под Тверью только что завершился фестиваль рок-музыки «Нашествие». В Выборге начинается киномарафон «Окно в Европу». А дальше – «Киношок» в Анапе. Сегодня мы рассказываем о событиях, тоже относящихся к нынешнему лету. Выдающийся украинский актер Богдан Ступка получил приз Московского международного кинофестиваля за лучшую мужскую роль. Один из крупнейших российских режиссеров, Кама Гинкас, завершил трилогию по рассказам Чехова. А летний номер журнала «Дружба народов» представил три удивительных рассказа молодого прозаика Юрия Пупынина.

Заглянуть в пропасть

Вместе с героями трех рассказов Чехова решил режиссер Кама Гинкас

Кама Гинкас поставил точку в своей театральной трилогии “Жизнь прекрасна. По Чехову”. “Так все-таки – прекрасна?” – спросила я. Ответил полуцитатой, усмешкой: “Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить!.. То есть, если вообще жить, жизнь прекрасна. То есть вряд ли… То есть вообще – прекрасна, а в частности – нет”.
Вслед за рассказами “Черный монах” и “Дама с собачкой” режиссер перенес на сцену МТЮЗа “Скрипку Ротшильда” – короткую, как всплеск, историю исхода Якова Бронзы. “Черного монаха” и “Даму с собачкой” играли на балконе театра. А внизу, под публикой, зияла черная пустота. Над ней, испытывая судьбу, раскачивался Коврин. В нее ухал с разбегу Черный монах. Из этой разверстой пасти выныривали, как из пены морской, пловцы в полосатых купальниках, Гуров и Анна Сергеевна, чтобы вскоре узнать, из какого сора растет любовь... “Скрипку Ротшильда” Гинкас играет в той самой “пропасти” – в зале, на сцене, дав к началу спектакля полный свет, впав в ересь и простоту, к которым давно стремился.
…Жил чеховский молчаливый старик Яков Бронза как умел. Обижался на жизнь – потому что отнимала радость и увеличивала убытки. Жену не любил. А может, и любил, но забыл как. Как забыл об умершем 50 лет назад “ребеночке с белокурыми волосиками”. Рыжего тощего еврея по фамилии Ротшильд Бронза не любил тоже. Неизвестно за что. Может, за то, что этот флейтист “даже самое веселое умудрялся играть жалобно”. Бездельничать Яков ненавидел. А работал со страстью. Делал добротные вещи, но делал (вот он, чеховский абсурд!) гробы. То есть, по сути, обозначал бессмысленность – как жизни, всегда уходящей в смерть, так и своей работы, идущей в итоге на корм червям. Правда, еще Бронза умел играть на скрипке, за что и уважал его навеки испуганный Ротшильд. Может, именно эта пагуба (перебирать струны и слышать чистый звук) и привела в конце концов семидесятилетнего гробовщика к прозрению.
Гинкас поставил спектакль про то, как быстро жизнь утекает сквозь пальцы. Про то, как легко этого не замечать и как трудно, однажды заметив, отвлечься от навязчивой мысли. Про то, как страшно в предпоследнюю минуту осмыслить, чтобы в последнюю уже ничего не суметь изменить.
Жизнь, оказывается, убыточна, а смерть прибыльна, рассказывают нам Чехов и режиссер. Этот разговор требует ясности.
А спектакль ясен. И нестерпимо, удивительно светел. От некрашеных, янтарного цвета досок – главного материала чеховского гробовщика и главного для художника Сергея Бархина – исходит живое тепло. Косо падающие тени дают ощущение дали, вечности и покоя (художник по свету Глеб Фильштинский). Стук падающей доски, который повторяется в спектакле не раз, отрезвляет: кажется, именно так, равнодушно и глухо, комья земли стучат о гроб. Однако, всмотревшись в вещи и лица “Скрипки”, поймешь, что Гинкас столь же серьезен и жесток, сколь лукав и добр. Может, испугать хотел, сведя все к смерти, но, может, и утешить, сведя все к жизни. Только первые пять минут домовины на сцене вызывают у зрителя шок. Зритель сегодня не любит, когда его тревожат. Потом даже с радостью открываешь, что последнее пристанище человека похоже на все живое – на домики с островерхими крышами, стройные трубы органа, барки на воде, даже на старую вербу с шишаками вместо отпиленных веток.
Эта верба окажется стражем главного воспоминания Якова Бронзы, в котором его старуха предстанет перед ним молодой. Арина Нестерова, сама похожая на веточку вербы, пробежит по перевернутой лодке, покачиваясь, рассыпая вокруг серебряный смех. Старик поймает край ее платка, тот развяжется и упадет уже на плечи юной девушки с копной соломенных волос. Не случайно и свой последний покой, по прихоти Гинкаса, Яков обретет именно в старой вербе, свернувшись калачиком в дупле, как в утробе матери. В этом образе Гинкас уравновесит и примирит акт человеческого рождения и смерти. Опилки посыпают седую голову Бронзы, как снег. Стружкой, которую ровно завивает рубанок гробовщика, Яков расплачивается с равнодушным хмельным фельдшером (Алексей Дубровский), как деньгами. И скрипка в спектакле не скрипка, а пила, но плачет в объятиях Ротшильда (Игорь Ясулович), как живая. Завоет, как вьюга в печи, заголосит, как бездомный пес под забором, и завяжет душу узлом (композитор Леонид Десятников).
Однажды Гинкас признался, что ставит чеховскую прозу от отчаяния, не решаясь подступиться к пьесам: идеальная драматургия требует идеального воплощения. Но ища адекватности театра литературе, Гинкас стал мастером расписывать одну мелодию на разные голоса.
В “Скрипке” четыре голоса, у каждого – свой лейтмотив. И о каждом герое – Игоря Ясуловича, Арины Нестеровой, Алексея Дубровского – можно рассказать длинную, в подробностях историю его жизни. Как умели в старом МХАТе. Но Валерий Баринов – Яков Бронза, – конечно, солирует. Играет мощно, обезоруживая, не прячась за слова и приемы. Смешно и трагично вместе. Ошеломляя отчаянием, с каким его герой познает истину. Умиляя тем, как тяжело, медленно созревает в нем мысль. В сущности, Гинкас предлагает Баринову сыграть банальность. Вернее, то, что за годы потребления всуе превратилось в банальность. Но сыграть – и это самое трудное – превращение банального героя в трагического. Когда недалекий чудак обращается в философа, однажды потревожившая его мысль об убыточной жизни уже не останавливается, спешит дальше и приводит Якова к парадоксу, достойному Сократа: а смерть-то выгодна и прибыльна. Будешь лежать в земле, не есть, не пить, не обижать людей. Умирать легко. Если поймешь, для чего.
Спектаклю “Скрипка Ротшильда” требуется простодушный зритель. Такой, как Яков Бронза. Может быть, грубый, недалекий, но не разучившийся играть на скрипке и способный завещать свое сокровище заклятому другу Ротшильду. Если Гинкас вас испугал, прикройте, как в детстве, глаза руками. А потом из любопытства растопырьте пальцы и поглядите в щелочку. Люди склонны беречься от отчаянных мыслей и вечных страхов, тем более от разговоров о смерти. Но это не в убыток художнику. Он высказался. А вы догоняйте.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"