Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №50/2004

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

КРУГИ ИСТОРИИ
СЛОВО И ДЕЛО

Летом этого года человечество отметило печальный юбилей – 90-летие начала Первой мировой войны. Война эта справедливо называется мировой не только по охвату стран, которые принимали в ней участие, но и по тому, что в ней проявился кризис всей человеческой цивилизации. В России кризис принял особенно острые формы: мировая война переросла в гражданскую и завершилась трагической революцией.
Извечное противоречие между словом и делом… В годы мировой войны оно выступало как отрыв культуры от повседневной реальности, которая в эти годы и была войной; как разрыв искусства и жизни, несовместимость языка улицы с литературным языком и, что особенно характерно для России, как пропасть между интеллигенцией и народом. Именно непонимание и недоверие, возникшие между ними, привели через три года после начала войны к революционному перевороту. Этот прыжок через историческую пропасть был обречен. Цвета враждующих станов поблекли от времени. Сегодня все они одновременно жертвы и герои.

1914–2004: как нам теперь вспоминать?

В разных странах Первую мировую войну вспоминают по-своему. Во Франции и в Великобритании 11 ноября, в день подписания перемирия в 1918 году, проходят церемонии поминовения у могил Неизвестного солдата в Вестминстерском аббатстве, у Триумфальной арки.
В Германии отношение разных политических сил к войне было столь разным, что создать общенациональный мемориал было нельзя.
В СССР Первая мировая война была полузабытой. Она оказалась в тени революции. Солдат войны описывался как человек страдающий (жертва империалистической бойни) и как человек бунтующий, восстающий против войны. Однако, когда уже чувствовалось приближение Второй мировой, востребованной оказалась другая историческая память: пропаганда стала прославлять подвиги русских солдат. Потом ветеранам разрешили надеть боевые кресты, а члены Союза писателей слагали романы, посвященные генералу Брусилову.

Толстая тетрадь

Память официальная корректировалась памятью семейной. Дома хранили фотографии, на потомков смотрели прапорщики и сестры милосердия, беженцы и вахмистры. Хранились письма, дневники. Передавались устные рассказы.
О той войне я узнал от деда, который ушел на фронт добровольцем. Не знаю, каковы были его мотивы. Возможно, это было сочетание патриотизма и расчета: доброволец мог выбрать род войск. Дед-телеграфист избрал инженерные войска. Расчет был верным – он “всего лишь” был ранен, контужен и отравлен газами.
Потом я нашел толстую тетрадь, которую некий мальчик завел в 1914 году. Судя по почерку, ему не было и восьми лет. На обложке тиснение золотыми буквами: “Вторая Отечественная война”. Так называли ту войну. В тетрадь вклеены вырезки из журналов: дредноуты и цеппелины, зуавы и уланы, полководцы и монархи. На первой странице портрет Николая II. Затем он был перечеркнут, императору пририсовали рожки, появилась и надпись, сделанная уже твердым почерком: “Внезапно скончался 2 марта 1917 г. от революции”. Надпись указывает на изменение отношения к царю за три года. Мальчик еще не знает судьбы царя и его семьи. А я ничего не знаю о судьбе мальчика…
В разных семьях – своя память о той войне. Необходимо заново осмыслить события 1914–1918 годов, соединяя воедино память многих семей. Эта задача, возможно, не самая важная, не самая актуальная. Но наше отношение к той войне – важный индикатор, позволяющий немало сказать о нас нынешних.
Память может разъединять. На одной публичной лекции я говорил, что и до Февраля 1917 года русские солдаты нередко братались с противником во время праздников, в особенности во время Пасхи. В братании участвовали военнослужащие боевых полков, иногда вместе со своими офицерами. Один из присутствующих заявил, что я клевещу на русскую армию. Моя ссылка на источники не помогла.

Не только героика

По-человечески понятна такая реакция. Она вызвана многолетним односторонним освещением истории. Появляются статьи, в которых возрождается патриотический дискурс 1914 года. Но можем ли мы сейчас, 90 лет спустя, смотреть на события так? Можем ли мы вспоминать только героизм солдат, самоотверженность врачей, изобретения инженеров и ученых, забывая массовые депортации, забывая погромы, забывая реквизиции, обрекавшие на разорение миллионы крестьян? Да и патриотический порыв 1914 года не был единым по сути. Одни шли на фронт с пением “Боже, царя храни”, а другие – с пением “Марсельезы”. К тому же порыв не был и всеобщим – целые части русской армии использовались для отлавливания дезертиров. А сколько было взяток врачам, членам призывных комиссий, чинам полиции?

Поэты и добровольцы

…В 1915 году Англия зачитывалась стихами Руперта Брука. “Златовласый Аполлон”, выпускник Кембриджа, пошел на войну добровольцем. Используя семейные связи, он был зачислен в боевую часть. В стихах Брук благодарит Бога за то, что он избрал его поколение, “счастливый легион”, для великой войны. Поэт умер от заражения крови. Его стихи повлияли на многих сверстников, ему подражали добровольцы и поэты.
В Германии бестселлером стала книга фронтовика Вальтера Флекса “Блуждающий между двумя мирами”, выдержавшая 39 изданий. Герой книги – друг автора, офицер Эрнст Вурше, погибший на войне. Он считал, что война является мистическим переживанием и моральным испытанием. Германия может проиграть войну, но победит новый немецкий дух, носителем которого будет фронтовое поколение.
Но нарастает усталость от войны, и популярность приобретают иные тексты. В Англии читают стихи Зигфрида Сассуна. Отпрыск семьи финансистов, учившийся в Кембридже, доброволец, известный своей безрассудной храбростью, был удостоен высших наград. Но в его стихах, появившихся в 1916 году, ненависть к тылу перевешивает ненависть к противнику. Враги солдата-окопника – штабной генерал, епископ, мать, возлюбленная. Поэт хочет видеть, как танки громят мюзик-холлы, где звучат лживые патриотические песни. Сассун ярко выразил настроение многих фронтовиков.
Во Франции пацифист-доброволец Анри Барбюс публикует книгу “Огонь (Дневник одного взвода)”. Это натуралистичное описание окопной жизни по сей день остается одним из наиболее ярких произведений о войне.

Кому воевать?

Интересно, что в России не было литературы “потерянного поколения”. Это объяснимо: “потерянное поколение” нашло себя в войне Гражданской. Вчерашние фронтовики поступали добровольцами в разные армии… Менее понятно другое. Отчего в годы Мировой войны в России, стране великой литературы, не были созданы произведения, которые получили бы такой же отклик в обществе, как упоминавшиеся английские, французские, немецкие книги?
Ведь не стали большим общественным событием стихи Гумилева. Не были им и “Письма прапорщика-артиллериста” Ф.Степуна. Не получили большого отклика и патриотические тексты Маяковского, хотя в них излагались идеи, популярные и в других странах: “…под серым пиджаком обывателя вместо истасканного и пропитого тельца наливаются мощные мускулы Геркулеса! История на листе, длиной от Кронштадта до Баязета, кровавыми буквами выписала матери-России метрическое свидетельство о рождении нового человека”. Написано красиво, идеи напоминают тексты Брука, Флекса, Маринетти. А литературного события нет. Речь идет не о качестве художественного текста и не о его признании собратьями по перу. Эти произведения не стали общественным событием военного времени. Не появились большие произведения, оправдывающие войну. Не появились и большие произведения, войну отрицающие.
Причина – отрыв Слова от Дела. Слово обязывает, и в Англии, Германии, Франции люди, прославлявшие войну, шли воевать. Или посылали своих детей, как это сделали старики Киплинг и Конан Дойл, потерявшие сыновей. За патриотическими текстами чувствовалась настоящая жизнь, настоящая кровь. Брук и Флекс, по мнению общества, имели право прославлять войну, а Барбюс и Сассун получали в глазах соотечественников право писать свою правду о войне.
В России же многие интеллектуалы, проявляя, порой не бескорыстно, свой патриотизм и милитаризм публично, сами на войну не спешили. Они указывали великие национальные задачи, они писали о “Второй Отечественной войне”, но получалось, что воевать должны крестьянские парни.
Это влияло и на восприятие текстов, и на их создание. Немалая часть русского образованного общества, их читателей, стремилась войну пережить, не протестуя, но и не рискуя. Читательский запрос на большую литературу о войне отсутствовал.
Можно, конечно, привести имена русских писателей и художников, служивших в действующей армии. Но, настаиваю, российская ситуация отличалась от положения в Германии, Франции, Англии. Так, из 24 известных германских художников-экспрессионистов 13 служили в армии, четверо погибли. Война выкашивала художественные школы чуть ли не поголовно. М.Волошин писал, что “Франция потеряла целое литературное поколение, пришедшее на смену символистам”.

Счет к оставшимся в живых

К счастью, русская литература и русское искусство не понесли таких потерь. Однако цену за это пришлось платить позже. Во всех странах к 1916 году сложилась субкультура фронтовиков, важной частью которой было негативное отношение к тылу. Нередко это настроение приобретало антибуржуазную окраску: солдаты и офицеры ненавидели “мародеров тыла”, наживающихся на войне. Но ситуация в воюющих странах различалась. Сыновья Асквита, британского премьер-министра, пошли в армию добровольцами, один из них погиб (стихи обоих включены в антологии военной поэзии). У англичан к концу войны был свой счет к политической и интеллектуальной элите, но они не могли упрекнуть ее в том, что она, одобряя войну, отсиживалась в тылу.
В России же антибуржуазные настроения окопников имели и антиинтеллигентский оттенок: солдаты-крестьяне не читали литературных журналов, но чувствовали, что образованные слои общества не хотят платить налог кровью в той мере, в какой платит его деревня. Без “антибуржуйских” же настроений фронтовиков нельзя представить Октябрь 17-го. А как известно, нередко основанием для зачисления в “буржуи” был образовательный ценз и интеллигентный внешний вид. К слову сказать, “буржуев” (в разном значении этого слова) не жаловали и те фронтовики, которые вступали в ряды белых.

Борис КОЛОНИЦКИЙ,
доктор исторических наук, профессор,
ведущий научный сотрудник Института истории РАН

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru