Я ИДУ УРОКА
На перекрестке времен

“Наше столь загадочное будущее”

Листая “Дневник писателя”, на страницах которого Ф.М.Достоевский обсуждал с читателями самые что ни на есть злободневные для того времени темы, попутно касаясь будущего, казавшегося “столь загадочным”, нынешний учитель оставил в книге девять закладок – в тех местах, которые показались ему неожиданно современными. Таким образом, каждая из закладок лежит теперь как бы на пересечении пристальных взглядов – из прошлого к нам, в будущее, и из состоявшегося будущего в наше прошлое.

Закладка первая
Детям теперь так все облегчают…

Жаль еще тоже, что детям теперь так все облегчают – не только всякое изучение, всякое приобретение знаний, но даже игру и игрушки. Чуть только ребенок станет лепетать первые слова, и уже тотчас же начинают его облегчать. Вся педагогика ушла теперь в заботу об облегчении.
Иногда облегчение вовсе не есть развитие, а, даже напротив, есть притупление. Две-три мысли, два-три впечатления поглубже, прожитые в детстве собственным усилием (а если хотите, так и страданием), поведут ребенка гораздо глубже в жизнь, чем самая облегченная школа, из которой сплошь да рядом выходит ни то ни се, ни доброе ни злое, даже и в разврате не развратное, и в добродетели не добродетельное.
“Что устрицы, пришли? // О радость! Летит прожорливая младость // Глотать…” Вот эта-то “обжорливая младость” (единственный дрянной стих у Пушкина, потому что высказан совсем без иронии, а почти с похвалой) – вот эта-то обжорливая младость из чего-нибудь да делается же? Скверная младость и нежелательная, и я уверен, что слишком облегченное воспитание чрезвычайно способствует ее выделке; а у нас уж как этого добра много!

Закладка вторая
Если бы только не толкались подростки…

Из детей мне больше понравились самые маленькие; очень милы и развязны. Постарше уже развязны с некоторою дерзостью. Разумеется, всех развязнее и веселее была будущая средина и бездарность, это уже общий закон: средина всегда развязна, как в детях, так и в родителях…

Но мне все чрезвычайно нравилось, и если бы только не толкались подростки, то все обошлось бы к полному удовольствию. В самом деле, взрослые все празднично и изящно вежливы, а подростки (не дети, а подростки, будущие молодые люди, в разных мундирчиках, и которых была тьма) – толкаются нестерпимо, не извиняясь и проходя мимо с полным правом. Меня толкнули раз пятьдесят; может быть, их так тому и учат для развития в них развязности.
Тем не менее мне все нравилось с долгой отвычки, несмотря даже на страшную духоту, на электрические солнца и на неистовые командные крики балетного распорядителя танцев.

Закладка третья
Руководителей нет у нашей молодежи…

Наша молодежь так поставлена, что решительно нигде не находит никаких указаний на высший смысл жизни. От наших умных людей и вообще от руководителей своих она может заимствовать в наше время, повторяю это, скорее лишь взгляд сатирический, но уже ничего положительного, – то есть во что верить, что уважать, обожать, к чему стремиться, – а все это так нужно, так необходимо молодежи, всего этого она жаждет и жаждала всегда, во все века и везде!
…Кстати о молодежи: один весьма молодой человек прислал мне в письме весьма резкое возражение на одну тему и подписался под своим резким (но отнюдь не невежливым) письмом полностью, да еще выставил адрес. Я пригласил его к себе объясниться. Он пришел и поразил меня горячностью и серьезностью своего отношения к делу. Кое в чем он со мной согласился и ушел в раздумье.
Замечу еще, что, как мне кажется, юное поколение наше гораздо лучше умеет спорить, чем старики, то есть собственно в манере спора: они выслушивают и дают говорить – и это именно оттого, что для них объяснение дела дороже их самолюбия.
Уходя, он пожалел о резкости письма своего, и все это вышло у него с неподдельным достоинством.
Руководителей нет у нашей молодежи, вот что! А уж как она в них нуждается, как часто она устремлялась с восторгом вослед людей, хотя и не стоивших того, но чуть-чуть если искренних! И каковы или каков должен быть этот будущий руководитель – там кто бы он ни был? Да и пошлет ли еще нам таких людей наша русская судьба – вот вопросы!

Закладка четвертая
Народ хоть и ругается, а по привычке…

Было у военных людей, в огромном большинстве их, убеждение, что русский солдат, как вышедший из народа, чрезвычайно любит говорить похабности, ругатель и сквернослов. А потому, чтоб быть популярными, иные командиры на учениях, например, позволяли себе так ругаться, с такими утонченностями и вывертами, что солдаты буквально краснели от этих ругательств, а потом у себя в казармах старались забыть высказанное начальством и на того, который припоминал, вскрикивали всею артелью. Я бывал сам лично тому свидетелем. А командиры-то как довольны были в душе, что вот, дескать, как они подделались под дух русского солдата!
Между тем народ русский хоть и ругается, к сожалению, крепкими словами, но далеко не весь… А главное (и бесспорно), ругается он скорее машинально, чем с нравственной утонченностью, скорее по привычке, чем с умыслом, и вот это-то, последнее-то, то есть с умыслом, случается лишь в чрезвычайно редких экземплярах бродяг, пропойц, презираемых народом.
Народ хоть и ругается по привычке, но сам знает, что это привычка скверная, и осуждает ее. Так что отучить народ от ругательств, по-моему, есть просто дело механической отвычки, а не нравственного усилия.

Закладка пятая
Бессознательно, да сохраняет…

Что святые воспоминания будут и у нынешних детей, сомнения, конечно, быть не может, иначе прекратилась бы живая жизнь. Без святого и драгоценного, унесенного в жизнь из воспоминаний детства, не может и жить человек. Иной, по-видимому, о том и не думает, а все-таки эти воспоминания бессознательно, да сохраняет.
Воспоминания эти могут быть даже тяжелые, горькие, но ведь и прожитое страдание может обратиться впоследствии в святыню для души. Человек и вообще так создан, что любит свое прожитое страдание. Человек, кроме того, уже по самой необходимости склонен отмечать как бы точки в своем прошедшем, чтобы по ним потом ориентироваться в дальнейшем и выводить по ним хотя бы нечто целое для порядка и собственного назидания.
При этом самые сильнейшие и влияющие воспоминания всегда те, которые остаются с детства. А потому и сомнения нет, что воспоминания и впечатления, и, может быть, самые сильные и святые, унесутся и нынешними детьми в жизнь. Но что именно будет в этих воспоминаниях, что именно унесут они с собой в жизнь, как именно сформируется у них этот дорогой запас – все это, конечно, и любопытный, и серьезный вопрос. Если б можно было хоть сколько-нибудь предугадать на него ответ, то можно бы было утолить много тревожных современных сомнений, и, может быть, многие радостно уверовали бы в русскую молодежь; главное же – можно бы было хоть сколько-нибудь почувствовать наше будущее, наше русское столь загадочное будущее.

Закладка шестая
Семейства теперь вовсе нет…


Да и никогда семейство русское не было более расшатано, разложено, более нерассортировано и неоформлено, как теперь. Где вы найдете теперь такие “Детства и отрочества”, которые бы могли быть воссозданы в таком стройном, отчетливом изложении, в каком представил, например, нам свою эпоху и свое семейство граф Лев Толстой, или как в “Войне и мире” его же? Все эти поэмы теперь не более лишь как исторические картины давно прошедшего…

Современное русское семейство становится все более и более случайным семейством. Именно случайное семейство – вот определение современной русской семьи. Старый облик свой она как-то вдруг потеряла, как-то внезапно даже, а новый… в силах ли она будет создать себе новый, желанный, удовлетворяющий русское сердце облик? Иные и столь серьезные даже люди говорят прямо, что русского семейства теперь “вовсе нет”. Разумеется, все это говорится лишь о русском интеллигентном семействе, то есть в высшем сословии, не народном. Но, однако, народное-то семейство – разве теперь оно теперь не вопрос тоже?

Закладка седьмая
Несравненно больше ленивых…

Но это “прилежные” родители, и их не так много; несравненно больше ленивых. Всякое переходное и разлагающееся состояние общества порождает леность и апатию, потому что лишь очень немногие в такие эпохи могут ясно видеть перед собою и не сбиваться с дороги. Большинство же путается, теряет нитку и, наконец, махает рукой: “Э, чтоб вас! Какие там еще обязанности, когда и сами-то никто ничего толком не умеем сказать! Прожить бы только как-нибудь самому-то, а то что тут еще обязанности!”
И вот эти ленивые, если только богаты, исполняют даже все как следует: одевают детей хорошо, кормят хорошо, нанимают гувернанток, потом учителей; дети их, наконец, вступают, пожалуй, в университет, но… отца тут не было, семейства не было, юноша вступает в жизнь один как перст, сердцем он не жил, сердце его ничем не связано с его прошедшим, с семейством, с детством.

Закладка восьмая
Ревностный отец должен...

Итак, начиная ваше трудное дело воспитания детей ваших, спросите сами себя: можете ли вы обвинить за все эти проступки и преступления ваши не их, а именно себя? Если можете, о, тогда вы успеете в труде вашем! Значит, Бог очистил взгляд ваш и просветил вашу совесть. Если же не можете, то лучше и не принимайтесь за ваше намерение.
...О, если научитесь любить их, то, конечно, всего достигнете. Но ведь даже и любовь есть труд, даже и любви надобно учиться, верите ли вы тому?
Верите ли вы, наконец, убеждены ли вы, что вас не остановят и не победят, в прекрасном предприятии вашем, иные самые мелкие, самые первоначальные, самые пошлые обыденные заботы, о которых вы, может быть, теперь и не думаете, но которые, однако, могут составить наиважнейшее препятствие добрым начинаниям вашим.
Всякий ревностный и разумный отец знает, например, сколь важно воздерживаться перед детьми своими в обыденной семейной жизни от известной, так сказать, халатности семейных отношений, от известной распущенности их и разнузданности, воздерживать себя от дурных и безобразных привычек, а главное – от невнимания и пренебрежения к детскому их мнению о вас самих, к неприятному, безобразному и комическому впечатлению, которое может зародиться в них столь часто при созерцании нашей бесшабашности в семейном быту. Верите ли вы, что ревностный отец даже должен иногда совсем перевоспитать себя для детей своих.
О, если родители добры, если любовь их к детям ревностна и горяча, то дети многое простят им и многое забудут потом не только из комического и безобразного, но даже не осудят их безапелляционно за иные совсем уже дурные дела их; напротив, сердца их непременно найдут смягчающие обстоятельства.

Закладка девятая
Если б только того захотел учитель…


Матери пьют, дети пьют, церкви пустеют, отцы разбойничают… Спросите лишь одну медицину: какое может родиться поколение от таких пьяниц?..
Не раз уже приходилось народу выручать себя… Он найдет в себе охранительную силу, которую всегда находил… Не захочет он сам кабака; захочет труда и порядка, захочет чести, а не кабака!..
И, слава Богу, все это, кажется, подтверждается; по крайней мере, есть признаки; мы уже упоминали об обществах трезвости…
Что если бы поддержал их и нарождающийся наш школьный учитель! Я знаю, что я человек непрактический, но мне, представьте себе, – мне воображается, что даже самый беднейший какой-нибудь школьный учитель и тот бы ужасно много мог сделать и единственной одной лишь своей инициативой, захоти только сделать! В том-то и дело, что тут важна личность, характер, важен деловой человек, и такой, который действительно способен хотеть.
На учительское место у нас большею частью приезжает теперь молодой человек, хотя бы даже и желающий сделать добро, но не знающий народа, мнительный и недоверчивый. После первых, иногда самых горячих и благородных усилий он быстро утомляется, смотрит угрюмо, начинает считать свое место за нечто переходное к лучшему, потом или спивается окончательно, или за лишние 10 рублей бросает все и бежит куда угодно, даже даром бежит, даже в Америку, “чтоб испытать свободный труд в свободном государстве”.
Это случалось и будет случаться и впредь. Там, в Америке, какой-нибудь гнуснейший антрепренер морит его на грубой ручной работе, обсчитывает и даже тузит его кулаками, а он за каждым тузом восклицает про себя в умилении: “Боже, как эти же самые тузы на моей родине ретроградны и неблагородны, и как, напротив, они здесь благородны, вкусны и либеральны!” И долго еще так ему будет казаться; не изменять же из-за таких пустяков своим убеждениям!..
Моя мысль, напомню ее, в том, что даже самый мелкий сельский школьный учитель мог бы взять на себя весь почин, всю инициативу освобождения народа от варварской страсти к пьянству, если б только того захотел.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"