ПРЕДЕЛЬНАЯ ПЕДАГОГИКА

Чему нас учат дети, которых не может учить обычная школа?

В каждом классе есть один-два неудобных ребенка. И наверное, каждого учителя хотя бы раз посещала предательская мысль: как от них избавиться? Это неизбежно, пока школьная жизнь строится не вокруг судьбы ребенка, а вокруг процента успеваемости.
Но что же должна быть за педагогика, чтобы учить не одного-двух “неудобных” детей в классе, а целый класс, собранный из них? Наш обозреватель Людмила РЫБИНА побывала в специальной коррекционной школе 8-го вида № 359 Центрального округа.

Директор

Директор школы Елена Семеновна Погостина рассказывает о своих учениках. У нее на глазах выступают слезы. Переживает за каждого: получится ли? В любом другом месте можно надеяться, что ребенка кто-то подберет. Здесь надеяться не на кого.
Есть дети, которых нельзя посадить в класс. С аутистом Павликом учительница занималась шесть лет дома. А потом сказала директору: “Если вы не переведете Павлика в класс, вы преступница”. – “Ну кому я твоего Павлика посажу?” – “Я его приучаю, он уже то на один, то на другой урок ходит, надо пробовать”. Павлика положено определять в 7 класс: надомно он проучился 6 лет, но в 7-м он не справится. Надо в 5-й. Елена Семеновна ворчит: “Ну что ты делаешь, любая проверка мне голову оторвет”. – “Нет, надо”.
– Ну что мне сделают? В тюрьму не посадят. Выговор дадут? Уволят? Иногда надо сделать то, что с законом расходится, но просто необходимо ребенку, – говорит Елена Семеновна.
Елена Семеновна никогда не одернет детей ради гостей или проверяющих. Наоборот, предупредит всякое недовольство: “Это ничего, ему так надо”.
Однажды в школе работала комиссия. Сидели в директорском кабинете. Заходит мальчик. Вскарабкался на Елену Семеновну, поцеловал. Сообщил всем: “Я самый главный в этой школе целовальщик”. Слез и ушел. А еще один каждое утро пару минут сидит в директорском кабинете, перед тем как идти в класс. Кто бы там ни был. Тихо зайдет, посидит и выйдет. Но не всегда дети ведут себя мирно. Есть мальчик, который изо всех сил провоцирует учителя на срыв. Шантажирует: “Я сейчас буду кричать, что вы меня били”. Выскочил из кабинета, наткнулся на директора: “Меня учительница бьет”. Ну что с ним делать? Отругать? Елена Семеновна заходит с ним в класс и, переглянувшись с учительницей, начинает ей выговаривать: “Как же так, вы обидели мальчика, он же маленький”… И тут уж вступился класс: “Это неправда, он обманул”. Скандалисту неловко.
Елена Семеновна умиляется на своих девочек, как она называет учителей. Они в школе с утра до ночи, иначе нельзя, да и зарабатывать хоть что-то надо. Сейчас пришли на работу две студентки. Умные, красивые, компьютер знают, с идеями. Но 7-й разряд – копейки. Что это – судьба, призвание?
Елена Семеновна посадит трудного ребенка в класс, а потом сама ходит проверяет: не очень он там донимает? И ребенка жалко, и учительницу. И учителя благодарны ей. Как чудесно, когда тебе не мешают работать. Не дергают по мелочам, не придираются, а доверяют и помогают.
А проверяют и эту школу все равно по знаниям: это легче всего для проверяющих. На будущий год – аттестация, детям будут давать тесты. Но дети-то больные. Это только их учитель знает, стоит ли сегодня Сеню спрашивать или лучше подождать. А придется к этому мероприятию высчитывать проценты: степень обученности и т.д. Учителя ругают того, кто ближе, – директора: “Что вы заставляете нас делать ерунду? Мы же с вами серьезным делом занимаемся!” Елена Семеновна успокаивает: “Бумажки с нас требуют, мы их сделаем. А дальше будем заниматься тем, что действительно нужно”.

Школа

Вспомогательная школа – крайняя. Тех, с кем не справляется эта школа, больше не учат. Их содержат.
Педагогика здесь – предельная. В обычном классе учитель не выдержал бы одного такого ребенка. Здесь – работает с целым классом нестандартных детей.
Нужно научить этих ребятишек обслуживать себя, ходить в магазин, готовить пищу. Елена Семеновна говорит: “Многие дети устраиваются в жизни не хуже нас с вами. Озеленители, вышивальщицы, переплетчики, швеи, столяры, плиточники, штукатуры – востребованные люди”. Но чтобы это все случилось, надо признать, что все разные. Нужна кропотливая работа с каждым ребенком – ни один не воспринимает знания так же, как сосед по парте. Здесь не работают привычные методики. Здесь учат, образовывают ребенка, а не преподают предметы. Нет, здесь тоже есть программа: русский язык и математика, литература, история, география... Есть и свои специфические предметы: социально-бытовая ориентация – местный вариант ОБЖ; труд, много труда, есть школьный компонент – фольклор. С ребятами занимаются профессиональные артисты.
Ольга Викторовна Абахина, руководитель методобъединения математиков, рассказывает: новый материал все дети получают одинаково. Но берут из него только то, что им по силам. И контрольные бывают, но учитель хорошо знает, кто может сам прочитать условие и решить задачу, а кто – только после подробного разбора. Третья группа – это дети, которые самостоятельно задачи не решают, все вычисления выполняют на калькуляторе.
Дети будут получать оценки, но каждый за свои собственные достижения. У каждого своя высота. Елена Семеновна против двоек: двойку учитель ставит себе. То, как ребенок осваивает программный материал, отражено в специальном журнале. Если придет новый учитель, он не станет требовать с ребенка то, что ему пока недоступно.
Аутистам трудно довериться сразу большому числу людей. Они трудно и долго привыкали к учителю. И то, что привыкли, это большое достижение. Под класс аутистов поменяли всю систему преподавания в школе.
Это звучит почти нереально: ради двенадцати детей, больных аутизмом, изменилась вся школьная жизнь. Во вспомогательной школе, так же как и в обычной, после начальных классов появляются учителя-предметники. Но этому классу так тяжело. Значит, Ирина Валентиновна ведет все предметы одна.
Конечно, программа сокращенная. Но есть в классе, например, Денис. Голова у него устроена так, что он помнит все даты по истории. “Летом буду штудировать историю для 8 класса, в первую очередь для Дениса. Я даты не очень хорошо запоминаю, но для него должна”, – говорит Ирина Валентиновна. Она проводит со своим классом всю вторую половину дня. Ну что делать, если им трудно переключиться на другого человека?
– Ребенку очень нужен классный коллектив. Ученики не только за знаниями в класс приходят. Они проводят в школе много часов, день за днем, из года в год. Созданию коллектива надо уделять и время и силы. Дети должны научиться принимать другого таким, какой он есть. Принимать доброжелательно и с готовностью помочь, – считают учителя.
Часто педагоги говорят, что дети слишком жестокие: нельзя посадить в общий класс больного ребенка, они будут его обижать. Но что мы сделали для того, чтобы его не обижали?
– Кто-то должен постоянно следить за ситуацией, – уверены педагоги 359-й школы. – Вовремя погасить смешок. Объяснить: ты умеешь так, а он умеет так. Ты можешь решать примеры, а еще ты, наверно, сможешь быть человеком, научить душу трудиться, чувствовать, понимать, что сейчас испытывает другой человек. Плюс был бы всем, если бы разные дети были вместе. Но вряд ли мы к этому готовы. Не дети, а мы, взрослые, и учителя в том числе. Гордыня лезет из нас.
Ну кто я такой, что не хочу возиться с этим ребенком? И кто же я такая, если не хочу с ним за одной партой сидеть? Надо разговаривать с учениками об этом. И не только по поводу наших детей. Не хотят сидеть за одной партой и с теми, кто не на такой машине приехал или пешком пришел. Это чисто педагогическая работа. Если она ведется, то можно и сложного ребенка сажать в общий класс.

Учитель

Ирина Валентиновна Калинина – учитель-дефектолог. Такую специальность имеют все учителя в этой школе. Сейчас Калинина ведет 7 класс. Аутистов. Она взяла их восемь лет назад, еще в подготовительном. До нее аутистов никто целым классом не учил.
Когда они появились в школе, то казались инопланетянами. Не говорят. Воют, бегают по коридору, кричат… Многие – с синдромом Мартина Бэлла: эмоции через край, руки трясутся от перевозбуждения. До того как эти дети попали в 359-ю, родители уже поверили, что удел их детей – четыре стены и собес.
…Вика пришла в этот класс поздно, в 11 лет. Ее долго не решались отдать во вспомогательную школу. Пробовали определить в частную, а сюда привели с рекомендацией о надомном обучении. Но Ирина решила оставить девочку в классе. Первую неделю Вика сидела на полу около дивана (мягкие уголки есть в каждом классе: не всем под силу высидеть за партой целый урок), стучала руками и ногами, визжала.
– Она у нас вообще громкая, – рассказывает Ирина. – Я ее раздражала тем, что хожу, говорю. Беру ее за руку – это тоже раздражает. Самое мягкое слово для меня было: дура. Я задумывалась: почему так? И поняла: ей хочется здесь остаться. Но те условия, на которых можно остаться, для нее невыполнимы. Они ее пугают, и она защищается. “Я хочу, чтобы ты умерла”, – кричала она мне.
Прошел месяц. Посадить ее за парту никак не удавалось. Но зато мы с ней договорились, что она будет ходить в туалет. До этого на дискомфорт она реагировала агрессией. “Зачем ты ее держишь? – говорили мне. – Только удалось наладить взаимоотношения в классе, и тут такое…”
Я почувствовала, как в моей голове стал качаться маятник: оставить в классе – отправить домой. И вот он уже стал зашкаливать: отправить на надомное обучение. Остановили меня глаза детей. После какой-то хлесткой Викиной брани я вдруг увидела, как они испытующе на меня смотрят: “Что ты будешь делать?” Я понимала, что дети примут ее так, как я себя поведу. Если подтекст моего разговора будет “Ату ее!”, потом я уже не смогу расположить к ней ребят. И я начала в голос ее жалеть.
“Бедная моя девочка, как же тебе сложно”. Она замолчала, успокоилась. И я говорю: “Иди в туалет”. Она пошла, а я детям: “Когда Вика придет, позовите ее все к себе, может быть, она к кому-то сядет”. Она возвращается в класс, а все дети хором: “Вика, иди ко мне! Викуня, ко мне садись”. Она выбрала Сеньку – самого худенького, маленького мальчика. Через урок, правда, она ему накостыляла. Мы Сеню отсадили. Но Вика с тех пор осталась сидеть за партой. И в туалет стала выходить…
Положа руку на сердце, каждый ли учитель в такой ситуации сумел склонить свой внутренний маятник в сторону
Вики?
Ирина рассказывала, как не раз думала: для чего ей достались такие дети? Для чего-то же свела с ними судьба? И сама себе отвечала: где еще научилась бы такому терпению? Этих детей надо научить во что бы то ни стало, но с ними работать авторитарными способами не получится.
– А я раньше так тоже работала, умела добиваться беспрекословного послушания. Сейчас уже не стыжусь вспоминать это.
А надо в каждом ребенке увидеть зерно – самое настоящее, самое ценное в нем, и не обращать внимания на шелуху. Я с этим родившимся у меня образом всерьез работаю.
Сыну 22 года. Он считает, что может вернуться домой в 4 часа утра. Мне это не нравится. Мне спокойней, когда он дома. Но он не может жить исключительно для моего спокойствия. А как быть мне? Кто-то умеет не волноваться. Мне не удается. Но я понимаю, что не могу заставить парня жить так, как я хочу. И меня никто не заставит жить по чужим правилам. Значит, надо как-то иначе. Вот он пришел глубокой ночью, я слышу, как поворачивается ключ в замке. Во мне буря эмоций, хочу рассказать ему все, что я пережила, что думала про него, какая я страдалица… Но зерно-то в чем? В том, что он пришел. Он дома. Все остальное нужно просто отбросить, как шелуху.
Так же и в классе. Если я буду ругать моего ученика за то, что он не хочет писать, он и не захочет. Начинаю искать зерно. Хоть одну букву он пишет? Одну! Вот это и есть зерно. И я помню, помню, помню, что он ее пишет. Все остальное – шелуха… Если я это четко сама усвоила, я и ребенку это смогу донести: “Ты мне не говори, что ты не можешь написать, я не верю, ты же написал эту букву. Это ты написал, вот она, не отвертишься. Можешь! Ты у меня самый что ни на есть самый. Я тебя люблю невозможно. Давай еще одну букву попробуем так же написать”. Надо поверить и надо убедить. Ничего не добьешься, механически произнося слова. Только эмоционально, а значит – затратно. Но иначе не пройдет: любую фальшь ребенок почувствует.
– Очень непростое время наступает, когда наши девочки вдруг осознают себя барышнями. Ксюша однажды увидела, что все девочки за стенами школы – парами, а у нее пары нет. Вижу как-то на перемене: сидит она и плачет, слезы горошинами катятся. Сажусь я с ней рядом за парту: “Кто тебя обидел?” – “Наши мальчишки – как дураки. Бегают, кричат, на диване возятся, играют”. Я почувствовала, что нельзя просто отмахнуться: брось, не плачь. Надо увидеть ее правду. И говорю: “Да, они у нас такие: возятся, орут. Но пройдет много-много лет…” А в это время прозвенел звонок, и в класс вошли остальные. Я не на своем месте, Ксюша в слезах. Прислушиваются. А я – только не посмотреть бы на них – говорю: “Услышишь ты звонок в дверь. Откроешь, а там стоят наши парни. Выросшие, взрослые. Один с цветами, другой – с тортом, третий – с соком, а еще кто-то спрашивает: “Ксюша, тебе что-нибудь прибить надо?” И тут Сеня включился: “Да, я приду!” И слезы у Ксюши просто на глазах высыхали. А я стараюсь: “Тебе все будут завидовать: у кого еще семь таких друзей. Это же как братья у тебя”. И она как королевна – подобралась. Мальчишки плечи раздвинули. Денис: “Я полку могу сделать”. И у Ксюши прошло негативное отношение к нашим мальчикам. Она их всех теперь любит.
“Форест Гамп” показал многим, какие это могут быть замечательные люди. Одна моя знакомая посмотрела фильм “Человек дождя” и говорит: я хотела бы дружить с таким человеком. Но это человек, это не собачка, чтобы с ним дружить, надо переломить в себе гордыню. Потому и не получается у наших ребят жизнь в массовой школе. Я же для себя решила, что Бог не создает людей с патологией души. Не может быть у Бога дефективных душ. Правда, обрастает она иногда какой-то коркой. Но божественный дар, а на нашем языке – компенсаторные возможности организма, есть. Хорошие качества ребенка, его компенсаторные возможности и я – нас уже трое. А патология – одна. Конечно, если над этим ребенком издеваться, смеяться над тем, что он не все может, он потеряет и те небольшие навыки, на которые надо было бы опираться.
Когда в 359-й была проверка из Департамента образования, про класс Калининой директору сказали: зачем представляете свою учительницу героиней – это не аутисты, разве мы аутистов не видели? Директор ответила: “Вы не видели аутистов, с которыми поработала 8 лет Ирина Валентиновна”.
В гостях в школе был профессор Менцель из Германии, известный специалист по аутизму. Он сказал, что если бы ему было не 80 лет и он мог бы это выполнить физически, то встал бы перед Ириной Валентиновной на колени, на нее нужно просто молиться.

Дидактика

Когда Елена Семеновна уговаривала Ирину Калинину взять класс аутистов, завлекла ее тем, что никто никогда этого не делал. А потом началось... Никак не могли выучить алфавит. Ни одной буквы. Хорошо, что помогали специалисты из центра лечебной педагогики. Надежда Маргун посоветовала: начните с буквы “я”. И точно: “я” выучили, и дальше пошло! Елена Семеновна, болея и за детей, и за своего педагога, часто заглядывала в класс: то Ирина в фартуке с деревянными ложками учит их счету, то поет, уговаривает…
– Никак не могла я своим детям объяснить, что такое мягкий знак. Им лингвистические термины не нужны, а понять, как же применять его, надо. Любую дидактическую задачу решаем через образ. И сказала я им, что это не буква, а знак. Он как соль: одну соль никто не ест, но и без нее нельзя, невкусно. Значит, мягкий знак нужен. И поняли. У этих детей образное восприятие. Вдруг в учебнике второго класса черным по белому написано, что мягкий знак – это буква. Как же мне выкручиваться, чтобы не запутать своих? Побежала к директору, говорю, что в учебнике написано: буква, а я говорила, что не буква! Вернулась к ребятам и говорю: “ А со второго класса мы будем называть мягкий знак – буквой”. Если бы стоял рядом методист и требовал, чтобы все было сказано как положено, – не было бы результата.
– На уроках ребята иногда такое выдают, что диву даешься, – продолжает Ирина Валентиновна. – Важно то, что душа приняла. Не интеллект, а именно душа. Обсуждали тему дуэли Пушкина. Встает мальчик, носик заострился, нервничает: “Ну зачем он женился на ней, ну зачем? Не женился, остался бы жив”. Я слушаю, вижу это переживание. И вспоминаю, что этого мальчика никуда не брали. Если на него наводили фотоаппарат, он выставлял вперед игрушечную машинку. Он не то что ничего сказать не мог, он даже посмотреть на другого человека боялся…
А другой ему отвечает: “Пушкин хоть жениться успел, а Лермонтов даже не женился”.
Меня как-то соседка спрашивает: “А как твои ученики воспринимают литературные произведения?” – “Так же, как и я. Если меня текст волнует, они это считывают. Читали в классе: “Был у майора Деева товарищ майор Петров…”. Ну у кого это стихотворение не вызовет дрожи в голосе, у кого не подкатится комок к горлу: “Держись, мой мальчик, на свете два раза не умирать”. Пошли после этого в библиотеку. Мы ходим туда раз в неделю, берем книжки. Кто-то читает, кто-то нет, кого-то я проверяю, кого-то нет. Но схема эта отработана: есть библиотека, в которой можно брать книги. Денис берет однотомник Симонова. Я ему говорю: у Симонова есть еще удивительное стихотворение “Жди меня”. Оно об удивительной силе человека, который по-настоящему ждет.
Дети, которые и того не могут, и этого не умеют, когда пришли из библиотеки в класс, просят: почитайте “Жди меня”.
Говорили про Лермонтова. Рассказываю: “Пушкин умер, а Лермонтов написал стихотворение “На смерть поэта”. Представьте, что вы – царь. Что вы будете чувствовать, что вам захочется сделать, когда вы услышите это стихотворение?” Читаю на полном накале.
И потом мальчик говорит: “Ой, я так разозлился”.
Я говорю: “Поэтому в ссылку и отправили Лермонтова”.
А чувство-то до него докатило. При чем здесь тогда интеллект? В обычной школе дети могут заучить, что нужно про то или иное явление, произведение говорить, а наши – нет. Они могут сказать только то, что чувствуют.
Мой любимый вопрос, когда мы читаем сказку: зачем мы ее читали? Зачем нам сегодня эта сказка? Например, “Сказка о рыбаке и рыбке” – Пушкин ее двести лет назад написал, а мы сегодня читаем про эту старуху, которая не хотела со старым корытом жить. Так интересно слушать, как они ищут ответ. И вдруг рождается: “Оказывается, надо быть благодарным за то что имеешь, за то, что есть у тебя. Желать лучшего можно и нужно, но сначала надо принять то, что имеешь”.
Тяжело ли с ними? Я их просто люблю. Тяжело было нулевой и первый класс, когда постоянно с согнутой спиной, каждому ручку вкладываешь и пытаешься организовать его так, чтобы он ею двигал. Это вам любой учитель в нашей школе скажет, что это самое трудное, невыносимо устаешь физически.
– После лета всегда спрашиваю детей, что же с ними было, что нового они узнали и увидели, – рассказывает Ирина Валентиновна. – И они уже привыкли, что надо приготовить какой-то интересный рассказ. И вот перед первым сентября я подумала: а что же я им буду рассказывать? Ничего значительного со мной не произошло за это лето, ничего необычного. Что же, приду к ним измотанная огородом?
Поехала к маме в Подмосковье. А на обратном пути попросилась в кабину машиниста электрички. Долго уговаривала его. Он спрашивает: “А вы не шахидка?” – “Нет, я учительница. Мне что-то завлекательное надо детям рассказать про свое лето”. Пустил. Сказал: “У меня тоже дети, я понимаю, что им все время надо что-то новое подбрасывать”.
Все дали потрогать. Там, в кабине, действительно есть чему удивляться. Когда надо, говорили мне пригибаться – на перегоне может быть бригадирская проверка. Я пряталась. А еще на пульте время от времени выскакивает с ревом большая, как гриб, кнопка. Если в течение 6 секунд машинист ее не прихлопнет, то электричка остановится: бдительность проверяют. Когда приехали, я еще и какое-нибудь доказательство своей поездки стала просить. И мне оторвали ленту, на которой фиксируется скорость, время, расстояние, и мне было что принести в класс.
Я целый урок детям рассказывала. Приехала домой, а брат мне говорит: ну когда ты угомонишься, тебе 45 лет. С мужиками в какой-то кабине ехала? А я этого не видала. Я чувствовала себя словно на корабле капитан. И я знала, для чего мне это нужно.

Вот так и плывет корабль 359-й. Трудно, но честно. И никто не остался за бортом. При мне Елене Семеновне позвонили:
– Как попасть в вашу школу?
Директор объясняет, что школа сейчас сама детей не отбирает, только через окружную комиссию, дала координаты комиссии. И на всякий случай уточнила:
– А вы в каком округе живете?
– Я звоню из Магадана.
– …Что же, вы каждое утро к первому уроку летать собираетесь?
– Если удастся, мы снимем квартиру в Москве.
Елена Семеновна кладет трубку и улыбается сквозь слезы.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"