ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ 
ИМЯ И СЛОВО 

“Просто так, для истории...”

Нам никогда не узнать, как читал свои стихи Пушкин, не услышать голоса Достоевского… Но уже Льва Толстого – можно. Знаменитое “Не могу молчать”, продиктованное писателем на фонограф, неожиданно обретает еще один смысл: слово перестало быть “великим немым”. Звучащий человеческий голос отныне получает равную чуду возможность пережить того, кому принадлежал. Не прикосновение ли это к извечной тайне бессмертия души?..
“Ведь не только гортань участвует в образовании звука, но прежде всего душа. Даже в знакомом человеческом голосе для меня всегда остается что-то таинственное”, – говорил известный звукоархивист и звукореставратор Лев Алексеевич Шилов в публиковавшейся на страницах “ПС” беседе с Дмитрием Шеваровым.
“…Я понял, что не будет мне покоя, пока я не узнаю, сколько же было записей Толстого, пока не зазвучит голос Блока, пока не соберу все старые литературные пластинки или по крайней мере не выясню, сколько же их было и какие граммофонные фирмы их выпускали. Пока не узнаю:
– действительно ли существовали записи голосов Чехова, Северянина, Набокова, Булгакова – или это только слухи?
– почему не было записано чтение Александра Грина?
– неужели же никогда не записывали Михаила Зощенко?
– где пластинка Марины Цветаевой?
– существовала ли пластинка “Исповедь” Льва Толстого?..
И еще множество вопросов вставало передо мной, и казалось, что еще чуть-чуть, и я смогу получить ответы хотя бы на некоторые из них.
Что-то я в конце концов узнал, что-то нет. Услышал я и то, что, казалось, никакой надежды услышать не было…”
А это уже из недавно вышедшей в московском издательстве “Альдаон РУСАКИ” книги Льва Шилова “Голоса, зазвучавшие вновь”. Книги, в любую главу которой – как в распахнутую дверь – можно войти наугад, свободно перемещаясь во времени и пространстве. Можно возвращаться, останавливаться или забегать вперед, не опасаясь заблудиться в водовороте событий, сюжетов с непредсказуемыми продолжениями и удивительных встреч. Автор рядом – и оттого не важны ни хронологическая последовательность, ни очередность страниц и глав.
Так, окунувшись в атмосферу знаменитых вечеров в Политехническом, знакомых многим из нас лишь по хуциевской “Заставе Ильича”, вдруг ощутишь и дыхание “той единственной Гражданской” – перелистнув страницы, попадаешь в голодный Петроград, где в Институте живого слова читает на фонограф свои стихи Александр Блок, чьи дни уже сочтены. Читают – будто и вправду в бессмертие – и те, от кого после не останется даже могил: Гумилев, Клюев, Пильняк, Мандельштам…
А потом прямо из подвальчика студии звукозаписи, где идет реставрация фоноваликов с голосом Толстого, можно перенестись в усадьбу Ясной Поляны далеких дней, когда “слова, сказанные слабым старческим голосом в раструб неуклюжего аппарата, едва зацепившиеся за самый краешек хрупкого воскового валика, гремели над Российской империей”.
Вместе с автором и его верным спутником-магнитофоном окажемся и в тарусском домике Паустовского, у Чуковского в Переделкине, в московских компаниях, где поет свои первые песни Окуджава, и в “будке” Ахматовой в Комарове.
Всех действующих лиц не перечесть (на страницах книги множество редких фотопортретов), но нельзя не сказать о притягательно прекрасных женщинах, которые встретятся нам в этом путешествии по “островам звучащего слова”. Елена Сергеевна Булгакова и Лиля Юрьевна Брик. Новелла Матвеева, Ольга Берггольц и Мария Петровых. Блоковская “Кармен” – певица Любовь Дельмас и “Ты такая простая, как все...” – Августа Миклашевская, к которой обращены “Первый раз я запел про любовь…” и другие нежные поэтические строки Сергея Есенина.
И конечно же Анна Ахматова и Белла Ахмадулина.
Так что же перед нами: история звучащей литературы, мемуары, рекомендации учителям и учащимся?..
Подзаголовок книги “Записки звукоархивиста-шестидесятника” представляется немаловажным для автора, а стало быть, и для читателей.
Кому-то само определение “шестидесятник” не по нраву, иные от него отреклись, но из песни слов не выкинешь – запоздалыми ухмылками не зачеркнуть светлых, пусть и не сбывшихся надежд. Эпоха, с поэтической точностью названная оттепелью, сбылась уже тем, что воссоединила распавшуюся связь времен и имен. Воскрешенные живые голоса Блока, Маяковского, Есенина стали слышны тогда одновременно с Окуджавой, полуразрешенная великая Ахматова соседствовала в поэтическом пространстве с юной Ахмадулиной, булгаковский Мастер и солженицынский Иван Денисович пересекались в потрясенном читательском сознании.
Должно быть, ни в какую другую эпоху и не могло возникнуть это “несколько странное занятие” – звукоархивист, вобравшее в себя поиск утраченного, восстановление найденного, создание звуковой летописи настоящего. Больше, чем просто профессия, – образ жизни, судьба.
Глубоко личностная авторская интонация – очень важная, на мой взгляд, составляющая этой не совсем обычной книги, последняя глава которой открывается словами: “Пора прощаться, хотя и не хочется”.
И нам не хочется…

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"