ШКОЛЬНЫЙ АВТОБУС “ПС” 
 

Владимирская область: с красной строки выпускных сочинений

“О светло светлая и красно украшенная земля Русская, и многими красотами удивлена еси... и всего исполнена земля Русская!” – написано в летописи XIII века, найденной в Рождественском монастыре города Владимира.
Так было, так и есть. Владимирские дали и проселки радуют сердце – поездки на Владимирщину всегда сулят интересные встречи и неожиданные откровения. Я ехала в этот благодатный край, чтобы посмотреть, послушать, как живет школа в День 1 июня – в день первого выпускного экзамена. И я поехала в окрестности старинного русского города Кольчугино, в знакомое мне село Большое Кузьминское, с заездом в рабочий поселок с красивым именем Бавлены.
В автобусе у меня было время, чтобы подумать и оценить масштаб и значение ежегодной первоиюньской акции российской педагогики. Надо же! Никакие перемены, свободы, уставы не сдвинули с места эту традицию: на самом старте выпускных экзаменов за курс средней школы взять благословение у русской словесности... Слово как шло, так и идет впереди. Словесность как была, так и осталась главным экзаменом. Написание аттестационного сочинения 1 июня – почетный долг и право каждого нашего школьника.
И я думала: как-то оно будет на этот раз?

“Сигнал № 58 принят!”

– так рапортовал 1 июня без пятнадцати минут девять не в меру взволнованный директор Большекузьминской общеобразовательной школы Николай Мешков в ответ на контрольный телефонный звонок из Кольчугина.
Контрольные звонки управляющий образованием Кольчугинского округа Владимир Дергунов делал не зря. Мало ли: вдруг проблемы с электроснабжением или техника подвела. А это очень ответственный день. В Большекузьминской школе, например, для приема сообщения о розыгрыше там не оказалось ни телевизора, ни радиоточки. На областной радиоканал “33 измерение” настроили имеющийся в школе музыкальный центр – и все услышали, как далекая невидимая первоклассница Полина из Владимира определила жребий дня: блок №58. Ожидающим экзамена пожелали легких хороших слов, а также собранности и организованности.

Сначала ребята выбирали форму экзамена: сочинение или изложение. Одну из пяти тем, если взялся за сочинение, и вариант текста, если остановился на изложении. Но, получив бумагу – “чистовики” и “грязновики”, ученики долго не начинали писать. Все-таки есть у наших детей какие-то тайные отношения со словом. Отнюдь не легкие.

Секреты ремесла

Опытный учитель литературы кольчугинской школы №5 Валентина Гапошкина делится со мной своим секретом обучения композиции сочинения:
– Оскомину набили этими “введениями”, “главными частями”, “заключениями”. Чтобы схема ожила, я цитирую ученикам не Аристотеля, а Штирлица: “Запоминается последняя фраза!” Важно не столько то, как ты вошел в разговор, а то, как вышел. А поскольку сочинение – это навязанный разговор, надо, чтобы он вовремя и правильно закончился. Если вы впускаете людей в аудиторию ваших мыслей, то не забудьте, пожалуйста, закрыть дверь за собой. Так, чтобы не прищемить нос тому, кто следил за вашими мыслями, но и так, чтобы ваш разговор запомнился...
Работы учеников Валентины Гапошкиной живые и непосредственные. Она их адресат и ценитель. Если же учитель направляет детей строго по курсу методики, тексты учеников устремляются в неясную методическую даль – подальше от себя. И это тоже в моей поездке довелось увидеть: три четверти объема работы ученик излагает отчужденные истины о “ложном гуманизме” Луки или о “воспевании” Некрасовым страданий русского народа. А в заключение, почти скороговоркой, говорит о своем человеческом и художественном впечатлении. И содержательно, и стилистически эта маленькая часть контрастирует с основным текстом. Она редуцирована, пунктирна и наивна на фоне заученных и воспроизведенных чужих формулировок. Но и чиста, и пронзительна.

На острове нормальная погода

Экзамен – не время учиться. Но многие ученики – конечно, не медалисты – воспринимают письменный экзамен по литературе как первый опыт настоящего творчества. Экстремальная ситуация, торжественность момента, всеобщая благожелательность и настрой на шестичасовую самостоятельную работу способствуют сочинительству. Молодые люди пишут увлеченно и с удовольствием. Но какое разочарование постигнет многих из них, когда объявят результат: “Тройка за русский: три ошибки!” Это правда: пять ошибок на восьми страницах экзаменационного сочинения – предел, за которым – двойка. Нормы оценки письменных работ учеников в российской школе чрезвычайно строгие. Они рассчитаны на людей с врожденной грамотностью – с поправкой на описку или оговорку. Не постыжусь сказать, что и мне, дипломированному учителю русского языка, редакционные корректоры порой указывают на ошибки в моих текстах. Этим подтвер-
ждается неизбежно существующий порядок вещей. Учитель так или иначе “спасает” учеников от поголовных троек и двоек: или указывает на ошибку во время обхода класса, или, если он принципиальный, поправляет некоторые ошибки синей пастой при проверке. Естественно, кого-то учитель спасать не хочет – тут уж его воля...
“Тройка за содержание: тема раскрыта неполно; мало (много) опоры на текст; много (мало) обобщений” и так далее – дело вкуса. Опять имеется в виду “вкус к ученику”, поскольку если ученик не нравится, то и слово его раздражает. Это ведь не контрольная по математике. Если, например, ученик постарался выложиться на экзамене, чтобы получить в аттестат не итоговую тройку, а экзаменационную четверку, то одного его желания мало. Без согласия на то учителя он с этой задачей не справится.

Я согласен на медаль...

Труднее всего пришлось на сочинении медалистам. Вечные заложники неумолимых Норм оценок и непреклонных Медальных комиссий, в этом году они попали под новую кампанию “сокращения количества медалистов”. Не зная, с чего начать выбраковку многочисленных претендентов на медаль, в министерстве выдумали вот такой способ: теперь “истинный” медалист должен быть участником и победителем олимпиад и конкурсов, обладателем грамот, дипломов и сертификатов – чем больше, тем лучше. Это нововведение нервирует претендентов – они-то полагали, что участие в олимпиадах – дело личное! А весть о новом требовании пришла к ним буквально накануне выпускных экзаменов. Не желая рисковать “устаревшими” признаками медалиста, накопленными кропотливым трудом пятерками, медалисты этого года выбирали экзамен в форме изложения – наиболее пристрелянное ружье для попадания “в пятерку”. Подробно изложить отрывок из программного произведения, “сохранив стиль автора”, и написать по заданию рассуждение на три страницы, “показав хорошее знание всего произведения”, – это, конечно, не так интересно, как писать сочинение, зато меньше риска “не попасть в струю” литературных пристрастий членов Медальной комиссии. Не секрет, что многие учителя “зарубают” на месте работы претендентов, с тем чтобы не отравлять себе жизнь оппонированием комиссии – это оппонирование может дорогого стоить. Например, в прошлом году районная медальная комиссия отвергла работу ученика Большекузьминской школы, но этим дело не ограничилось: словесников школы не только опозорили приказом по всему Кольчугинскому округу, но и примерно наказали: на три года лишили права подавать заявления в аттестационную комиссию о повышении квалификационного разряда! Неофициально, конечно, нет у управленцев такого права. Но мнение прозвучало, а “право мнения” в среде, где все всех знают, имеет большую силу, чем закон.
В общем, очень болезненными бывают штрафы на медальных дорогах.

Ваш выход, маэстро!

Учитель литературы при существующем обилии программ и практически неисчислимых списках авторов и произведений учит, конечно, тому, что сам считает ценным. Любовь Фролова, экзаменующий учитель кольчу-
гинской школы № 5, превыше всего ставит русскую классику: “Это то, что ученики должны знать прежде всего. Я огорчена выпавшими нам темами: XIX век представлен только Толстым, да и то в обзоре. Это не дело. Так обижать нас нельзя, так не доверять нам!”
Будучи сама огорченной, Любовь Фролова меня несказанно обрадовала: наконец-то я увидела школу, в которой дети выбрали тему, связанную с поэзией! “Надо же, но ведь в других школах мне говорили, что на Заболоцкого программой выделен всего один час. И если ученики достаточно не осведомлены о творчестве автора, не знают его “тематику и проблематику”, то они не смогут ничего написать”, – контрпримером вызываю я учителя на разговор, и у меня это получается. Любовь Фролова рассказывает: “Мы тоже недолго занимались Заболоцким. У меня такой принцип для авторов, чьи имена в обзоре, а не в монографии: объявляю ученикам имя поэта, к которому мы обратимся на следующих уроках, и прошу выучить какое-либо его стихотворение. Каждый выбирает созвучное своей душе, своему настроению – получается море стихов! Стихи не надо навязывать или анализировать по единому плану. Тут любые КИМы вредят. Может быть, я что-то нарушаю... Стихи у нас в школе звучат все время: есть отличные чтецы, есть свои поэты и, конечно, благодарные слушатели”.
Надежда Валуева, председатель управления образования Кольчугинского округа, которая присутствует здесь сегодня, напоминает педагогам об ученике Мартемьянове, стихотворения которого уже признаны в городе. Он сегодня сдает здесь экзамен. “Поэт, конечно, пишет по Заболоцкому?” – спрашиваю я. “Нет, по Достоевскому”. – “Но ведь Достоевский – это изложение!” – “У нас больше половины учеников, причем сильных, как только услышали темы сочинений, пошли на изложение: хотят писать и говорить о классике. Классику знают хорошо. Как и должно быть, на мой взгляд”. Директор школы Альбина Червоннова улыбается и добавляет: “Просто у этого учителя дети любят и хорошо знают Достоевского”. Я спрашиваю Любовь Фролову, какой критерий при оценке сочинений для нее основной. Она не задумывается ни на секунду: “Индивидуальность, яркость стиля! Должно быть что-то свое”.

...Иначе с кого бы мы брали пример

С позволения учителей листаю классный журнал одиннадцатого класса. Обращаю внимание на записи последних тем уроков литературы: “Последний поклон” В.Астафьева, “Прощание с Матёрой” В.Распутина, “Один день Ивана Денисовича” А.Солженицына... “Это те книги, которые есть в библиотеке! – говорят мне учителя. А какие бы вы посоветовали нам брать?” Я задумываюсь основательно. Что я читала в последнее время? Сейчас у меня в рюкзаке книжка Сэлинджера, дома на столе Кортасар. А из русских? Гениальный Юрий Коваль. Рассказы Виктора Ерофеева. Крусанов? Пелевин? Быков? Чудаков? Липскеров? Каждая книжка дороже ста рублей. Куплена в Москве. И каждая – отдельный художественный мир, отдельный разговор – на поток не поставишь. С учетом реальности мне и сказать-то, оказывается, нечего.
Словесники Бавленской школы – Надежда Царева, Ольга Еремина, Марина Панова – будто слышали мои мысли, когда рассказывали о своих приоритетах. “Главная цель литературы – воспитание души. Основное качество хорошей работы – эмоциональность. Но весь ход современного педагогического процесса толкает нас к тому, чтобы мы успевали только пройтись по верхам. А хочется глубины и неспешности. Но не литературоведческой глубины, как в программе Кутузова и Агеносова, а человеческой, эмоциональной. Наша поселковая молодежь, наверное, отличается от московской. Нам бы не просто учебник, а комплект по литературе: и хрестоматию, и практикум, и критику. Но нет такого учебника. Давно нет и пополнения школьной библиотеки. И вот – учим с голоса. А литература – это письменное слово. Теперь, когда мы так обезоружены, начали исчезать часы на литературу. В 5–6 классах, когда еще приходится отрабатывать чтение, нам оставили только два урока. Хорошо, директор школы Ольга Куприянова добавила нам час из регионального компонента, а то хоть плачь. И вот мы смотрим на темы экзаменационных сочинений. Ведь ни одной нет, где бы душа ребенка отдохнула! А по темам хорошо видно, на что нас ориентирует государство. На общие слова”.
После этого разговора вопрос о выборе книг по разделу “Современная литература” в моем сознании решается в пользу учительского списка, а не моего. “Не навреди” – это ведь и педагогическая заповедь тоже.

А ларчик просто открывался

...“Звучат и звучат обтекаемые фразы, никак к ним не прицепишься, зато видишь две основные черты страшного человека: лукавство и показное милосердие”, – пишет о горьковском Луке в своем сочинении выпускник Бавленской школы.
Может быть, этика прямодушия, еще бытующая в российской провинции, не позволяет школьникам браться за темы, сложно упакованные в оберточную бумагу цитат: “Глубокое знание тайных движений души...” (писать надо по Толстому). Или “Всякая благородная личность сознает свои кровные связи с отечеством...” (писать по современной литературе). Ни в поселке Бавлены, ни в селе Большое Кузьминское никто не взялся раскрывать смыслы этих формулировок. Понятно, что однообразие выбора учеников кладет тень на работу учителя, но что делать? Вот в Кольчугине нашлись энтузиасты. Спрашиваю молодого человека: “О чем вы пишете?” – “О любви к Родине”. – “Разве есть такая тема?” – “А вы приглядитесь к последней, там она так хитро спрятана, но я увидел!” Вот, значит, какую шараду надо разгадать ученику, какой ребус решить, чтобы проникнуться темой экзаменационного сочинения! “Читать в мыслях” составителей списка тем экзаменационных сочинений, где почти половина – цитаты, мы не можем. Но не отметить дурной вкус того, кто объясняется цитатами и ссылками на авторитеты, тоже нельзя. Разве не этому учат детей на уроках литературы?

Экзамен позади

Записываю разговор с молодыми людьми – Дмитрием, Сергеем, Мариной и Наташей – по окончании экзамена, на крыльце школы № 5 города Кольчугино:
– Фу-у! Написали!
– Да ну, всё плохо!
– Всё отлично, сдали же первый экзамен!
– Честно говоря, я надеялась на худшее, а тут темы такие простые: образ русской женщины, любовь к Родине.
– Разве это простые темы? Тоже мне, простота: русская доля – это непросто.
– При чем тут русская доля, забудь. Я вот не знаю, как я написал. Не за содержание волнуюсь, там я все правильно выразил: и про то, что русская женщина самая сильная, самая красивая, и про чувство собственного достоинства. Но все равно весь на нервах: ошибки могут быть из-за невнимательности…
У Наташи под мышкой стопка книг, сверху томик А.Блока. Спрашиваю: “А вы Блока ждали?” – “Да, я совсем другого блока ждала. По русской классике, как учитель настраивал, а дали почти один ХХ век...” Все смеются нечаянному каламбуру, Наташа тоже. Но ведь так и есть: весь последний месяц внимание выпускников сосредоточивалось на проработке блоков, а не Блока. И до блока № 58 дойти, конечно, не успели. Но!

Каждый пишет, как он слышит

...“Лука подобно опытной белошвейке прошивает шелковыми нитями своей страннической философии грубую холстину босяческого разговора...” (школа №5 г. Кольчугино).

...“Я вдруг впервые задумалась над смыслом слова “доля”. Какое оно длинное, какое долгое! Это что-то такое, что осталось от деления, но осталась отнюдь не долька, а святой в своем величии удел, то есть доля, женская доля...” (школа № 5 г. Кольчугино).

... “Когда читаем первый акт пьесы Горького “На дне”, наше состояние настолько усталое, знакомство с ночлежниками такое тягостное, что мысли об отдыхе оттеняют каждый диалог. Я устал! Как же я устал! И тут приходит Лука, ищет где переночевать. Какой добродушный дедушка, как с ним легко!” (Бавленская школа).

... “Нет, не достучаться Луке до грубых резких душ! Не изменить, не спасти. С такой закоренелой нелюбовью к жизни люди вряд ли обновятся. Где же те люди, которым просто хочется жить? Горький их не показывает...” (Бавленская школа).

... “Лука продолжает свой путь по жизни и сейчас. Может быть, где-то его ждут. Ждут, когда придет таинственный странник и обогатит их своим знанием. Спустится в их круг общения человек с неслучайным именем и одарит иллюзией. Что же, людям свойственно надеяться на чудесную помощь извне. А Лука сделал много. Возможно, все, что мог...” (Большекузьминская школа).

Фото автора

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"