СЕЛЬСКАЯ ШКОЛА 
 

Ивановская система

Педагогическая инновация как способ сохранения школы и деревни

Ермаки кажутся глухой провинцией. Деревянное районо с крутыми ступеньками. «Зачем нам ступеньки, – сказала начальник, – видите, директор школы через одну шагает…»
Народ в Ермаковском районе крепкий. Хотя его мало – в средних школах меньше сорока учеников, – есть такие школы в горах, на перевалах. Дети попали в демографическую яму, количество учеников резко падает, на треть, наполовину. В Большереченске в одиннадцатом классе пять учеников – и все учительские дети. Учителя написали письмо: умоляем, не закрывайте, мы год будем бесплатно работать. И хорошо, что не закрыли – теперь выпускники учатся в школе космонавтов…
Рассказывая, начальник Ермаковского управления образования Валентина Александровна Ивашенко посматривает на меня с осторожностью: с чем пожаловал? В район к ним, если не на охоту, не в Саяны, особенно не заглядывают – что тут смотреть?

Деревенская музыка

Школа села Жеблахты (старожилы произносят мягче – Чеблахты) находится на горке, откуда видно все село и за рекой – остров… И сама школа в Жеблахтах, можно сказать, – остров доброты и домашнего тепла, начиная с заповедей ученика при входе в школу: «Делай добро», «Бойся обидеть человека», «Не ленись и не ищи оправдания собственным слабостям», «В отчаянную годину не теряй веры в себя»…
Никто, кроме родных и близких, такие слова ребенку не скажет, и никому, кроме них, он не поверит. Маленькая школа, деревянная, директор по бревнышку разобрала и заново раскатала. Нина Николаевна Ульчугачева – красивая женщина, утонченная.
И школа такая же… Был воскресный майский день, самая горячая пора огородная, и Нина Алексеевна встретила нас в школе, где, кроме нее, никого не было, а казалось, что все там. Двери были открыты настежь, сквознячок ходил по школе, звучала какая-то музыка чудесная, потом я узнал, что в школе часто звучит музыка – просто так, на переменке, в столовой, в рекреациях – школа маленькая, а так как-то хитро устроена, что помещается целый мир.
Входишь – тебя обнимает доброта: на большой картине, написанной учителем и учеником, ребенок обнимает олененка. Рисунки, поделки из простых брусочков – все в школе сделано своими руками. На двери класса вырезаны лица мальчика и девочки. На всех окнах – рассада. Тюльпан этой зимой зацвел…
Каждый уголок неповторим. В кабинете истории собирают старину – старинные рецепты, вышитые скатерти. В коридоре на стене в раме – автопортрет ученицы Оксаны, окончила школу, а автопортрет остался. В столовой, которая устроена прямо в рекреации, один за другим красиво стоят столы с деревянными лавочками, с корзиночками цветов…
И никто нигде за пятнадцать лет надписей не вырезал. И корзиночки на столах всегда стоят. И напольные вазы сохранились. («А напольные вазы, – говорит потихоньку мне завроно, – сохранить ой как трудно».)
И музыка всегда звучит, дети сами ставят…
«Хотя вырастить на березе ананасы очень сложно», – замечает школьный директор Нина Николаевна, имея в виду, что за окнами школы-то деревня. И там – своя музыка. Она присутствует в стихах, рассказах, сочинениях учеников этой сельской школы, где, как объяснила мне директор, литературное образование и знакомство с истоками народного творчества – два направления, сливающиеся в одно.
Деревенская музыка – разная. «У нас музыка звучит дважды в день, – пишет Игорь Тонкошкуров, десятиклассник. – Мы встаем рано-рано утром и ложимся поздно вечером под эту чудесную музыку… Все время удивляюсь, как чушки умеют различать по шагам человека, который их кормит. На моих младших братьев и бабушку они совсем не реагируют. Если же я и папа входим молча, они все равно узнают нас по шагам, и песня начинается. В ответ на этот визг начинаешь бегать и метать ведра, лишь бы только успокоить их… Музыка звучит на все голоса. Интересно наблюдать, как поросята сосут мать. Если матки две-три, то хлев наполняется визгливым чмоканьем. И эта музыка нежная, мягкая. Самые большие любимчики мои, – пишет ученик про главных исполнителей мелодии, – это боровья, которые весят до 150 кг. Чистым весом».
Городской так не скажет.
А вот эту, другую «музыку» часто слышат в городе и деревне… «В зимние вечера темнеет рано. Лампочки у нас нет. Пробираюсь через отца и мать по щербатому полу… Пьяные, злые, с бесконечно трясущимися руками, пропившие все и потерявшие все. Каждое утро начинается с поисков спиртного. Продавать уже нечего. Осталась только я…»
Музыка реки Оюшки. Она шумит, плещется, журчит, перекатывается на камушках…

Пегас ворвался в класс

Нина Николаевна Ульчугачева шестнадцать лет работает директором этой поэтической школы, где была и учителем, и пионервожатой, и ученицей. Еще ходила в здание старой школы, которую в начале 20-х основал политический заключенный Миронов – на старой фотографии, до ссылки, одетый во фрак, бабочку. Собрал жителей села, и построили школу: он, папин отец, бабушка Милодора – все пришли, кто с лопатой, кто с топором, говорит Нина Николаевна. В этом старом доме она выучилась и ее дети, а сейчас – в перекатанной по бревнышку заново школе другие учатся.
Из старой школы пришла любовь к песням, частушкам. Традиция помощи старикам, участникам Великой Отечественной, их осталось несколько человек. Бывает, просят помочь вскопать огород: ради Бога… И приходится снимать класс с урока. «Бог здоровья дает, когда человеку помогаешь…»
Вся эта их жизнь отражается в литературе. В стихах, рассказах, сказках, афоризмах, детских рисунках, некоторые опубликованы в сборнике, изданном в Красноярске, – «Пегас ворвался в класс».
А это вот рукописное…
«…Раньше я все думал, почему дедушка птичек так прикармливает. Воробьи у него зимой даже в сенях живут. И он рассказал мне про праздник Благовещения. Птиц на Руси держали в клетках, а в этот день обязательно на волю отпускали, чтобы они благую весть о Христе на землю несли. А бабушка говорит, что в этот день птица гнезда не вьет, а девица косу не плетет. Некоторые наши девчонки точно приходят непричесанные даже. Так вот, на Благовещение дедушка всех воробьев пышкнул из сеней. После этого деда счастливый зашел в дом» (Алеша Мезенцев, 7 класс).
Темы рассказов: «Старая фотография», «Портрет доброго человека», «Когда меня обижают»…
Восьмиклассник признается: «…давным-давно беру в спортзале чужие кроссовки на физкультуру. Иначе не в чем заниматься, а предмет этот у меня любимый… У сильных и деньги и власть, а у таких, как я, – синяки… Хочу, чтобы Бог понял, что у бедных тоже есть достоинство…»
Другой пишет – все сделаю, чтобы быть богатым человеком. Ну, может, и правду пишет, говорит Нина Николаевна… Через такие вот сочинения дети открывают жизнь, тут и любовь их, и печаль. Когда ребятишки так пишут, они не способны делать плохое, думает она (наверное, учитель обязан так думать, хотя, как заметил один известный писатель, литературу делают не ангелы).
Ульчугачева, учительница литературы, пишет письма домашним: «Дети мои, Наташа, Сергей и Оля, эти страницы для вас. Переверните их…»
О чем там? О том, как важно, кто наполняет твою душу и чем. О том, что душа наполняется добром постепенно.
Пишет письма Дмитрию Сергеевичу Лихачеву. «Я знаю, что его нет. Но я как бы прочитываю его «Письма о добром и прекрасном» и говорю с ним».
Я прочитал, с ее позволения, несколько писем к академику Лихачеву.
Они – о маленьком человеке, он оброс двойками, а ему нужно место, чтобы отогреться. Об интеллигенте, который подобен в России верстовому столбу. О том, может ли свет любви и доброты проникнуть в убогий быт…
И снова – про детские рассказы.
Пастухов Игорь собрал материал о пашнях, оказалось, пашни-то имели фамилии…
Одна звалась «Молчанов угол», другая – «Цепильникова полоса», третья – «Левичев лог»… Это те, кто тут поселился, распахал землю, а потом был раскулачен и загремел на Колыму, на Чулым, а земля осталась сиротой.
И вот прошел век, кажется, всех перемолотили, а мальчик, потомок раскулаченных, не теряет надежды: «…если когда-нибудь отважатся наши мужики взять землю в свои руки, не сидеть в гараже и не «забивать козла» до обеда, я раздам эти пашни людям. Молчанов угол – роду Молчановых, Цепильникову полосу – сыновьям Ивану и Николаю, возвращайтесь из Минусинска только, Кибанову – внукам Кибановых, а Левичев лог, такой ягодный, даже распахивать жалко…»
Вот возвратится после института, говорит про ученика Нина Николаевна, может быть, что-то изменит… Сама она из Левичева лога. Это ее малая родина, куда ходят «по глубиничку, она там больно сладка…».
Эти детские работы и сочинениями не назовешь. Сразу видно, говорит она, кто и что. Приходит время, встречаются выпускники и обхохатываются. Это же интересно – какие мечты были? И как понималась жизнь?
«Неизученная жизнь не стоит того, чтобы ее прожить» (Сократ).
О, это удивительная, ошеломляющая – философская работа мальчика о своем пьющем, опустившемся отце. Когда-то во времена советской власти, перестройки и позже у него, считает сын, был жизненный выбор, о котором говорил Сократ, – «испытать на себе несправедливое обращение или поступить несправедливо самому». Отец сделал неверный выбор, заставивший позабыть о своем достоинстве, или как раз тот, который сделал великий философ? Мальчик пытается понять жизнь людей, возвращающихся с работы нетвердой походкой, – «по Сократу». Понять лучше своего бедного отца, чтобы лучше понять себя…

Записывали песни того времени, когда мамы и бабушки были молодые…
«В голубом тумане утопают дали. / Месяц над рекою в воздухе повис. / В воздухе букетов звездное сиянье. / В этот вечер вышел парень-гармонист…»
Максим Ощепков из 5 класса записал у своей бабушки: «C вечера все дождь да дождь…» Старинная песня. Собирали пословицы и поговорки. «Вам какие нравятся?» – спрашиваю ее. «Жить – Родине служить, – тихо отвечает, – вроде высокопарно, а мы на этом выросли».
В доме с синими ставнями и голубой печкой долго искали фотокарточку. Такая красивая, утонченная женщина, а фотографируется редко. Нашли открытку с сердечком – подарок детей.
«Школа у нас на хорошем месте стоит», – говорит мне Нина Николаевна, показывая с горки открывающуюся панораму: село как на ладони, и леса, и луга, и дали. А школа – наверху.
«Как церковь?»
«Ага… И все времена года видны».

Ну все совершенно по-другому

Ивановская – одна из одиннадцати школ края, где идет эксперимент по коллективной системе обучения. «Мы, наверное, первые в России, – сказали бойкие учительницы. – У нас уроков нет…»
Ну, положим, не первые. Михаил Щетинин отказался от классно-урочной системы двадцать лет назад. Но одно дело – единственный в своем роде, как выражались когда-то, «педагог-новатор», а другое – массовая школа. Ивановская средняя. Семьдесят учеников. Впрочем, у Щетинина не намного больше…
Систему обучения в Ивановской мне объясняли директор Валентина Ильинична и завуч Любовь Дмитриевна. Взахлеб, видно было, что увлечены обучением по-новому.
Вот тут, показывали, висят списки детей, а тут – предметы. На каждый предмет – листочек, а на нем, видите, допустим, история – 5-й, 6-й, 9-й. Ребята идут и обучают друг друга. Здесь табло висит – кому куда.
Утро начинается с рефлексии: «А вчера нам не понравилось на таком-то уроке, потому что учитель громко говорил». Они так смело высказываются, объяснили мне учительницы, потому что знают, что мы нормально воспринимаем.
Самое удивительное – детям учиться нравится. Никто раньше времени не уходит. Говорят: а давайте до трех работать. Возмущаются, что урок пропущен, учитель куда-то уехал. Им и до этого дело, и до того. Впервые они ощущают себя хозяевами собственной судьбы…
Слушая ивановских и вспоминая других, с такими же ясными, живыми глазами, невольно думаешь – может, действительно не все пропало и стране не хватает нормальных методов работы (и нормальной власти, конечно), чтобы ощутить себя хозяевами своей судьбы…
Уроков как таковых нет: ребенок может захотеть посидеть на математике еще час, а может сказать – я пойду туда-то. Домашние задания? Только по желанию. Тетради – в школе, учебники в школе. Увеличилось количество оценок, и учителя стали со страхом замечать, что пошли четверки и пятерки (так как дети имеют право на пересдачу – объяснили мне).
«Ну все совершенно по-другому», – говорили учителя, взрослые, которые в Ивановке мне показались похожими на детей (а дети – немного на взрослых). И одновременно «ивановская система» на традиционную школьную не похожа. Даже попугивают иногда: «Если не будешь заниматься, переведем в классно-урочную систему!»
Немножечко ее жалко. Что же теперь, совсем не будет классов и уроков?
Это как советская власть: была – ругали, а прошла, оказалось, что не можем прожить без гимна и выборов с дешевым буфетом. «А мы не отказываемся, – говорят (про уроки). – Учитель может «заказать класс» – чтобы начать тему, «запустить» какой-то процесс. Или вот, смотрите, – показывают листочек, – изучение стихов Великой Отечественной войны по методике Ривкина, а потом урок-концерт для всей школы…»
Фронтальные занятия бывают немножко, успокаивают меня учителя. Но вообще-то, признаются, так работать уже не хочется. Дашь в 8-м «Деньги для Марии» Распутина, а ученики говорят: да мы уже это слушали, когда с 11-м сидели. «А не будет поверхностным знание?» – провоцирует мой спутник, начальник управления образования Валентина Александровна Ивашенко. – «Не будет», – уверяют ивановские.
У них явно нет раболепства перед начальством. И господствующую пока в стране классно-урочную систему обучения ивановские учителя называют «традиционка» – удивительно точно выражая в языке имитацию традиции, пустую форму, в которой нет уже содержания.
«На традиционке мы работаем вообще, а здесь – на каждого. На каждом уроке. И ребенок находится одновременно и в роли ученика, и в роли учителя. Но прежде чем войти в роль, ребенок идет к учителю…»
«А учителя в вашей системе работают с удовольствием или по-всякому?» – «По-всякому». – «Ну хорошо, – говорю я, как бы защищая «Союз нерушимый…», – а если хороший учитель, но работает по традиционке?» – «Ну что ж, – отвечают, – пусть будет в расписании». – «А если дети к нему не пойдут?» – «Ну, – пожимают плечами, – придется ему что-то решать, перестраиваться…» – «А как родители относятся?» – «Были вопросы. Мы собрали родителей, раздали карточки, показали эту систему…»
О результатах, считают ивановские педагоги, говорить пока рано. Хотя в начале года и в конце измерили у детей «комфортность», «тревожность», даже артериальное давление. Нормальное…
Хотя в ивановском эксперименте пока многое не отработано. Уроков вроде бы нет, но остается лоскутное расписание. «Мы с опаской, – говорят ивановские, – рекомендаций хороших нет».
«А есть дети, – спрашиваю экспериментаторов, – которые не могут так учиться, им трудно в коллективе – как быть?» – «Индивидуально. С учителем. По настроению…»
Говорят, очень боялись, что будет кто-то отлынивать. Но оказалось, что наши дети такие дисциплинированные… Только когда из-под палки – обманывают. А когда самостоятельны – нет.
Учителям за обучение по-новому ничего дополнительно не платят. Все на энтузиазме. Плохой принтер, жалуются, а нужно размножать. В школе один компьютер, так называемый президентский (число подарков от президента страны зависит от количества учеников, вот им один пришел…). Но все ивановские овладели этим одним компьютером (пока без выхода в Интернет), и дети постоянно занимаются – с утра до позднего вечера не гаснет «голубой монитор» в селе Ивановка.
Раньше тут были «Золотари». Артель старателей добывала в тайге золото, а подсобное хозяйство выращивало, кормило. Теперь артель то ли есть, то ли нет, и подсобное хозяйство тоже. Все, что еще осталось – медпункт, почта, клуб, держится на школе, закроют ее – народ разбежится. «Поэтому, – говорят ивановские учителя, – мы готовы на все».
Вот почему – эксперимент. Они и пошли на этот эксперимент, чтобы сохраниться, выжить. И на любой эксперимент пойдут. Педагогическая инновация как способ выживания школы и деревни – а вы как думали?
Хотя постепенно им становится все более интересно. Нашлось то, что делает школу интересной. Заходят выпускники: а можно посмотреть? Можно. А почему вы нас так не учили?

Надкушенное яблоко из сада Благодать

Ивановка, где я встретил современных новаторов, – место исторически плодоносное. Славится яблоневыми садами. Первые сады заложили ссыльные декабристы. Внук одного из них переписывался с Мичуриным. Его звали Михаилом Гавриловичем Никифоровым, он жил на хуторе Благодатном. Из семян дичка получал саженцы, прививал культурную яблоню – и на этих веточках уже вырастали плоды. Внук декабриста вывел 140 сортов яблок, которые теперь распространены в Сибири. В школе мне показали фотографию садовода-испытателя, у него был сын и приемная дочь Катерина.
Умер Никифоров в 1924 году. Сад его плодоносил еще какое-то время чудесными яблоками. В 30-е годы сотрудника, австрийца Ивана Гураля, арестовали, и сад был заброшен. Яблоньки одичали…
Только спустя полвека, в 90-е годы, молодой человек, потомок приемной дочери Никифорова, бабушки Кати, начал заниматься теми заброшенными садами. Зовут его Анатолий Алексеевич Мамаев, и он тоже, как и предок, прививает и разводит сорта. И почти догнал уже по разнообразию прадеда.
Сады фермер-потомок назвал тем же старинным именем – Благодать. Действительно, благодатное место – лес кругом от морозов защищает, яблоки, говорят, изумительные…
Это – удавшаяся историческая инновация, а были и другие.
Жил у нас еще один человек знаменитый, рассказывали в школе, – Гусев Иван Гаврилович. У него были конезавод, водяная мельница – муку делал, крупчатку, выпускал какое-то особенное стекло, оно сохранилось на окнах в Минусинском музее и отличается от обычного – переливается… Этот заводчик, один из основателей музея, был из бедняков, нашел, говорят, золотишко, разбогател и всю жизнь помогал людям – построил церковь, больницу и давал нуждающимся по триста–пятьсот рублей – большие по тем временам деньги.
В 1887 году стал строить сахарный завод, вокруг которого появились деревеньки. Баба Катя – приемная дочь испытателя-садовода – еще помнила время, когда деревень не было, кругом пни, ходили по пням… Завод выпускал пятнадцать тысяч пудов сахара высокого качества, тоже какого-то особенного, «матового»… А заводчик Гусев бесплатно распространял среди населения семена сахарной свеклы, чтобы люди сеяли – в здешних местах хлеб растить невыгодно. Но неожиданно хозяин скончался, жена с делом не справилась, ее стал грабить управляющий, все заводы распались. Следующий собственник тоже с делом не справился. В 1908 году завод сгорел, и деревня, до этого процветавшая, стала глохнуть.
Ну это, так сказать, неудавшаяся инновация. А вот третья.
...Когда умер заводчик Гусев, а у жены дела не шли, понадобился химик, чтобы наладить производство. И тут появился некто Виктор Константинович Курнатовский, политический ссыльный, его сослали в Курагино, а потом перевели сюда. В это же время неподалеку, в Шушенском, жил некто Ульянов, и Курнатовский пригласил его вместе с женой посмотреть жилищные условия работавших на заводе подростков. Одному из них, уволенному за участие в беспорядках, Ульянов помог – написал бумагу в судебные инстанции, подростка восстановили на работе. Впоследствии он дожил до ста лет, и благодаря этому деду в Ивановке построили клуб к ленинскому юбилею – потому что, объяснили мне, он же видел Ленина, разговаривал с ним…
И такая вот, значит, бывает историческая инновация, или как там ее назвать…
…Такая маленькая наша деревня и столько достопримечательностей, говорят мне. И главное, это продолжение – сады. В каждом домике сад и в школе сад.
Вообще в этих инновациях педагогических надо бы разобраться. Смотрите, что получается: казалось бы, сплошные эксперименты, ломают уроки, разрушают «традиционку» – а вся история Ивановки – это традиция. Традиция новаторства, испытаний, прививок удавшихся и неудавшихся, но ведь как иначе – чтобы что-то удалось, надо пробовать.
В тридцать втором году, рассказывают, во время коллективизации, тут было два колхоза: один стоял на горе, а другой под горой. «Народу, что ли, у вас много было?» – спросил я. «Да нет, – объяснили мне, – просто хотели разных председателей: которые побогаче – своего, а победнее – другого. Два колхоза в одной деревне просуществовали до конца войны, и ничего, говорят, жили весело…»
«…Падение, взлет, падение… Говорят, давай высчитаем, когда следующий взлет будет. Ну кто же его высчитает?» – смеется красивая молодая женщина, рассказавшая мне в школьном музее в Ивановке все эти инновационные истории. Зовут – Галина Николаевна Землянцева. Я поначалу решил – наверное, учитель истории.
Показала мне, как действует ручная сеяльница, маслобойка…
«А вы с фермером-садоводом контактируете?» – «Мы с ним близко… Если у него есть какой-нибудь сорт, мы берем, а дети уже от нас. Он сильно занятой человек – у него и сады, и пасека, и вырезает по дереву…» – «Интересный человек?» – «Сильно интересный…»
В Ивановской школе – на одном дереве уже пять сортов, там – красные, тут зеленые.
Получается, говорят мне, что у нас шанс экономического развития.
В школьном саду, например, выращивают смородину, прививают, продают саженцы. Недорого. Поэтому заказов много. Очень много сливы, вишни, яблонь… Яблочки среднего размера. Когда варят варенье, излишки ягод и фруктов тоже продают, в селе вывешивают объявление, и в назначенный день покупатели приходят в школу. Устраивают фруктовую ярмарку. Продолжают традицию заводчиков и садоводов…
Та, о которой я думаю, что она учительница истории, водит меня по школьному музею, переходя от одной истории к другой. «Ну, я могу говорить бесконечно…»
«А вы в каких классах преподаете?» – интересуюсь. И тут выясняется, что эта молодая женщина, подарившая мне увлекательные сюжеты из истории Ивановки, – завхоз. Как завхоз? Так… А музей? Музей создала из любопытства, интереса – занималась, занималась, а теперь всем рассказывает. «А вы здесь родились?» – «Нет, нет, – замахала руками, – я приезжая. Просто мне интересно…»

Учительницы, ведущие эксперимент по новой системе обучения – без уроков и классов, повели меня в цветущий школьный сад, показали: вот здесь у нас дети прививают деревья. Тут вишня цветет, тут слива… А новая система обучения, поинтересовался я, отражается как-то на садах и огородах? Ну, ответили мне, стало больше времени – дети сюда так и бегают.
Завуч, которая внедряет новую систему обучения, вспомнила историю. Несколько лет назад, когда впервые пришла в эту школу, она шла по саду, где ветки яблонь склоняются под грузом плодов до земли. И вдруг увидела на яблоне надкушенное яблоко. Удивилась: кто-то, видимо, попробовал, а оно – зеленое, надкусил, но не сорвал. Висят яблоки, склоняясь до земли, и никто не срывает…
Это надкушенное яблоко из сада Благодать напоминает библейскую историю. С тем, однако, отличием, что плоды на «древе познания» в Ивановке прежде времени не срывают…

Начальник управления здешним образованием Валентина Александровна Ивашенко грустно посмеивается по поводу этого райского сада: «Реструктуризация его – как под нож». – «Нет», – машут руками учителя, будто отмахиваются от змея-искусителя…
В крае экспериментаторам говорят: пока будете апробировать эксперимент – десять лет вам обеспечено, а там… к вам приедут, гостиница будет. «Фантазеры, – вздыхает начальник управления, – в райцентре гостиницы нет, а вы – в Ивановке…»
Пока что трубу в котельной закрепить надо, а то эта махина в прошлом году падала. А в стареньком деревянном районо пожарников только не хватает. «Нам и спичек не надо, – говорит Валентина Александровна, – от солнца можем зажечься…»
Лестница в Ермаковском районо – крутая. Заместительница Ивашенко, ее ученица, раз с лестницы упала, а учительница говорит: «Ты чего, я вот приноровилась. И ты приноравливайся…»
Смотрю на Валентину Александровну, заведующую из бедного – не сравнить с соседями – района, и она ассоциируется у меня с земским деятелем пореформенных времен, когда в Министерстве народного просвещения было одно, а в жизни, слава Богу, другое. Молча, бочком, бочком, лестница крутая, деревянная, визитной карточки нет – а такие россыпи человеческие!
В этих Ивановках…

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"