ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ 
ИМЯ И СЛОВО 

Заговор снобов

Месяц назад в американском журнале «New Yorker» опубликовано сорокачетырехлетней давности интервью с Пелемом Гренвиллом Вудхауcом. Накануне своего восьмидесятилетия этот «самый забавный», по определению журнала, писатель в мире сообщал, что каждый день утром делает пятьдесят наклонов, “пальцами рук касаясь пальцев ног”, и проходит около трех миль, гуляя с собакой. Столь неправдоподобные спортивные кондиции были проиллюстрированы несколькими бокалами мартини, выпитыми вместе с интервьюером перед вторым завтраком.
Всего благодаря вышеописанной системе Вудхаус прожил около ста лет и написал около ста книг.
В англоязычном мире его популярность сравнима разве что с популярностью Толкиена. Русские читатели, к счастью, относятся к Вудхаусу более скептически, хотя профессиональные переводчики с английского гасят любую критику в адрес своего любимца ссылками на непереводимую игру слов. Подобным образом туристические компании Египта корпоративно удавят всякого, кто усомнится в красоте Нефертити.
Впрочем, в отличие от жирафошеей красотки, от которой до нас не дошло ни одного хотя бы клинописного значка, Вудхаус и сам способен замолвить о себе словечко. В его книгах можно изредка отыскать пару фраз в подтверждение того, что 50 поклонов в день дают неплохой результат в отношении связности речи.
“Солидный мажордом, похожий отчасти на луну, отчасти на треску, глядел прямо в душу. А тот, кому глядит в душу треска, поневоле опечалится”. Сказано хорошо как будто.
Только писатель сам признавался, что у него вместо мозгов цветная капуста. Конечно, это вполне подходит современному читателю, мозги которого находятся примерно в том же состоянии благодаря телевидению.
Книги Вудхауса расхватывают, как быстрорастворимый аспирин. В России создано общество Вудхауса (ссылка на сайт общества – в конце публикации). Постоянно появляются новые переводы, и все-таки непереведенного (и непереводимого) хватит на тысячелетие вперед…
Приходится только сожалеть, что поклонники Вудхауса в отличие от толкиенистов удерживаются от нарядных представлений среди пасторальных пейзажей. Как приятно было бы созерцать с близлежащих холмов армию Компетентных Бакстеров – все как один в пылающих, точно ацетиленовые горелки, очках! Как волновало бы сердца вооруженное горшочками с геранью ополчение Псмитов в безукоризненных смокингах. Но, увы, нет. Читатели Вудхауса высокомерны, скрытны. И не опускаются до костюмированных фарсов. В офисной полумгле они управляют миром, а незаживающие пустоты в жизни накачивают веселящим газом Вудхауса.

«…В XVI веке “юмор” определяли как “смущение в крови” и, хотя делали это скорей всего из вредности, не так уж ошибались. Правда, я бы сказал “смещение”. Чтобы стать юмористом, надо видеть мир не в фокусе, другими словами – страдать небольшим косоглазием. Тем самым вы относитесь несерьезно к очень важным установлениям, а люди хотят в них верить и тоже смотрят на вас искоса. Статистика говорит нам, что 87,03% косых взглядов обращены на юмористов. Солидный человек все время боится, как бы мы чего не выкинули, словно нянька, чей питомец проявляет склонность к преступности.
Возникает та напряженная неловкость, какая царила в замке, когда по нему бродили шуты. Полагалось их как-то использовать, но особой любви они не вызывали.
– И что он порет? – шептал жене король или, скажем, граф. – А ты еще его подначиваешь! Вот утром, с этими воронами...
– Я просто спросила, сколько ворон уместится в жилете бакалейщика. Так, для разговора.
– А что вышло? Звякая, как ксилофон, он покрякал – ненавижу эту манеру! – и ответил: “С утра – добрая дюжина, а если светит Сириус – поменьше, роса вредна при цинге”. Ну что это такое?
– Это юмор.
– Кто тебе сказал?
– Шекспир.
– Какой еще Шекспир?
– Ладно, Джордж, успокойся.
– В жизни не слышал ни про каких Шекспиров!
– Хорошо, хорошо. Не важно.
– В общем, ты ему скажи, чтобы он ко мне не лез. А если еще раз треснет этим поганым пузырем, я за себя не отвечаю.
Юмористы чаще всего – люди мрачные. Причина в том, что они ощущают себя изгоями или, скажем так, экземой на теле общества. Интеллектуалы презирают их, критики – кое-как терпят, ставя вне литературы. Люди серьезны, и на писателя, не принимающего их всерьез, смотрят с подозрением.
– Вам все шуточки, а Рим-то горит! – укоризненно замечают они.
Лучше бы жалеть юмористов, лелеять, они ведь очень ранимы. Огорчить вы их можете в одну секунду, спросив: “Что тут смешного?”, а если все-таки засмеялись – сказав, что они в конце концов “просто юмористы”. Слова эти бьют их наповал. Засунув руки в карманы, выпятив губу, они поддают ногой камешки, сопоставляя свою участь с участью бродячей собаки.
Вот почему в наше серое время трудно найти смешной рассказ, не говоря о пьесах. Драматурги соревнуются в мрачности. Поскольку десять пьес из двенадцати с треском проваливаются, можно предположить, что они не правы.
Если бы, поступившись весом и важностью, они стали помягче и повеселее, всем было бы лучше. Нет, я не против кровосмешений и безумия, но всему своя мера. Смех тоже не повредит.
В театре давно уже не смеются. Там слышишь только тихий, свистящий звук, который издают встающие дыбом волосы, да резкое кряканье, когда актеры произнесут одно из тех коротких слов, какие прежде употребляли в кабаках низшего пошиба...
Конечно, переход будет медленным и нелегким. Поначалу, услышав смех, зрители решат, что кому-то стало плохо, и зашепчутся: “Врача, врача!” Но понемногу привыкнут, и мы снова ощутим в зале не похоронную атмосферу, а что-то более приятное…»

Пелэм Грэнвилл ВУДХАУС
Перевод Н.ТРАУБЕРГ

Печатается в сокращении WWW.wodehouse.ru

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"