ШКОЛЬНЫЙ АВТОБУС “ПС” 
 

В поисках русской школы

Тамбовская область

У любого путешествия должна быть цель, хотя бы тебе пришлось пройти и проехать сотню километров, чтобы понять, в чем она. Цель путешествия – единственное, что, как говорится, лежит на дороге. Вернее: только там ее и находишь. Мне не раз доводилось отправляться в дорогу незнамо куда, незнамо зачем, и каждый раз я возвращался богаче, с каким-то незнакомым чувством, неизвестными раньше мыслями. Так и в этот раз: мы с водителем Стасом выехали в сторону Тамбова вечером в понедельник, как и все предыдущие экипажи автобуса «Первого сентября», рассчитывая посмотреть на школьную жизнь вдали от Москвы, что-то узнать, что-то подтвердить, чему-то удивиться и добавить в газету еще один очерк о «школьных провинциях». Рассказать о невзгодах, проблемах, о местной политике образования, об удивительных учителях и замечательных учениках. Что к ней добавить-то еще, к школьной жизни? Она и в Африке – школьная жизнь. Но получилось все иначе, и вернулся я из этого короткого путешествия совсем с другим багажом. Вернулся с вопросом, о котором мы как-то почти и не говорили до сих пор. Что такое русская школа? Да и есть ли она? Ведь каждый тут понимает прилагательное «русская» по-своему.
Для одних в нем только мрачные ассоциации. Казарменный дух, выкрашенные масляной краской стены, бессмысленные мероприятия, отчетность, придавленные дети, нищие учителя, и все в таком же роде…
Для вторых – противостояние западным ценностям, идея, идеология.
Для третьих «русская школа» – просто гордое и звонкое словосочетание. Русская школа – это патриотизм, это самоотверженность учителей, это глубочайшие знания, которые ценятся во всем мире. Нет-нет да и услышишь в других странах, на других континентах произносимые с уважением слова: «русская школа», чего бы они ни касались – наших ученых, спортсменов, актеров… Да какая разница, если все эти люди вышли из школы. Из русской школы.
Но почему-то никто никогда не задумывается, чем же наша обычная русская средняя школа отличается от других. Мы все ищем ориентиры, на что бы сделать ее похожей. И совершенно не замечаем ее самобытной, сокровенной непохожести, ее сердцевины. И я тоже не задумывался, пока не отправился в это маленькое путешествие…

Математика

Честно говоря, в школе на уроках я не был уже много лет. С тех пор, как учился? Или нет – с тех пор, как три года преподавал в гимназии? Но все равно, это было так давно… Так что утром, выйдя из гостиницы в районном центре Рассказово (в тридцати километрах к востоку от Тамбова), где мы накануне устроились на ночлег, не без внутренней робости я захлопнул дверь автобуса, и мы отправились на поиски школы.
«Главное, чтобы это была какая-нибудь совсем не главная школа в поселке. Не центральная. Не образцовая. Просто школа, без всяких выкрутасов…» Потому мы отъехали на окраину и стали искать школу там. Школа не находилась. Прошло минут двадцать, прежде чем зоркий водитель нашего автобуса Стас обратил внимание на стайку детворы, вьющуюся вокруг неброского двухэтажного здания: «Вот она!»
Да, это была она – школа. Чуть обшарпанная с фасада, но довольно основательная. Вот вход. Ну что ж, с Богом…
Вы к кому?
Мы из газеты, нам бы поговорить с директором или завучем…
Очень хорошо, конечно, проходите! Наша школа считается в районе опорной, так что мы привыкли. К нам всегда приезжают, у нас тут проводятся конференции, мы используем в работе проектную деятельность, детское самоуправление…
Вот те на! Нас тут как будто ждали. И словно читали все, что пишет наша газета, хотя на самом деле не бог весть какие оригинальные идеи мы, оказывается, высказываем. Здесь к ним давно уже пришли своим умом-разумом.
Конечно, мы против стандартов и против единого экзамена! Пусть ЕГЭ будет по выбору, для тех, кто хочет поступать в вузы. Ну а стандарты… Лучше бы сначала наладили финансирование, а не предъявляли школе и детям свои требования. И оплата учительского труда… Конечно, даже за эти деньги учителя у нас работают от души, и молодые в том числе, мы ведь работаем с районным филиалом Тамбовского педвуза, так что наши ученики часто возвращаются к нам учителями. У нас даже есть победитель регионального конкурса «Учитель года» Юрий Викторович Николаев, преподаватель математики…
А можно посидеть на каком-нибудь уроке?
Ну конечно! Вот можем на его урок и пойти. Математика в пятом классе. Я сейчас договорюсь…

Странное чувство – сидеть за последней партой спустя четверть века после того, как окончил школу. Чувствуешь себя немного двоечником, все ждешь: вдруг грозный учительский перст укажет на тебя? И хотя в учителе – никакой строгости, весь класс сидит так же тихо, сосредоточенно. А учитель, мужчина лет тридцати, невероятно артистичен, голос его ласков, и слова как бы пролетают над классом, падая на пол законченными формулами. Он будто танцует у доски балетные па, выводя новые и новые уравнения. Пытаюсь следить за ходом его объяснений – и поневоле признаю, что это мастер своего дела. Все доходчиво, образно, изящно… Будто отрепетировано? Но нет – вот кто-то отвечает неверно, и он легко подбирает другое объяснение, короткими подталкиваниями приближая ученика или ученицу к верному ответу. В какие-то мгновения мне кажется, что я слышу, как у детей работают мозги. Сорок минут – сплошное математическое напряжение! Блеск! Но какая все-таки радость, что этот урок наконец кончился! А может, математику иначе и нельзя преподавать? Без крайнего напряжения, железной дисциплины?
Приятно удивленный, но с чувством величайшего облегчения выхожу из этой школы. Это великолепная школа. Та самая, которая ценится во всем мире, какую я проходил когда-то в МГУ. Такие есть и в Москве, и в Берлине, и в Лондоне – школы, где главной целью является блистательное знание. И смею думать, школа из маленького городка Рассказово еще заткнет за пояс своих зарубежных коллег. Но она пока не объяснила мне, почему я отправился в путь именно сюда, в Тамбовскую губернию, а не в Берлин и не в Лондон…

Место, время, человек

Что ж, день еще не кончился – едем дальше. Из райцентра – в деревни. Рассказовский район большой, тянется километров на шестьдесят к юго-востоку от Тамбова. А километрах в двадцати от Рассказова – деревня Коптево, где точно есть школа, и не маленькая, и, говорят, чем-то знаменитая. Туда мы и держим путь.
Вот и она – Коптевская средняя школа. Стоит на почетном месте посреди села, рядом с сельсоветом и клубом. Опрятное, хотя и неновое двухэтажное деревянное здание, на школьном дворе играют несколько ребятишек, побросав портфели на крыльце: уроки давно закончились – уже три часа дня… В самой школе пусто. Просторный холл, украшенный плакатами и рисунками, лестница, ведущая на второй этаж, а на первом – несколько дверей справа и слева. Читаем таблички: физкультурный зал, музей… Вот так штука – музей прямо в середине здания, эту дверь тотчас замечаешь, как только заходишь в школу! А где же кабинет директора? С кем бы здесь поговорить, у кого узнать? Но в эту минуту одна из дверей в коридоре на звук наших шагов открывается, и как раз на ней мы успеваем заметить табличку «Кабинет директора». Из-за двери появляется женщина лет сорока и сразу приветливо улыбается нам, приглашая зайти. В небольшой уютной комнате сидит еще одна, чуть старше. Представляемся, рассказываем о газете. «А вы, наверное, директор…» – «Нет, я завуч и учитель географии – Шолохова Ольга Алексеевна, а это наш замдиректора по воспитательной работе – преподаватель истории Валентина Анатольевна Касаева. Директор сейчас уехал, но мы сами вам все с удовольствием покажем и расскажем. Только давайте обязательно начнем с музея, это для нас, как говорится, лицо школы. И самое важное наше дело. Вы потом поймете, почему…»
Дверь в маленький школьный музей открывается. Комната наполнена стендами и экспонатами, но сразу бросается в глаза на дальней стене портрет писателя Сергеева-Ценского, ниже на полочке – его книги… «Да, конечно! Сергеев-Ценский – наш земляк, он тут родился, хотя о нем теперь редко вспоминают. А мы помним и перечитываем. У нас и многие уроки литературы посвящены его творчеству. Кстати, все знают его как прозаика, а ведь он был и очень неплохим поэтом. А мы решили недавно издать книжку его стихов, уговорили районную администрацию выделить деньги. Вот она! – Валентина Анатольевна с гордостью показывает маленький аккуратный томик в синей обложке. – Сергеев-Ценский, его история и история его семьи – с этого музей начался, это его основа, а вот краеведческая часть музея, вещи, предметы быта той эпохи. Ну и других времен и эпох, которые прошли через Коптево…»
И правда, в маленьком музее – и пионерская форма, примета недавних времен, и царские монеты, и советские купюры двадцатых годов, и старинная вязальная машина (до революции в Коптеве была мануфактура), и кирпичи с гербовыми оттисками, из которых клали дома в XIX веке, и иконы в серебряных окладах из разрушенной в революцию церкви… А на другой стене – фотографии коптевских ветеранов, рассказы об их военных подвигах – с ксерокопиями армейских карт и планов местности (их специально заказывали в Центральном военном архиве в Москве). А чуть дальше – стенд, посвященный коптевским знаменитостям нынешних времен: учителю-химику, автору ряда известных педагогических трудов, и… болгарской балерине, которая родилась в Коптеве, уехала с родителями в Болгарию и стала там звездой сцены. Кажется, будто маленькая, всего в 500 человек, деревушка – место, где рождаются и живут очень яркие люди. А возникает ли это чувство у детей?
«Конечно! Ведь здесь и все экскурсии проводят дети, и они сами помогают готовить экспозицию. Вот, например, недавно на огороде нашли две глиняные свистульки начала XIX века… Ну а что касается патриотизма – это ведь не когда много говорят о любви к Родине. Дети сами это отлично понимают, как раз недавно мы об этом их спрашивали. И они сами сказали мне, что патриотизм – это когда что-то делают ради этой любви и ради своих ближних. Хотя у нас есть своя программа патриотического воспитания и мы не раз занимали первые места на конкурсе «Малая родина», дело не в этом. Мы не говорим, мы делаем. Вместе с детьми. Вот недавно нам написал один из наших коптевских ветеранов, он живет теперь очень далеко отсюда и не может приехать – много лет уже, и он беспокоился о могиле своей матери, просил ее найти, посмотреть, как она. И мы с ребятами не только нашли эту могилу, но отреставрировали ее, поставили ограду… Вот его письмо, а вот фотография…»

Все верно. Понятно, почему знакомство с этой аккуратной и светлой школой надо начинать именно с музея. Не важно, как здесь преподают. Не важно, есть ли здесь «учителя года». Тут другая механика. Вряд ли она лучше помогает детям «устроиться» в жизни. Но радоваться жизни наверняка учит…

А продолжаем мы разговор уже в кабинете истории. Маленький класс, в котором всего шесть парт и учительский стол, на стенах – притягивающие глаз самодельные учебные плакаты: карты крестовых походов, Византия, рисунки храма Святой Софии в Константинополе… А школа, оказывается, хотя и полная средняя, совсем маленькая: учеников чуть больше семидесяти человек. Правда, за последние десять лет детей в деревне меньше не стало, и это хороший знак. Но все-таки… Реструктуризация – о ней в районе давно уже говорят. Могут и закрыть школу, ведь всего семьдесят детей на 17 учителей! Тем более идут разговоры о профильном обучении, а какой в Коптеве может быть профиль?
«А мы давно все продумали! И решили не ждать, пока нас закроют, а подали на областной конкурс заявку и план создания на базе школы музейно-образовательного комплекса и составили свою программу по профилю «музейное дело». Конечно, это не та специальность, которая может всем пригодиться, но дети хотят этим заниматься, им интересно. Ну и если удастся возродить памятники в окрестных деревнях, например церквушку, где крестился Сергеев-Ценский, может быть, сюда со временем туристы поедут, и наше село станет новой точкой в областном туристическом маршруте. И уж наверняка будет на чем воспитывать детей, приобщать их к истории края. Ведь уже сейчас это очень важно: если телевизор показывает сплошные американские боевики, у школы почти нет возможности противостоять этому. А у нас есть музей. И я всегда могу отвести сюда любого ребенка, сказать ему: посмотри внимательно на эти лица, подумай, что тебе важнее, значительнее – они или очередной сериал? И они все понимают. По крайней мере в эти минуты, когда смотрят на фотографии».

И в эту минуту я, кажется, начинаю понимать, зачем отправился в это путешествие. Простой вопрос: что такое русская школа? Вот две школы, непохожие одна на другую. Но и в той, и в другой есть что-то важное именно для России, что было и тридцать лет назад и будет еще через тридцать лет. Давление и свобода, долженствование и живое чувство. Школа учит выживать, и школа учит любить. Любить свой кусочек России, страны, где ты родился. Мы говорим о патриотизме – и редко по-настоящему понимаем, о чем говорим. А здесь вдруг все становится на свои места. Все кажется понятным благодаря таким людям, как…
«Удивительно! – говорю я. – Валентина Анатольевна, а вы давно здесь работаете?»
«Нет. С 1990 года, с тех пор, как пришлось приехать сюда. Из Узбекистана. Вы ведь помните, там были все эти события, когда русским пришлось уезжать».

Концентрическая система

Второй день. Мы едем дальше, мы едем дальше. Теперь я иначе смотрю на бесконечные иссиня-черные черноземные поля за окном автобуса. Ловлю взглядом аккуратные валки сена, ищу глазами следы возрождения деревень. Не частые это следы. Сельское хозяйство в Тамбовской области – убыточная пока статья. Нужно вложить много денег. Очень много. Правда, вот на железнодорожном переезде проходит состав – и на нем аккуратные, как с выставки, «фирменные» тракторы с округлыми капотами и удобными кабинами. Какое-то хозяйство закупает, стало быть, такую технику? Уже неплохо. Но ладно, посмотрим теперь на совсем маленькую сельскую школу. Валентина Анатольевна говорила, что вроде есть такая, неполная средняя, в деревне Подоскляево. Да где ж она? Все едем и едем, не проехали ли?..

«Подоскляево? Прямо, никуда не сворачивайте, как пойдут сады – это оно и будет!» Сады начались внезапно, дорога в них просто нырнула – и наш автобус, раскачиваясь, по глубоким «черноземным» колеям подъехал прямо к школе.
Маленькая, одноэтажная, явно совсем небогатая. Как раз звенел чуть охрипший (от времени, что ли?) звонок, и навстречу нам выбегали стайки ребятишек. Найти кабинет директора тут было совсем несложно: вся школа состояла из одного коридора – справа двери в классы, слева – окна. А в конце – дверь к директору. Как раз начиналась большая перемена, обеденное время – прямо в коридоре накрывали столы с немудреной снедью для детей.
В кабинете директора нас встретила пожилая женщина с внимательным взглядом, но настороженность в нем мелькнула всего на мгновение. «“Первое сентября”? Как же, знаем. А это что? Подарки? И что вы от нас хотите – чтобы мы подписывались? А, просто узнать, как живем? Ну что ж, с удовольствием расскажем. Да что рассказывать, сами видите. Проводку вот поменять даже денег пока нет… А нормальное питание детям на рубль пятьдесят копеек в день организовать? А учебники? Но это, конечно, не только у нас так. И все равно учителя здесь держатся – у нас сплоченный, проверенный временем коллектив».
Рядом с директором школы – средних лет бородатый худощавый мужчина с пронзительными и смеющимися глазами, такой ясный русский тип лица – подвижника, народника какого-то, только с нотками самоиронии, с какой-то хитринкой. Кто бы это? Преподаватель истории? Ничуть ни бывало! Это учитель самого любимого в подоскляевской школе предмета – физкультуры. А заодно и завуч. Он же, кажется, преподает здесь и рисование, и информатику (все-таки один компьютер в школе есть, и он активно используется). Зовут его Валерий Александрович, и он-то жаловаться явно не намерен:
– Ну что ж, конечно, село наше слабеет сейчас, колхоз развалился, но детей мы учим по мере сил. И своих, и из соседней деревни – сорок два человека. Реструктуризация? Да все же понимают, что село без школы вымрет. А мы тут на отшибе, и ездить отсюда далеко, так что, надеюсь, лет десять еще нас не закроют. Пока дети в деревне есть… А дети у нас открытее, что ли, чем городские, простодушнее, хотя у многих неблагополучные семьи. Тут же работы почти нет. Ну и, конечно, пьянство… Единый экзамен? А что у вас там думают, в Москве, зачем детям, которые не хотят никуда поступать, такой стресс? Вы сами посмотрите, как перегружены и без того учебные программы, они же просто не успевают все освоить, им этого не надо, у них своя жизнь – деревенская, медленная…
– А ваш предмет, наверное, любимый?
Валерий Александрович только смеется.
– А как же! – отзывается директор Людмила Николаевна, – и вот труд тоже из любимых предметов. Они с учителем труда друзья – не разлей вода!
Молодой, лет двадцати пяти, учитель труда (такой же веселый ясный взгляд с таким же лукавым огоньком) как раз заглядывает в учительскую.
– А то! И семьи наши дружат! А вы из Москвы, корреспондент? Ну и как вам у нас?
– Ну не знаю… Вообще, кажется, вы весело живете.
– Конечно! Курите? Пойдемте на крыльцо, перекурим!
Выходим на крыльцо. Как раз к школе подходит какой-то мужичок, наверное, один из родителей. От него за версту разит спиртным, но смотрит доброжелательно и ничему не удивляется.
– Корреспондент? Из Москвы? Ну-ну, хорошо. А у моего-то как дела?
– Вот, пожалуйста! – смеется учитель труда. – Типичный представитель подоскляевской фауны. На самом деле у нас, наверное, самые безнадежные времена прошли, но и надежды особой пока тоже нет. Посмотрим…
Да, медленная жизнь.
– А на уроке можно посидеть? – спрашиваю я спустя несколько минут у Валерия Александровича.
– На уроке? Давайте. На каком лучше?
– Ну, например, на литературе.
– Пойдемте. Как раз сейчас в пятом классе идет урок. Мы тихонечко, на задней парте сядем.
Без всяких слов, почти незаметно заходим в класс и устраиваемся сзади. Учеников – семь-восемь человек. Сидят за партами как-то уютно, по-домашнему, без всякой скованности и вскакивают с места от любой пришедшей в голову идеи, а только потом, спохватившись, тянут руку. Учительница, лет двадцати пяти, каждого старается как-то растормошить, выслушать, не дает другим перекрикивать, а все-таки урок больше похож на разговор за общим столом. То вспыхнет, то погаснет…
– Итак. Кто такой Бильбо? Бильбо – это… Хоббит! Хоб-бит. Он похож на кого? На кролика и человека, правильно? Слово «Хоббит» это и означает, потому что состоит из двух слов – кролик и человек. А почему Бильбо вернулся к гномам?
Детям явно тяжело. И учительнице самой, кажется, минутами непонятно – что она должна им объяснить, чем заинтересовать… А я в первый момент вообще не понимаю, на какой урок попал. Мы ничего не перепутали? Здесь, в русской глубинке, на уроке литературы в пятом классе проходят английского писателя Толкиена. По хрестоматии, в которой одна глава откуда-то из середины книги. Учительница старается изо всех сил, но что тут можно сделать? Я и не знал, как скучно и глупо могут звучать эти слова – «эльфы», «гоблины», «Гэндальф» – одной из самых интересных в мире книг, если их сбросить вот так, «с потолка» в школу под Тамбовом.
– Что это? – не выдерживаю я, как только урок заканчивается. – Неужели это в школьной программе?
Учительница виновато отводит глаза (Боже мой! Да она-то в чем тут виновата?).
– Ну да. Вот у нас учебник, это концентрическая система. Конечно, если бы у нас хоть книга Толкиена была, но ее же не купишь. Четыре года назад нам сказали: преподавать по этому учебнику-хрестоматии. Мы тогда его и закупили. Год назад начальство спохватилось, говорит: возвращайтесь к старым учебникам. А где их теперь взять? У родителей же сейчас вообще ни копейки нет, чтобы учебники покупать, а у нас тем более. Вот и приходится пока…
Я разглядываю книжку, и глаза у меня медленно лезут на лоб. Для пятого класса учебник. Так. Туве Янсон, Кир Булычов – книги, которые ребенку интересно читать самому, не «за отметку», и целиком, «запоем», от начала до конца, здесь отрывками, обрывками хрестоматийными, с нелепыми вопросами «на понимание»… А классика, а русская литература, которая так уместна в деревенской школе? Книги, которые именно со взрослыми нужно читать, которые нужно учиться понимать и чувствовать, пусть хотя бы по крохе, по маленькому отрывку? Их почти нет. Почему так?
А что же было раньше, в старом учебнике? Да ничего особенного. Русские былины. Легенды. Толстой…
Я готов внутренне взорваться. Что за ерунда, что за безумие? Кому там (вот уже поневоле думаю – там, хотя сам два дня как из столицы), в Москве, пришла в голову мысль уничтожать всякий интерес, всякое понимание литературы, начиная с пятого класса? И мы ничего об этом не знали, и нужно было приехать сюда, увидеть эту растерянность в глазах замечательной, тонкой и все понимающей девушки, учителя литературы… Кто должен в этом оправдываться? Неужели она?

И все-таки это тоже русская школа. Такая, какая есть. В ней пока что любимые детьми предметы – труд и физкультура. И настоящие, стойкие и честные, любящие детей учителя. Только дай Бог, чтобы им и их ученикам поскорее вернули те учебные предметы, которые можно чувствовать и любить…

Возвращение в Хогвардс

Но день еще не кончился. Не кончилась и дорога. Что ж. Пусть будет контраст, поедем-ка мы сейчас из маленькой деревни Подоскляево в большой город Тамбов! Он для Подоскляева первая и последняя столица – отсюда в Тамбов перебраться хотят почти все, а вот в Москву – никто. «Жестокий город, там люди друг друга не видят». Может, и так. Может, и нет. Но Тамбов, хоть лишен этой московской жесткости, тоже совсем не провинция: в нем два университета (в том числе гуманитарный, «Державинский»), тридцать с лишним школ, лицеи, гимназии… И выглядит солидно – широкая центральная улица, парк, ухоженные переулки. Вот на центральной-то улице мы и нашли школу.
Старинное здание, дверь с маленькой медной ручкой. Ну что за напасть, школа № 1! Неужели образцово-показательная? Видимо, в отместку за эти мысли, едва я взялся за дверную ручку и потянул дверь на себя, школа номер один мстительно укусила меня за палец. Ну надо же! Похоже, школа-то живая?
Оказывается, еще какая живая! Да еще с хореографическим уклоном.
Для тех, кто не читал Гарри Поттера (хотя, конечно, тоже нерусская книга), это, наверное, будет непонятно, но в первые минуты у меня создалось впечатление, будто я попал в Хогвардс. В школу волшебства. Только – в русский Хогвардс. И неудивительно, что меня покусали за глупые опасения.
Изнутри школа похожа не то на замок, не то на лабиринт. Огромная винтовая лестница проходит прямо от дверей вверх, через два этажа. По лестнице скатываются, сбегают, чинно спускаются дети. Мы – им навстречу. Поднимаемся. В поисках учительской. Ну как тут все запутано! На втором этаже, под просторными сводами – наклонные переходы, так что можно на попе съехать (наверняка кое-кто так и делает). Все на разных уровнях, все кабинеты просторные, светлые и разукрашены детскими рисунками. Наконец находим учительскую. Здесь нам рады, да только угораздило нас приехать в самый торжественный и суматошный для школы день – сегодня, оказывается, здесь проходит городской конкурс детских танцев!
– Да нет, никакая у нас не специальная школа, самая обычная, общеобразовательная, – рассказывает, выкроив все-таки для нас минутку, завуч Тамара Ивановна Костычева. – Только с хореографическим уклоном. Так уж издавна сложилось. У нас тут все танцуют. С первых классов! Эстетический цикл – неотъемлемая часть программы!
– А дети не устают? Программа ведь и без того плотная. И вообще, это им нужно?
– По большому счету, конечно, нужно! – вступает в разговор Людмила Ивановна Обухова, заместитель директора по воспитательной работе. – Хореография, живопись у нас так встроены в расписание, чтобы чередоваться с тяжелыми уроками. На них ведь дети отдыхают. А потом… Математика, физика… Предметы, которые даются далеко не всем. Ребенок, допустим, получает по ним двойки, тройки. Самооценка тоже ведь падает, да? А потом он выходит на сцену, танцует, все на него смотрят, аплодируют, и он оживает!
– А разве дети не стесняются? Выходить на сцену, на глазах у всех, танцевать? Вдруг что-то не получится?
– Стесняются? – смеется Тамара Ивановна. – Да у них будто крылья вырастают! Они на сцену рвутся, они там себя как дома чувствуют!
Я не верю. Помню детские утренники у себя в школе. Какая там свобода, раскованность – сплошное смущение, опаска что-то сделать не так…
– Да вы подождите, через полчаса начнется конкурс, сами все увидите!
И действительно, «Хогвардс» оживает, даже закипает. Прямо на меня бегут малыши в пестрых костюмах, едва уворачиваюсь от парочек во фраках, кринолинах, а их все больше, больше, ну, конечно, тут ведь не только местные – со всех тамбовских школ танцоры! В зале – человек пятьсот.
Перед сценой жюри сидит – серьезное, солидное: профессор из Державинского университета, режиссер, балерина, еще несколько весьма компетентных лиц. С бумажками, оценки выставляют. А вот и первый номер – от школы номер один.
Смотрю настороженно. Совсем малыши, класса из третьего, выбегают на сцену и весело начинают танец под «Жили у бабуси…». Но проходит минута, и от моей настороженности следа не остается. Ничего себе! Действительно, на глазах у пятисот человек, под пристальными взглядами жюри дети ведут себя, будто вышли на веселую прогулку. Подмигивают кому-то в зале, танцуют от души, да так задорно, так артистично, что я сам начинаю им искренне аплодировать. А дальше – номера то проще, то сложнее, то под русские народные песни, под фрагменты классических балетов, под эстрадную музыку – но все с изюминкой, все с каким-то легким дыханием, которое может быть только у детей. Сперва я собирался уйти после второго номера, потом стало интересно посмотреть третий, четвертый… Словом, покидали мы «Хогвардс» номер один уже в сумерках.

Никогда я такого, пожалуй, не видел. Такой естественности, такого природного изящества, такой внутренней энергии, какая излучалась со сцены. Что может быть необыкновеннее такой «обыкновенной» школы? Вот рядом через дорогу – лицей, за углом – гимназия с физическим уклоном, а детей через весь город родители уже многие десятки лет возят именно в эту школу. Потому что в ней хорошо. И это тоже русская школа, русские слова, я ведь вспомнил это: «Будто на сцене у них вырастают крылья». Так говорили когда-то в Париже о русском балете. А вот он.

Русская школа

Третий день. Пора возвращаться. Но чего-то мне будто недостает еще в поисках русской школы (я ведь теперь понимаю, зачем поехал, что ищу). Да только можно ли ее найти за три дня? За триста лет – можно ли ее найти? Она и такая, и другая, и говорит о себе только намеками. Сказала бы совсем просто, на русском языке… Но это только мечты, конечно. А все-таки пусть будет еще одна, пятая школа, посмотрю ее на обратном пути – может, картинка сложится?
И тут будто какая-то неведомая сила развернула нас от Москвы. Перепутались дороги. Свернув не на том повороте, отмахали мы еще километров на пятьдесят прочь от столицы, удивляясь, что названия деревень не совпадают с картой. А когда поняли, что едем в противоположную сторону и уже почти доехали до конца Тамбовской области, мне показалось, что это перст судьбы. Здесь и нужно заехать еще в одну школу, прежде чем возвращаться. Просто свернуть с дороги, найти ее на ощупь, открыть…
И мы пустились на поиски. Долго, километров на пятнадцать, отъезжали от главной трассы, миновали холмы и песчаные карьеры, неширокую речную пойму, пока нам не встретилось большое село с красивым названием Каменка.
Длинное школьное здание, кажется, без окон, без дверей, стояло чуть в стороне от дороги. Немного осевшее, вход со двора, изнутри – не сразу и поймешь, что школа. От дороги кажется, что школа заброшенная, без признаков жизни, но, как завернешь за угол, войдешь во двор, сразу ясно – жизнь здесь бьет ключом, преодолевая эти внешние следы разрухи и неустроенности. Старшеклассники, только что выталкивавшие по-бандитски друг друга из дверей, сразу принимают степенный вид и вежливо здороваются. Деревенский обычай!
Внутри все изношено, но основательно, как в сельской избе. Полы из широких досок, массивные деревянные двери в кабинеты, и всюду какая-то непередаваемая, трогательная смесь неустроенности и уюта, основательности и ветхости. Будто жили тут богатыри, но ушли куда-то, оставив на время хранить свое хозяйство простых людей. А вот и хранители – директор Наталия Васильевна Михеева и завуч Ольга Владимировна Старичкова. Они, как и все нынешние каменские педагоги, в детстве были тут учениками. И теперь делают все, чтобы школу сохранить.
Конечно, живут небогато, но, говорят, почти у всех учеников дома стоят компьютеры, а чуть ли не у половины и Интернет имеется. Правда, в школе с компьютерами хуже. Тут и для ремонта, и для отопления денег едва хватает. А все-таки школа живет, и ее выпускники успешно поступают в Тамбовский университет, ведь в школе – естественно-научный профиль.
Но я еще не знаю, что урок, который мне здесь доведется услышать и увидеть, – урок литературы. И это урок, который наконец мне что-то объяснит, поставит точку, а вернее, многоточие в нашем путешествии…
Мы входим в класс, где всего шесть парт, и пять из них пустуют. Пятый класс. В нем всего два ученика – мальчик и девочка. Они сидят прямо перед учительским столом, за которым – пожилая женщина с добрым, мягким и внимательным взглядом и громким, «учительским» голосом. В первое мгновение кажется, будто голос и весь ее облик противоречат друг другу, «из разных сказок», но спустя минуту я погружаюсь в эти интонации, в какой-то властный и весомый поток ее слов. Имеющих вес именно здесь и сейчас, именно для этих двух детей. Идет урок по произведениям Александра Яшина, и пока учительница читает его автобиографию, она после каждой фразы обращается к ним, чтобы ни одно слово, ни одна мысль не прошли мимо. «Смотрите, что пишет Яшин: он родился в глухой деревне. Вдали от дорог. И мечтал стать поэтом. И его мечта исполнилась, так? А мы с вами где живем? Ну, конечно, нашу деревню по нынешним временам тоже можно назвать глухим уголком. И что это значит, как вы думаете? А у вас есть мечты? Вы хотите кем-то стать? А ваши мечты могут осуществиться?»
И вот тут я в первый раз за все путешествие чувствую, как русская школа обретает дар речи, она обращается ко мне через этих двух детей, через эту учительницу.
– “Край наш труден для жизни?” Что это значит, Лена?
– Ну… Наверное, что дорог нету, что грязь…
Учительница улыбается и на мгновение так естественно, будто я знаком с ней и с детьми уже сто лет, оборачивается ко мне:
– Конечно. Ей же каждый день приходится семь километров сюда топать по грязи. И – девочке: «Ну а еще что?»
А правда – что еще?
– “С детства я был приучен к крестьянскому труду”. Совсем как вы, да?
“Жизненный путь мой не прост” – что это значит? Приходилось преодолевать? Дороги? Тяготы? Ведь он с детства мечтал быть поэтом, а ему приходилось работать…
– “Трактористом, избачом!”
– Да! А еще…
– “Косить, метать стога…”
– А вы знаете, что такое стог? Нет? Ну подумайте… По-нашему же – это омет!
– А!
– А еще ткать, представляете? Даже мужчины ткали – но, конечно, не в одиночку, они помогали ткать своим сестрам, матерям…
И так шаг за шагом, слово за словом. А я сидел на последней парте будто завороженный, застигнутый врасплох самым простым объяснением, что такое русская школа. Вот она. Укорененная во времени и в пейзаже, в истории и в сегодняшнем дне, словно птица свила гнездо на ветке, где вили гнезда сотни птиц до нее, и высиживает птенцов – как уже повелось многие века. А дерево растет. А пейзаж меняется. А птенцы вырастают – и улетают к какой-то своей извечной цели, которую им передали вместе и родная кровь, и этот пейзаж, и это дерево…
Ах, если бы все было так просто, как на этом уроке. Если бы этот мальчик, эта девочка, эта учительница – вечная, в сущности, троица – владели всей нашей историей, всеми нашими надеждами и желаниями. Если бы все их мечты сбывались! Если бы каждый из учеников когда-нибудь мог написать сам такие слова…
«Бездорожный край наш труден для жизни, но полон поэтического своеобразия и дремучей старины с ее былинами, сказками и бывальщинками… Что ни район – то особый говорок: мы окаем, цокаем и чокаем. Новое и старое, самобытное, как бы сплелось у нас в затейливые кружевные узоры. Рядом с колхозными электростанциями стоят еще деревянные шатровые церкви, а женщины и по сей день встречным вместо приветствия молчаливо отвешивают низкие поклоны, касаясь земли рукой…
Конечно, землякам моим нелегко, много еще дикости и прочих темных пятен, но я люблю свою сельщину такой, какова она есть. Там все мои корни, все мои начала».

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"