ЛЮБИМЫЙ ГОРОД N33
СЮЖЕТЫ
Биржевые заметки
Биржа – одна из главных
достопримечательностей острова. Казалось бы, она
должна несколько выпадать из общего настроя этой
местности, интеллигентской и богемной. Но это
лишь на первый взгляд. Ведь петербургские купцы
были особенные, не такие, как во всей стране.
Столетие Биржа искала себе место.
Поначалу, в 1704 году, ее выстроили на Троицкой
площади. В 1913 году перевели в Гостиный двор (на
той же площади). В 1720-е годы Биржу перевели на
Васильевский остров, в здешний Гостиный двор. И
лишь в 1805 году для Биржи заложили новенькое
здание, дошедшее до наших дней.
Неудивительно – в те времена сюда причаливало
множество как российских, так и иностранных
кораблей. Пристань рядышком со Стрелкой слыла
самой крупной в городе. Н.Новиков писал о ней: “На
сих днях прибыли в здешний порт корабли из Руана
и Марселя. На них следующие нужные нам привезены
товары: шпаги французские разных сортов,
табакерки черепаховые, бумажные, сургучные,
кружева, блонды, бахромки, манжеты, ленты, чулки,
пряжки, шляпы, запонки и всякие так называемые
галантерейные вещи… а из Петербургского порта
на те корабли грузить будут разнообразные наши
безделицы, как то: пеньку, железо, юфть, сало,
свечи, полотна и прочее”.
Ирония Новикова понятна: дескать, Россия –
“сырьевой придаток Западной Европы”. Дело,
однако же, не в этом, а в том, что он вел речь
именно о пристани Васильевского острова,
рядышком с Биржей, которая на протяжении двух
столетий была центром жизни петербургского
купечества.
Вообще российское купечество – явление особое.
Многие пытались осознать его. Вот, например, одно
из описаний этого феномена, сделанное адъютантом
при санкт-петербургском губернаторе
А.П.Башуцким: “Купечество русское по образу
жизни, занятий, привычным сношением с людьми
своего состояния, частию же по старинным
предрассудкам мало смешивается с прочими
сословиями… В лучших семействах купеческих
поощряют сношения их с высшими сословиями…
Гостеприимство, радушие, щедрость на милостыню,
почтение, ненарушимость родственных связей и
набожность сохраняются в купеческом сословии
свято. Национальность и старина, удержавшие свой
добрый характер, но одетые, украшенные почти
всем, что новейшая общежитность ввела во вкусы,
проявляются здесь на каждом шагу. В пышно
убранных домах блестят зеркала, золоченые
карнизы, бронза и хрустали различных форм и
веков, но тут же мебель самая богатая перемешана
с самою простою. В главном углу комнаты всегда
находятся огромные в драгоценных окладах иконы,
перед которыми неугасимо теплятся лампады. Как
убранство жилищ, так приемы и одежда различных
лиц одного семейства представляют старинные
противоположности: нередко отец носит
окладистую бороду и длинный русский кафтан, мать
повивает голову платком, но одевается в немецкое
платье, которое для выездов закрывает салопом
яркого цвета или сверх русской телогрейки носит
дорогую шаль; дочь к нарядам, шитым по последней
парижской моде, прибавляет обыкновенно любимые
купеческим сословием украшения: цветы, жемчуг,
бриллианты, перья; один из сыновей рядится, как
лондонский денди, и старается перенимать все
привычки светской молодежи, тогда как другой,
сидя в лавке своей в Гостином дворе, встречает
покупателя с калачом или стаканом сбитня, и если
тот неосторожно промолвится по-французски или
по-немецки, он отвечает ему на том же языке. Входя
в дом, родители крестятся перед иконою и после
кланяются обществу, дети между тем развязно
приветствуют знакомых модным пожатием руки,
поцелуями и лепетом на иностранных языках”.
Купеческий уклад был незатейлив и одновременно
основателен. Журналист Н.Лейкин вспоминал о
своем детстве, проведенном именно в такой среде:
“Жили мы… в квартире о шести комнатах, в
четвертом этаже, во дворе, и платили за эту
квартиру тридцать пять рублей в месяц без дров…
Помню, что комнаты были маленькие, окрашенные
клеевой краской, с панелью другого цвета, и по
стенам были выведены фризы, а в углах белых
потолков намалеваны по трафарету какие-то
цветные вазы. Бумажные обои тогда только еще
входили в моду и были очень редки и дороги. Мебель
была потемнелого красного дерева, мягкая, но не
пружинная, потертая и в чехлах. На окнах висели
кисейные занавески, перед простеночными
зеркалами на ломберных столах с бронзовыми
ободками стояли подсвечники с никогда не
зажигавшимися восковыми свечами. Стеариновых
свечей тогда не было, и жгли только сальные свечи,
снимая нагар с их светилен щипцами. Восковые
свечи перед большими праздниками всегда мыли с
мылом, так как они до того засиживались мухами и
покрывались копотью, что делались пестрыми…
Тараканы и клопы водились, считаясь неизбежной
принадлежностью жилья, но их время от времени
морили бурой, скипидаром, ошпаривали кипятком…
Помню, что полы у нас в квартире были простые,
крашеные, и по субботам происходило генеральное
мытье их, после чего расстилались половики,
полотняные дорожки, а вечером, во время
всенощной, зажигались у икон все лампады…
Воскресенье ощущалось по пирожной опаре, которая
ставилась в субботу в кухне в большом горшке. Без
пирога в воскресенье или в какой-либо праздник за
стол не садились… Дабы угодить на разные вкусы,
его пекли с двумя, а иногда и с тремя разными
начинками по концам… О пироге говорили с вечера
и в день, когда его ели”.
Более светской жизнь столичного купечества
сделалась в 1861 году, когда открылось так
называемое “Санкт-Петер-
бургское Русское купеческое Собрание”. Устав
сообщал, что это учреждение “имеет своею целию
доставить членам своим и их семействам
возможность проводить свободное от занятий
время с приятностию и пользою. С этой целию
Собрание дает для своих членов и их гостей балы,
маскарады, семейные обеды, танцевальные,
музыкальные и литературные вечера, выписывает
газеты, журналы и вообще лучшие периодические
издания и книги, а также приглашает лиц
специальных по разным наукам для чтения лекций,
которые служили бы к распространению между
членами Собрания полезных сведений и знаний”.
И все-таки столичное купечество было особенным.
Михаил Пыляев писал в книге “Старый Петербург”:
“Образ жизни купца XVIII века был таков, что бла-
женство его состояло в том, чтобы иметь жирную
лошадь, толстую жену, крепкое пиво, в доме своем
особенную светелку, баню и сад. Утром сидел он в
лавке, где с знакомыми и покупателями выпивал
несколько так называемых “галенков” чаю. После
обеда спал три часа, а остальное время проводил с
приятелями, играя в шашки на пиво… Купец всегда
любил выпить и помимо разных семейных
празднеств, именин, родин, крестин искал случая
напиться, особенно баня также еженедельно давала
предлог к пьянству и созывам гостей. Летом в
праздники купцы с друзьями ездили за город с
пирогами, самоварами и водкою. Смотрение
кулачных боев, медвежьей травли, катанья с гор
составляли любимейшие зимние удовольствия”.
Но уже в следующем веке ситуация принципиально
изменилась. Виссарион Белинский замечал: “Что же
касается петербургского купечества – оно резко
отличается от московского. Купцов с бородами,
особенно богатых, в Петербурге очень мало, и они
кажутся решительными колонистами в этом
оевропившемся городе… В Петербурге множество
купцов из немцев, даже англичан, и потому большая
часть даже русских купцов смотрят не купчинами, а
негоциантами, и их не отличить от сплошной массы,
составляющей петер-
бургское среднее сословие”.
Естественно, в купеческих домах царила
строгость. Одна из жительниц Санкт-Петербурга
вспоминала: “Отец наш довел тишину за столом до
того, что нечаянно брякнувшая тарелка, вилка или
ложка вызывали его недовольный взгляд, и
виновник нечаянного шума не знал, куда ему деться
от последнего. Мы знали по движению пальцев отца,
чего он хочет, и немедленно исполняли его
желание. Окончив обед и помолившись Богу,
разрешалось говорить, но и то негромко”.
Однако же досуг этого строгого купчины был
весьма оригинален: “В свободное время летом, а
иногда и весною, после биржи, забирался он в своем
капоте на крышу, где особою палкой с тряпкой на
конце гонял голубей, заставляя их взлетать очень
высоко. В это время никто из домашних не смел
беспокоить его, забывая все, он в эту минуту думал
только о голубях. Улюлюкая и свистя им, папенька
старался, чтобы они поднимались выше соседских
(сосед тоже был большой любитель этого
развлечения), чтобы турманы чаще кувыркались в
воздухе и падали камнем книзу. По праздникам
папенька отправлялся на Щукин двор, где покупал
новых голубей, менялся с другими любителями,
нередко выписывал их даже из Москвы”.
Биржа же была своего рода купеческой столицей
города, да и страны вообще. Неудивительно, что
окончание строительства нового здания (а
произошло это в 1812 году) стало событием
общероссийского масштаба. Один из современников
писал: “15-го июля в Санкт-Петербурге, в
присутствии государя императора была освящена
новая биржа, что на островской стрелке построена.
Все именитое петербургское купечество с
городским головою встретили высоких гостей
внизу у лестницы, а допрежь того встреча была
митрополиту, преосвященному Амвросию, сделана.
После молебствия с колено-
преклонением играла музыка трубная, палили из
пушек на судах, что около стрелки на воде стояли,
и на них были флаги подняты. За обедом в большом
зале вместе с императором и его августейшим
семейством обедало также и биржевое купечество.
Государь пил за процветание торговли и за
петербургское купечество. Кричали ура, было
очень величественно. После пиршества высокие
гости отбыли через Исаакиевский мост в Зимний
дворец. В биржевой зале веселие продолжалось, и
была зажжена люминация”.
Биржа была своего рода центром общественной
жизни торговцев и предпринимателей. Именно здесь
в 1889 году прошла первая в стране Промышленная
выставка. Говорят, что один иностранный
представитель, посетив ее, воскликнул:
– Мне теперь нечего делать у вас. Придется
воротиться домой и ездить на охоту.
Настолько качественным и широким был в то время
внутренний товарный рынок.
Перед Биржей – Биржевая площадь или же Биржевой
сквер. Юрист А.Ф.Кони вспоминал о нем: “Это так
называемый Биржевой сквер, где весною, с приходом
кораблей, разными иностранцами открывалась
торговля раковинами, черепахами, золотыми
рыбками, попугаями и обезьянами. Сюда в это время
стекались покупщики и молодежь, для которой еще
не существовало Зоологического сада. Тут иногда
происходили забавные сцены и недоразумения.
Рассказывают, что какой-то простолюдин из
украинцев, любовавшийся серым попугаем и
узнавший от продававшего итальянца, что таковой
стоит сто рублей, на другой день принес продавать
большого петуха и потребовал у желавшего купить
тоже сто рублей, отвечая на его удивление
указанием на попугая. “Да ведь он может говорить,
– сказал тот, – так за то и такая цена”. “А мой не
говорит, но дюже думает”, – ответил украинец”.
Так что торговля рядом с Биржей была в общем-то
под стать традиционным увлечениям ее
завсегдатаев.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|