ЦВЕТ ВРЕМЕНИ
Гречишное семя
Кто бы мог подумать, что хозяин
когда-нибудь придет к своему слуге просить, и не
просто придет, а будет плыть к нему морем –
неделю, другую, теряя товарищей только потому,
что кровь их преснее воды, разбивающей судно в
щепь? Победитель приходит ли к побежденному за
помощью, начисто забыв о недавней своей мощи?
Попробуй-ка заставь заключенного полюбить
надзирателей, если, конечно, последние не
устроили первому побег. А эти? Впрочем, эти-то как
раз никогда и никого не захватывали, не
приказывали никому работать на них, просто они
были лучше: их женщины красивее, дети здоровее,
отцы мудрее, матери ласковее, а пастбища соком
изливались на землю. Но вот уже долго (вернее,
достаточно, чтобы начать задумываться)
великолепные женщины рожали только девочек (не
менее великолепных), а сильным мужчинам ничего не
оставалось, кроме как слабеть, стариться и
удивляться тому, насколько удлинялись их жизни,
– по правде сказать, ровно настолько, насколько
меньше становилось их самих. Вскоре удивление
переросло в печаль, печаль сменило ощущение
настоящей беды, ну а беду нужно как-то избывать,
ведь от того, что дочери твои теперь омывают тебе
ноги перед сном, быстрее ты не побежишь – не
так ли?
* * *
Правда, абсолютная правда. Они прибыли
сюда скорее всего с востока, точно – по воде:
ладья их (одна из семи) до сих пор мозолит глаза
посетителям национального музея и не дает
продохнуть местным художникам, жадным на
собственные вымыслы, охочим до чужих легенд.
– Это боги, – разлепила глаза измотанная жрица,
– но они пришли просить, а не давать. Они хотят
взять то, чем когда-то нас сами одарили. Нам по
силам напоить их амброзией, однако сейчас они
более всего желают гречишное семя, которым мы
питаемся.
– Да не нужны мне боги, которые обрекут мой народ
на голодную смерть! Если бы они ниспослали
достойный их самих урожай…
– Решать тебе, мой повелитель, но хочу
предупредить…
Предупреждение расценили как угрозу и шантаж,
поэтому сдуревшую предсказательницу тут же
отравили.
– …И даже если это боги!.. – кричал царь своим
подданным. Но кто его мог услышать?
* * *
– Чужаков в наших краях не любили. За что
их, собс’но?.. Говорят не по-нашему, кожа блестит,
точно слоновую кость полировали сто веков подряд
и не устали-таки, а этим еще и гречку подавай. Ща –
разбежались и прыгнули: самим детей кормить. А то,
что наш повелитель богами их называл, так это он
наверняка от волнения или с устатку. Какой такой
бог позволит убить себя? Это несерьезно. Ну, с
женщинами, которые приплыли с этими самыми тремя
престарелыми богами, наши солдаты обошлись… Как
с женщинами – и точка. Правда, красавицы потом
одна за другой (а их, кажется, четыре было)
принялись куда-то исчезать, но нам уже стало не до
них: засуха в один год и наводнение в следующий –
это вам не шутки. Ведь до сих пор мы знали доброе
солнце и мирное море, видели только прозрачный
дождь, но никак не белый и студеный. Повсюду
шастали троянские кликуши и шипели о том, что
какие-то сволочи прогневили-таки богов, Олимп им
на головы. Ах да – и это еще: наш царь все не мог и
не мог родить себе мальчика – дочки, дочки,
дочки… Всех нас перепробовал, сладчайший. Только
вот незадача: когда я наконец родила ему сына,
царю показалось, что мальчик как-то слишком рьяно
примеривает на себя отцовскую тиару, слишком
бодро топает в отцовских сандалиях, слишком
ловко пристраивает свой зад на отцовском троне,
– и удавили тебя, дитя мое, и меня. А здесь все
ходят и ходят павы беременные – краше наших
матрон и гетер, вместе взятых, и появляются у них
все мальчики да мальчики – здоровые и сильные, и
старики тут мудрее, и матери ласковее, и пастбища
соком изливаются на землю, и тебя любят чужаки
эти, будто их ты, а не мой вовсе.
* * *
– Легенду о гречишном семени, –
распинался профессор Папандреу у картины
Григория Мицотакиса, – теперь у нас знают все, но
едва ли найдется дурак, которому понравилась бы
вся эта история. Разве что сам Мицотакис пару
веков назад стал таковым. Если кто забыл, напомню:
мать его была русской вольноотпущенной, а отец,
возивший в монархическую Россию за полцены
оливковое масло, судя по всему, не объяснил
своему наследнику, что называть полотно
“Греческое семя” можно только на родине матери.
Здесь такие шутки не пройдут, – захихикал
Папандреу. – Впрочем, через два года после
написания картины нашелся ее честнейший
ценитель, который предложил Григорию Мицотакису
огромный гонорар за эту работу. Тем не менее наш
богатый соотечественник поставил художнику
условие. Пока Мицотакис думал, умерли его
интернациональные родители, богатый покупатель
старел с превеликим тщанием, да и сам Григорий
как-то сказочно обнищал. Все мы люди-человеки. На
нашу землю картина попала уже под своим
привычным названием – “Спасение богов”. И снова
вопрос: что имел в виду этот полурусский
недогрек: боги ли спасли людей или люди богов? Ну
а теперь самое главное...
Константинос Папандреу обожал устраивать
аукционы со скандальными речами, которые
неизбежно прилагал к лотам и традиционно
адресовал потенциальным покупателям. На этот раз
среди участников торгов присутствовал молодой
человек из России, который, видя старания
Папандреу, хотел в какой-то момент проехаться
тому по физиономии, но для Григория Грекова
приобретение картины было делом весьма и весьма
принципиальным: не зря же его, в конце концов,
назвали в честь этого пра-пра-… и еще
какого-нибудь там дедушки Мицотакиса. Греков
даже подумывал вернуть себе настоящую фамилию
вместо той, что дали советские канцелярщики,
высылая его родственников откуда пришлось и куда
попало. Так или иначе, дальновидный профессор
добился, но не совсем того, чего желал: дабы
побыстрее уйти с аукциона, вернее, скрыться от
его злословного устроителя, господин
полурусский недогрек сбросил за живописный лот
такую немалую сумму, которую не стал перебивать и
сам Папандреу. В действительности “Спасение
богов” Григория Мицотакиса было одним из
любимейших полотен коллекционера Константиноса,
а в том, что его с детства и до слез притягивают
истории, подобные легенде о гречишном семени,
профессор всего-навсего боялся признаться. Но
деньги (о, боги!), эти многочисленные нули после
семерки, распалили аукционщика – и проще было
удавиться, чем не принять их.
– К слову, картина – не бог весть какой
шедевр, – кокетничал Гриша Мицотакис, – сплошь
сумрачные цвета: от темно-серого до
белесо-черного. На полхолста – небо, на
пол-остального – воды морские. Слева вверху –
семь длинных корявых теней. Справа внизу… А вот
справа, Маша, то, от чего человек смог бы с
удовольствием и умереть, и с того света вернуться
– в равной степени причем. Выброшенная на берег
ладья будто сделана из настоящей человеческой
кожи со всеми возможными порами, складками, с
глубокими ранами, с почти незаметными
царапинами, и над ладьею в золотой пыли танцуют
молодая женщина и мальчик с оборванными лентами
на шее. Оба такой красоты, Маш, слышь? Таких людей
вообще не может быть, потому что… Потому что
просто быть не может.
* * *
Папандреу недолго печалился, и на
следующий год он, не будь дурак, придумал себе
новое развлечение – “Фестиваль ожившей
картины”, на котором разыгрывал целые спектакли,
воссоздающие сюжеты известных полотен. Труднее
всего ему давался Босх. От Малевича не было
никакого коммерческого толка, земляки
отказывались понимать, почему черный квадрат –
это конец всему: обещанному представлению,
выпивке; ну надо же, вынесли на сцену залитую
чернилами картонную фигуру и сделали ручкой. А во
время поиска моделей для скандального действа
“Греческое семя” бывший коллекционер чуть не
умер, но вспомнил, что по рисункам Одри Бердслея
куда как проще устроить грандиозное эротическое
шоу, которое наверняка потрясет даже самых
искушенных жителей его родной Эллады.
* * *
– Раз, два, три… Раз, два, три… Давай, мой
мальчик. Покажи им класс – ведь они все время
забывают то, что сами когда-то придумали. Раз, два,
три… Кому пришло в голову назвать этот танец
вальсом? А размер? Разве это музыкальный размер –
3/4? Три мужчины? Да. Четыре женщины? Помню. Для трех
сильных мужчин – три красивые женщины. Раз, два,
три… Раз, два, три… Их матери ласковее, дети
здоровее, отцы мудрее, а пастбища соком
изливаются на землю, два, три… Но куда пропала
четвертая женщина, мой мальчик? Куда она
подевалась? Давай, малыш, покажи им класс!.. Два,
три… Раз, два…
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|