КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА 
КИНОПРОБЫ 

Крестный путь – сотворение нового мира

Мэл Гибсон вызвал на экран образ Христа

Фильм Мэла Гибсона “Страсти Христовы” лаконичен и прям. Никакой риторики, никаких украшений и поэтических вольностей. Но полное доверие источнику, его силе и поэзии, внимание к традиции и векам истории, пронизанной духом открытия этого великого сюжета.
Мистерии Страстей Господних – а именно на страданиях Христа сосредоточил свой взгляд Мэл Гибсон – два тысячелетия сопровождают жизнь христианских церквей и так же, как другие – Пасхалии, Рождественские феерии, жития особо чтимых святых – Георгия, Николая, Патрика, художественно структурируют религиозное и культурное сознание и существование христианина.

КАДР ИЗ ФИЛЬМА “СТРАСТИ ХРИСТОВЫ”

Для современного русского человека, даже восстановившего свою религиозную жизнь, ”Страсти” пред-
ставляются чем-то чужеродным, чтобы не сказать – только западным, католическим явлением. Впрочем, библейские мистерии, мистерии житий святых пустили корни в России рано. Просто потом, в бурях или зловещей тишине ближайшей истории, эта традиция была практически искоренена во всей советской империи. Отзвук ее можно обнаружить в фильмах Сергея Эйзенштейна (“Пещное действо” в “Иване Грозном”), Тенгиза Абуладзе и Сергея Параджанова, в “Андрее Рублеве” Андрея Тарковского.
Мэл Гибсон, хорошо известный нашему зрителю в качестве американской кинозвезды боевиков не без комического уклона, уже неоднократно заявлял себя и как очень серьезный кинематографист. Его Гамлет полон жизни и глубокой, какой-то сиротской любви и печали. Первая режиссерская проба “Храброе сердце”, как у Сергея Эйзенштейна, решена с отвагой и размахом в изображении исторических проблем, массовых сцен и героического пафоса. Но ничем, даже неповреждаемым от времени геном Шекспира, передающимся всем исполнителям его произведений, нельзя подготовить то кинематографическое впечатление, которое производит фильм “Страсти Христовы”.
«Смотри, я творю все новое» (Отк. 21, 5), говорит Христос Марии, следующей Крестным путем Сына. В этих словах отзываются, конечно, знакомые «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин. 13, 34), но повторенные особым образом: слова Иисуса воплощены здесь в любви, проступающей сквозь человеческие муки и боль, все это принимает на себя Богочеловек ради спасения рода человеческого. Из Своей муки и боли Он творит новый мир. Мир сострадания и любви, достоинства и надежды. Шаг за шагом, падая и проливая драгоценную кровь, Спаситель открывает этот новый мир человеку, побеждает дьявола, сокрушает двери ада, отворяет рай уверовавшему разбойнику, а за ним всему человечеству.
Время и пространство в фильме Мэла Гибсона говорят не меньше слов и звуков, и говорят то, что нельзя выразить другими средствами. Время и пространство многомерны и экспрессивны, они изменяются вокруг Христа и в свою очередь меняют людей, хотя они и не сразу замечают это. Только самые чувствительные вслушиваются в эти перемены. Большинство же продолжает существовать так, как если бы ничего не происходило. И лишь один – Иуда Искариот так и остается в линейном, неподвижном, лишенном всех проявлений жизни правдоподобии. Он предатель по собственному выбору, и каждый следующий его выбор еще хуже предыдущего и ведет его к тотальной смерти, очевидной и отвратительной, как изъеденный червями мертвый осел, на веревке которого он вешается.
Когда Матвей Муравьев-Апостол, старший из трех братьев-декабристов, пытался покончить жизнь само-
убийством, ибо считал себя виновным в том, что втянул в движение обоих младших, из них 19-летний Ипполит был уже мертв, а Сергей приговорен к повешению, Сергей, узнав о намерении брата, в ночь перед своей казнью написал ему письмо. Он призывал Матвея отказаться от этого последнего греха Иуды, ведь тот своим самоубийством подтвердил неверие в бесконечную милость Господню.
Мэл Гибсон верит и не отводит глаз от крестных мук Спасителя до самого конца. До последнего вздоха и божественной слезы, вызывающей сотрясение земли и тьму. «И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу» (Мф. 27, 51). До последнего мгновения смерти Иисуса Христа и Его воскресения в финале фильма, когда пустеют смертные пелены, чуть провисая внутрь, словно кокон только что вылетевшей бабочки. Так, богословски и кинематографически ясно, свидетельствует Мэл Гибсон, христианин и артист, свою веру.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"