ПЕРЕКРЕСТКИ 
 

Агрессия вещей

Люди и вещи. На самом деле это очень странная тема. В социалистическую эпоху ее часто обсуждали. Люди старшего поколения помнят эти жаркие дискуссии на страницах “Литературной газеты” и других того же рода изданий.
Казалось, после 1991 года – с торжеством дикого капитализма – эта тема закрыта. Ее обсуждение сделало бессмысленным поведение миллионов бывших советских граждан, очевидно выбравших вещи. Если бы все случилось не так, история России после обретения политической и интеллектуальной свободы пошла бы по совсем другому пути.
И все-таки окончательна ли эта победа вещей?

Андрей Полонский. Мы живем в мире, где вещи занимают все более существенное место. Когда-то они служили людям: пальто, шапка, сапоги, посуда, телега. Даже в случае избыточного богатства все эти драгоценности, латы, фраки и френчи знали свой ранжир. В худшем случае они занимали место золота в сокровищницах. По крайней мере сами по себе вели себя тихо. Не имели права голоса. Орали “купи меня, купи” в строго отведенных местах, на ярмарках и перекрестках.
Теперь ситуация совершенно изменилась. Вещи не только ворвались в наши дома, не только искушают нас от рождения до старости, но и изменили свою природу. Они составляют основу, жизненный нерв мироздания. Кажется, что не они нам – мы им служим.
Прежде всего преобразилась сама функция вещи. Предмет, созданный людскими руками, не выполняет, как прежде, строго определенную функцию. Он вписан в культуру, в эпоху, он часть контекста, чаще – знак и символ, деталь и метафора.
К тому же вещи все больше отчуждаются от своих создателей. И при этом овеществляют все новые и новые сферы жизни. Вещами становятся арт-факты, вещами становятся и сами люди. Отчужденные от органического начала бытия, они продаются и покупаются на рынке, и рынок – чистая необходимость прибыли, а не практическая нужда и не творческая сила – управляет их перемещениями во времени и пространстве, то есть вещи захватывают “человеческое”. И вопрос в том, существует ли защита, есть ли некая стратегия, которая способна спасти нас от агрессии вещей? Спасти наше детство, юность, нашу любовь, нашу зрелость, саму нашу смерть...

Дмитрий Блаженов. Главная беда в том, что вещи наступают не только на человеческое, но и на всю органическую жизнь в целом. Ксения Митрохина вспомнила недавно, что уровень цивилизованности современных сообществ высчитывается по количеству мусора на душу населения. То есть в нашем понимании, чем больше мы наносим ущерба окружающему миру, тем более мы продвинутые, что ли... И самая беда в том, что “счастливо отстающие” здесь тоже уже отравлены. Они этого хотят – макдоналдсов, автомобилей, целлофановых пакетов, супермаркетов. Я сам люблю ходить в супермаркет, там удобнее делать покупки.
В этом положении очень неудобно искать выход. Люди – соблазненные. И для защиты окружающего мира они должны либо самоуничтожиться, либо быть уничтоженными более мощной силой органического бытия.
Конечно, будучи людьми, нам трудно представлять интересы птиц. По существу, другие формы органического существования так закрыты от нас, что все наши суждения о “чужих” интересах будут в духе рассказов о животных образца XIX века. Но вся беда в том, что в нынешнем виде западная, да и вся остальная цивилизация, соблазненная “вещами” Запада цивилизация служит не интересам людей, а – через обеспечение комфорта – интересам предметов и механизмов: ведь ареал этих неорганических “видов” с каждым годом только расширяется (все остальные ареалы сжимаются). И не случайно у нас появились прямые “агенты” вещей – поэты, философы, публицисты, которые утверждают, что человека, человеческого измерения, в сущности, нет, что есть только вещи, вписанные в контекст. И по ним, как по позвонкам времени, по позвоночной лестнице истории, взбираются к развязке наводняющие мир всяким хламом поколения homo sapiens.
То, что вызывало у структуралистов и Фуко радость интеллектуального открытия, а следующим поколением гуманитариев было принято как данность, у меня вызывает печаль. Больше того, чувство безысходности.
Оттого люди так легко и уходят из кино в рекламу, из академической гуманитарной науки в политтехнологии и не ощущают при этом краха собственного жизненного проекта. Вещи их подчинили, поработили и используют для своих нужд.

А.П. Казалось бы, чтоб защититься от вещей, нам достаточно одного. Просто вспомнить о простых религиозных истинах. О христианской аскезе, о буддистском пути. Любопытно, что только суннитский ислам не имеет аскетического идеала...

Ксения Митрохина. Это маховик, и он раскручивается. Сами по себе вещи удобны и действительно выполняют свои функции. Машинка действительно моет посуду, микроволновка греет, а приходить в продовольственный с тремя маленькими и одним большим пакетиком плюс бутылка для масла мы разучились совершенно. Плохо другое. Вещи, которые мы имеем, имеют нас, и по все более полной программе. Количество мусора на душу населения – да, это реальная статистическая методика, хотя, казалось бы, сочетание в одной фразе слов “душа” и “мусор” должно как-то насторожить. Оно и настораживает. Вот еще одна байка. Другие подсчитали, сколько времени средний представитель того или иного общества тратит на обеспечение своего – среднего, приемлемого, простого, как в обществе принято, – уровня жизни. И сколько соответственно остается на – как раз на что хочешь. На досуг, на творчество, на общение, хобби, если угодно. Так вот, самые-самые отсталые (немусористые, в общем) из нынешних цивилизаций – австралийские аборигены – тратят на обеспечение всех своих жизненных потребностей (собрать еду, поддержать огонь, сплести подстилку, повоспитывать детей, починить бумеранг, раскраситься охрой) три часа в день. Остальное – свободное время. Они сидят на корточках вокруг костра и беседуют, например. Не спеша. Или ходят друг к дружке в гости. Главным достоинством женщины там, кстати, считается – насколько мило и радостно она может принимать гостей, кормить червяками и поддерживать беседу. Подсчитали у американцев. Приготовить завтрак из полуготовых продуктов, развезти детей по школам, сходить на работу, оплатить счета, заправить машину бензином, другую – грязной посудой, третью – грязным бельем, сходить на обязательную презентацию, затариться в суперудобном супермаркете, намазаться дезодорантами... расплатиться по карточке... все операции полумеханизированы, все вроде избавлены от тяжелого ручного труда умными вещами... или купить более модный диван (это тоже входит в приемлемый средний уровень жизни, да?). Оказалось – пятнадцать часов в день. А тут еще сон. Свободы – час в сутки. Кто лучше устроился?
Но это маховик, он раскручивается. Вещи разучились стареть физически – они стареют морально. Они научились быть мерилами человеческой ценности в массовом сознании – по крайней мере обоснованно по-своему претендуют на это. Взвесить принадлежащее имущество – вполне себе рейтинг. Ну и мусор, конечно, сколько его можно позволить себе роскошь произвести. На стороне вещей тут и реклама, и все что угодно, да и мы сами в чем-то.
Что делать? Не знаю. Аскетический идеал? Как любая маргинализация, подходит избранным или отдельным. Лично ходить с самой старой в мире мобилкой и использовать вещи до момента их физического разрушения? Завести ту самую бутылку для масла – так ведь разливочных автоматов нет. Мелкие индивидуальные чудачества – вот максимум чего добьюсь. Мы попали. Голосовать за экологов? Кажется, один процент набрали. В Европе – 15–20, но больших успехов по разгипнотизированию населения от вещей чего-то не видно.
Мы попали. Европейская городская цивилизация, в которой мы проживаем и прописаны, держит крепко. И головы у нас деформированы. Будем покупать и выкидывать, чего уж там…

Александр Нерлин. Цивилизация – это такая вещь...
А если без шуток, то разнообразие в мире вещей обратно пропорционально разнообразию в мире людей. У американцев, говорят, теперь такая мода пошла: дружеские компании человек этак в тридцать-сорок одеваются в совершенно одинаковую одежду, делают совершенно одинаковые прически и даже лицам стараются придать одно выражение (что уже и не так сложно). Им так нравится. Прикольно. Возможно, это форма бунта против одинаковости мышления. И она очень популярна. Все так бунтуют.
Такая ерунда, Джульетта. Все хотят быть не такими, как все. И мы с тобой. Выпей, что ли, из этого флакончика. Видишь, на нем написано: “Выпей меня”. Реклама из другой сказки. Все перепуталось, и некому сказать...
А если без шуток, то куда же тут без шуток. Если даже клошары в Париже таскают за собой тележки со своим скарбом. Что там? Ерунда разная, пластиковые бутылки, одеяло, обшарпанный транзистор, возможно, пара книжек и бутылка вина, но без этого никак! Так что речь не об аскезе. Я думаю, это просто такой этап в жизни нашей разнесчастной цивилизации, когда люди до предела обрастают вещами. Но игрушки надоедают все быстрее, и на самом деле власть вещей крайне преувеличена, как и власть денег (они, эти две власти, идут, впрочем, рука об руку). Сейчас, совсем незаметно, власть вещей вытесняется властью информации. Пока это так себе. Некоторая информационная щекотка. Еще легко представить, как обходиться без ежедневных новостей, чтения-смотрения в экран, фильмов-сериалов-газет. Представить можно, обходиться уже трудней. Мы медленно привыкаем к нематериальным изделиям. Правда, по существу, это такие же вещи, только обладание ими нельзя назвать обладанием. Но компьютер с Интернетом, скажем, это уже не совсем вещь. Это возможность. И в том же направлении эволюционирует весь вещный мир. Вместо предмета, вещи человек гонится за возможностями. Среди них, конечно, много лишних. Зачем, например, паралитику трансфигуратор? Ой. То есть трансфигураторов у вас еще нет? И что, совсем не нужны? Хорошая ведь вещь. Правда, жизнь она меняет – ой как.

Сергей Ташевский. Да мы же сами их придумываем. Вот, говорит мне друг, я тут написал одну вещь. А я говорю: я тоже две вещи написал. Одна очень хорошая, другая так себе. Хочешь прочитать? Он читает. А потом говорит вдруг: нет, а я другую твою вещь люблю. А я: какую? А он (так застенчиво): мне твой сотовый телефон очень нравится.
Обидно, да? Кстати, этот телефон как раз звонит, и знакомая до гроба девица предлагает поехать в магазин ИКЕА затариться, так сказать, мебелью. Ничего конкретного. Просто увеселительная прогулка. Это такой мебельный супермаркет, куда даже вредно приезжать с конкретными желаниями. Просто идешь по залам и покупаешь, как колбасу, мебель. Если есть деньги. А у меня как раз нет, потому что долг за ее квартиру, в которую она хочет мебель, достиг астрономических величин. И я так вежливо и долго говорю в сотовый телефон (поскольку все входящие, особенно от нее, бесплатны), что как-нибудь, разумеется, мы сольемся в таком экстазе. И купим этот диван-кровать из пепла и пыли. А между тем друг хмурит глаза, у него на челе мысль, это индукция. Он возмущен и тоже хочет мебель, хотя с ним-то мы в прошлые выходные как раз покупали. Но мебель не колбаса, ею не объешься. Утешаю его как могу (а могу слабо) и еду куда-то вбок. К другой доброй подруге. Вхожу. Приятно пьем вино. И что же? В самый задумчивый момент в дверь звонок. Вносят то ли кушетку, то ли канапе. Оказывается, она ее три месяца назад заказала и забыла и сама уже съезжает с квартиры, а тут настигло. Хорошее канапе. Или кушетка. Морской бой какой-то. Доставщик смотрит на диван (он там всегда стоял) задумчиво так и говорит: “Не. Это вы не у нас заказывали. Это там-то. Морщинистые они”. А она: “Ну что вы! Если попой посидеть, совсем не морщинятся!” Он: “Ну, если попой посидеть – тогда конечно”. Расстаются друзьями. Я сижу, смотрю на кушетку так тоскливо и думаю, как жить дальше. Попой сижу. На диване. И чувствую: морщинится, гад. А ведь это только мебель! У меня еще машина есть, гнилая снизу. То ездит, то ездит. Это кажется, что я глупость сказал, эти слова надо произносить с разной интонацией. А все-таки ездит. И если так, конечно, хочется другую машину, чтобы просто ездила, а то все время руки грязные. В машинном масле. Ночами я мечтаю о такой машине, чтобы ездила. И не морщинилась. Потом все-таки засыпаю. И снится мне технозавр. Это не образ, это игрушка такая, которую накануне собирал с шестилетним и волшебным мальчиком. Хорошая игрушка, стреляет ракетами. Шесть зарядов. Добродушная, в сущности, игрушка, смесь скорпиона с динозавром, клешни, как у рака, а на спине – ракетные аппараты. И беседуем мы с технозавром до утра, уютно так, по-человечески. Потому что и он, и я – никому мы не нужны для чего-то. Нас можно только так, бессмысленно, любить. А если разлюбил – выбросить на свалку (истории).
Только есть всегда одна маленькая проблема. Одни выбрасывают в помойный ящик вчерашние миллионы, а другие просят милостыню на перекрестках. И смотрят на неоновую рекламу, которая призывает их купить то, что подающие (а чаще не подающие) милостыню завтра бросят в помойный ящик. Это маленькая такая проблема, разумеется. За скобками нашей темы. Но вот именно она-то и заставляет усомниться в том, что все идет своим чередом.

Алексей Яковлев.  Агрессия вещей... агрессия вещей... или человечество, которым вдруг стало можно манипулировать при помощи вещей…
Испокон веков государства и цивилизации существовали благодаря силе одних и страху других. Идея демократии, зачавшая современную западную цивилизацию, казалось, фундаментально сменила ориентир – сила и власть вторичны по отношению к свобо7де выбора. Так, должно быть, оно и было в Америке, когда сочинялась декларация, когда ее восторженно читали первые поколения. Но то ли свобода действительно удел избранных, то ли успешные соблазны и козни лукавого, то ли карма – для поддержания власти и организации общества вновь понадобилась сила. Развитие цивилизации пошло по старым рельсам – не сбили ее с колеи рок-н-роллом, увы. Сценарий наращивания мощи традиционной, военной, оказался тупиковым. Слишком даже для людей и без того смертных. Собственно, когда это начали осознавать – не важно. Естественным образом должна была возникнуть альтернатива военной силе как фактору регулирования жизни, внутренней и внешней. Наступила информационная эра. Единое легкодоступное информационное поле стало бы прекрасной частью жизни цивилизованного человека, если бы так не подошло для нужд власти. Оно взяло на себя ту часть контролирующих функций, которая обесценилась излишней мощностью оружия. И вещи с тех пор стали куда более функциональными, не холодным, не горячим, но безопасным оружием, обеспечивающим в большом обществе необходимый порядок, некую предсказуемость и определенность. Собственно, все эти очевидные и, в общем, банальные умозаключения в пользу того, что ситуация, в которой мы теперь живем, отнюдь не нова, и, говоря об агрессии вещей, мы, по сути, говорим о той форме, которую сегодня принимает власть, не какая-то там местечковая политическая, временная, а Власть с большой буквы, контроль, антисвобода, то самое, что было и до масс-культуры, и до идеологической деспотии, Бог знает, до чего еще.
Да, власть вещей куда страшней, чем власть оружия и чем власть голода…
Конечно, ирония Ташевского уместна. Мир вещей человеку привычен, необходим, привлекателен, в конце концов. Словосочетание “агрессия вещей” становится нелепым, а упоминание о власти – как будто еще одним поводом для морализма. Но темы бы в таком случае и не возникло. Вещи перестали быть сами по себе. Не нужно быть параноиком, чтобы видеть, что соблазнительный факт их существования используют. Ради прибыли, ради влияния, ради контроля. Покуда власть вещей не изживет сама себя, человеку придется либо желать ее, либо противостоять. Не обращать на нее внимания – возможность людей свободных, тех, кто видит ей достойную альтернативу. Трудно сказать, что стало бы с любой из таких альтернатив, даже не исключаю, христианской аскезой или буддистским путем, выйди они в тираж в масштабах информационного общества. Потому, видимо, и ответом на агрессию вещей может быть только личный выбор, поиск альтернатив, которые, в общем, и сыскать-то не так уж и трудно. Все-таки в информационном обществе живем.

К. М. Вот еще одна странная вещь. Цивилизация живет таким образом – этап это или что еще там, вскрытие покажет. Но цивилизация вроде христианская – по крайней мере по происхождению, и как тут с аскетическим идеалом, неясно, но на долларах пишет, что ИнГод она траст. А картинка Рая в данной системе, пускай расхожая, но единственная, как раз – кущи, рощи, никаких диванов-трансляторов и памперсов последней модели, а картинка Ада (у Данте хотя бы) представляет собой пейзаж очень экологически запущенный, со следами на нем промышленной деятельности. Есть тут какая-то нестыковка.

А.П. Алексей прав. Дело не в том, были вещи или их не было, радовались им или нет, азартная это игра или вовсе скучная. Дело в том, что вещи изменили свою роль, из слуг стали хозяевами. И смешно говорить в этом смысле про информационное общество. Информационное общество и создается для того, чтобы обслуживать уже состоявшуюся власть вещей. Почитайте хотя бы Тоффлера, все его книги про “третью модернизацию”. Информация нужна для бизнеса, финансовых потоков, мгновенного реагирования на изменение конъюнктуры. Информационное общество возникает только в связи с глобализацией и переходом власти от национальных правительств к ТНК. И еще, у меня есть несколько очень серьезных и резких возражений. Религиозная аскеза, Ксения, – это не для чудиков. Это как раз для людей, которые стремятся реализовать свое назначение, в полноте соответствовать своему смыслу. Конечно, станете говорить вы, монашеский выбор – отнюдь не единственная форма этого соответствия и даже в самых грустных по части перспектив мира религий вроде буддизма не единственная форма спасения. Но по меньшей мере самая надежная (корень “надежда” в надежности слышится). Как человек, необыкновенно далекий от этого пути, но все-таки полоненный его красотой и осознающий всю зияющую пропасть (пропал – слышится) своего несовершенства, я имею право на это суждение.
Действительно, цивилизация началась с вещи. С того, что человек научился реализовывать свое богоподобие в творческом акте. Но, как и сами люди в саду Эдемском, вещи согрешили и стали тянуть одеяло на себя. Для вещей человек – и бог, и змий одновременно. Он их создает и их же обращает ко злу, то есть к меньшему добру, к самоценности.

Анастасия Романова. Как-то в Великий пост тема нашего разговора звучит по-особенному. Ответить смертным боем на атаку вещей... Мне сразу представляются их полчища: японские комиксы, такие популярные у детей, где что ни рожа – бесы хрестоматийные, трансформеры все эти куцеголовые, паучихи с уродами-электрониками в упаковочках!
Я тут цитату одну, кстати, вспомнила, целый год она в моих архивах пылилась. Уж не помню, почему я сохранила проповедь сербского епископа Афанасия (Евтича) на жестком диске. Ловлю себя на том, что и от информации, причем самой разносортной, я завишу, как от утреннего завтрака с непременным йогуртом в такой цветастой “стильной” упаковке. Но вот что он говорит: “Святые отцы подвижники не плотоубийцы, а страстоубийцы. Пост не борьба против плоти, как создания Божия. И Христос плоть, и Причащение Его тоже плоть. Но борьба должна идти с извращенностью плоти. Каждый из нас может осознать и почувствовать, что если человек не владеет собой, своим телом, то он становится уже рабом пищи, или пития, или других удовольствий. Начинает вещь владеть человеком, а не человек вещью”.
Извращенность плоти... Но с чего начинать? С самого простого? Тогда, наверное, с себя самого. Да куда там…

С.Т. Вот это, пожалуй, ближе. Мы ведь понимаем, что времена луддитов прошли, а времена “матрицы” все-таки не настали. А так... Если уж говорить о религиозном значении сегодняшней вещной ситуации, об антирелигиозном характере общества потребления, то начинать надо все-таки с грехопадения человека. Именно тогда впервые понадобились вещи, и, кстати, первая вещь, которая понадобилась Адаму и Еве, – это ведь было не что-то жизненно важное, не орудие труда, не пища даже и не оружие для обороны. Фиговые листочки, ветки, чтобы прикрыть наготу. Не от холода – от взгляда. И те вещи, которые, как нам кажется, владеют нами сегодня, – это, по существу, продолжение тех фиговых листочков. Мы тоже ими какую-то наготу свою прикрываем.
И вот что еще: мне сейчас вдруг захотелось вернуться к началу нашего разговора. Ведь с чего он начался? С того, что кажется, будто люди из хозяев вещей превращаются в их рабов. Но вот тут-то, мне кажется, главная ловушка. Мы словно в принципе не представляем иных взаимоотношений между человеком и миром, кроме как “хозяин” и “раб”. И что получается? Можно бояться природы. Можно повелевать природой. А любить ее? Можно ненавидеть вещи. Можно быть рабами вещей. А любить вещи? Конкретные вещи, наполненные теплом человеческих рук, несущие в себе историю? Разве таких вещей нынче нет? И разве человек, способный ТАК чувствовать вещь, уникальную, единственную вещь, становится рабом вещей? Беда именно в том, что мы рассуждаем о “человеке вообще” и “вещах вообще”. И почти себя убедили, что иных вариантов нет. А они – есть. Беда ведь вовсе не в засилье, разнообразии, соблазнах вещей. А в том, что они лишаются индивидуальности.
Впрочем, в этой беде вещи не одиноки.

А.П. Здесь никто не призывает к луддизму. Мы говорим примерно об одном и том же. Но при этом стоит понять: вещи изменили свой статус. Со времен Адама, да что там, со времен до Второй мировой, они стали совершенно иными. Заняли иную позицию по отношению к человеку. А уж унификация – не унификация в этом случае – совершенно без разницы.

С.Т. И все-таки разница есть. Давай-ка немного поэстетствуем, в самом деле, тема к тому располагает. Знаешь, в вещи, которую любишь (ну, то есть привязан к ней, дорожишь ею), должно быть что-то “не за деньги”.
А вот есть вещи, адекватные своей стоимости. В них я вообще ничего не вижу, они как аверс монет, за которые продаются. И таких вещей, кажется, большинство. Вещи-чужаки. Одноразовые. Но знаешь, есть люди, которые умеют “укрощать”, делать единственными даже самые обыкновенные вещи. На которых удивительно смотрится самая ходовая кофточка из супермаркета, у которых дешевый табак в сигарете курится как гаванская сигара. Когда-то я чаще видел таких людей и такие вещи. В детстве – совсем часто. Теперь, кажется, их и нет совсем. Но, может, только кажется? Вот что меня тревожит. Не является ли атака вещей нашей индивидуальной бедой? Ведь враг, к которому относишься всерьез, по определению становится сильнее...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"