ЦВЕТ ВРЕМЕНИ
Среди всех человеческих одиночеств,
человеческих несвобод эта – самая безвозвратная
и бесповоротная. Замкнутость, закрытость в
отмеренных тебе сроках, в частной судьбе, в
частных обстоятельствах. Современная эпоха,
хищная потребиловка, вообще на редкость жестокий
тюремщик. Она, вдавливая нас в погоню за
сиюминутным комфортом, нет, не за насущным хлебом
(если бы!), а за пресловутым качеством жизни,
хочет, требует, чтобы мы вообще забыли, что до нас
другие люди рождались, умирали, печалились, были
счастливы. Боится, еще до конца не уверенная в
своем арсенале прельщений, что иные пройдут мимо
ее дешевых плодов, ее картонных благ, хищно
поедающих личное время всех и каждого.
Однако культура для того и дана, чтоб умножить
свой единичный опыт на чужой, встречный, более
универсальный. Уже смолкли голоса, люди лежат в
земле, семейные вещи распроданы с аукционов –
или, напротив, люди живы, но мало кто хочет их
выслушать. Но, слава Богу, существует письмо,
возможность передать не только информацию, но и
интонацию написанным словом. Воспоминания
других помогают нам обрести собственное прошлое
и собственное настоящее, увидеть
свою эпоху как этап большого исторического
движения, осознать укорененность, неслучайность.
Все мы иногда, как маленькие дети, задумываемся: а
зачем мы пришли в этот мир, если в нем так много
несообразностей и страданий, а стоит ли нам
продолжать этот путь из поколения в поколение?
В лучших из воспоминаний, где так причудливо
сплетены свет и тени жизни, скрыт ответ на этот
вопрос.
И не случайно последние десятилетия по всей
Европе и в Америке публика все меньше читает
романы и все чаще мемуары. История набирает ход,
все больше и больше людей, даже чисто
арифметически, топчут землю, и в их судьбах
становится все больше и больше сюжетов. К чему
придумывать беды и тяготы, радости и приключения,
характеры и страсти, если рассказ о реальной
личной истории подчас позволяет даже дальнему
человеку преодолеть непонимание и
растерянность.
Несколько обзоров и отрывков, которые мы
публикуем на этой полосе, относятся к
счастливому разряду сочинений на тему «И всюду, и
всегда жизнь». Этой невзыскательной морали,
возможно, не в любых обстоятельствах хватает для
обретения смысла, но зато она способна утешить и
приободрить странствующего во времени, то есть
каждого из нас.
Мгновенные фотографии
Останкино
...воздушная тревога в Москве в 1944 году. Я
в детском саду. Парами быстро идем к церкви
Троицы в Останкине: там в подвалах бомбоубежище.
А над прудом, где сейчас телецентр, – аэростаты...
***
Салют на Манежной площади! На крыше дома
Интуриста (тогда еще было американское
посольство) стоят люди. По небу мечутся лучи
прожекторов и останавливаются на мгновение
перед залпом в одной точке – на портрете тирана,
нарисованном на аэростате, а все небо вокруг
заполнено черными птицами – в кремлевских
башнях жили тысячи ворон... Кричат большие черные
птицы, кричат люди, все сверкает, и штыки
кремлевских башен и Исторического музея...
Наверное, это ноябрь 1945-го или 1946 года.
***
В Останкинском парке был летний театр, в
который нас всем классом иногда водили на
спектакли. Был, помню, спектакль с фашистами (или
американцами), и натренированные в классных боях
школьники, уже не скрываясь, азартно метали в них
(в бедных актеров, исполнявших роли злодеев)
спелые желуди. Собирать желуди нас водили в
Дубовую рощу или в парк – в те времена
проводилась кампания посадки лесозащитных
полос, вот школьники и собирали желуди.
Но спектакли в театре были редки, чаще там
показывали кино. В кассы кинотеатра всегда была
давка из прилипших друг к другу (чтобы никто не
влез без очереди) подростков с зажатыми в кулачки
монетами. Бывали там и карманники – я однажды
обнаружил у себя в кармане три рубля (зеленая
бумажка) – это какой-то удалец в давке по ошибке
сунул добычу не в свой, а в мой карман.
***
От того Останкина после реконструкции
всего района сохранились только редкие далекие
ориентиры: трамвайный круг, пруд у нынешнего
телецентра, Останкинский дворец с церковью
Троицы и клуб Калинина, перестроенный позже в
Дом-музей С.П. Королева. Все так перепланировано,
что трудно сориентироваться – как слепую лошадь
ноги сами выносят к дому, так и я по наитию
прихожу на нынешний внутридворовый скверик:
несколько деревьев и сцементированный кирпичный
кубик – вот все, что осталось от целого мира...
Школа
В 294-й школе я учился с первого по седьмой
класс. В 1954 году было восстановлено совместное
обучение мальчиков и девочек, и в восьмой класс я
пошел в 271-ю женскую школу.
Еще сейчас можно услышать споры, какое обучение
лучше – совместное или раздельное. Я не знаю,
какое лучше и какое хуже. Если вспоминать о 294-й
школе, то, я думаю, лучше вообще обойтись без
этого обучения.
***
…К концу любого урока обстановка
накалялась так, что учительница по звонку пулей
вылетала из класса. Под дикий крик и гогот дверь
запиралась на стул, парты сдвигались к стенам, в
центре класса возникала куча мусора из тетрадок,
сумок, объедков. Вокруг скакали ученики, в
воздухе летали всевозможные предметы (мне в лоб
один раз залепили галошей), доска мазалась луком
или чесноком. Вдруг опять звонок. Парты быстро
ставились на свои места (и на мусор), все садились
и ждали прихода учителя.
Если на переменку из класса выгоняли в коридор,
то никто тоже не скучал: играли в “жевку”
(подбивали ногой мокрую тряпку – кто больше?), в
“расшибалку” (переворачивали ударом монетки
другую монетку), в “пристеночек” (тоже
монетками, но отскакивающими от стены). На другие
этажи во время переменки заходить запрещалось,
поэтому подростки шли “на протырку” – пытались
с разгона пробить закрытые на лестницу двери,
около которых стояла нянечка с мокрой тряпкой и
яростно отбивала эти “групповые тараны”.
***
5 марта 1953 года я стоял с пионерским
салютом в школьном вестибюле перед гипсовым
бюстом генералиссимуса – траурный почетный
караул – и тихо радовался: не вызовут – уроки я
не выучил. Но в этой истории меня тогда больше
всего удивляло медицинское сообщение об анализе
мочи товарища Сталина: как? у него? моча? – этого
не могло быть.
***
Срыв с уроков был демонстрацией
коллективизма: попробуй не убеги вместе со всеми
– ведь было известно, что за таким срывом
последует коллективная ответственность – на
следующий день после уроков придется стоять два
часа (выстаивать приходили все); только тех, кто
не “сорвался”, публично поощряли – отпускали
домой, а это позор с последующим обломом. Но как
сладостно было гонять мячик под окнами школы,
зная, что за этим последует наказание и тебя не
будут “поощрять” и ставить в пример.
***
В 1954 году было восстановлено совместное
обучение мальчиков и девочек. Я с еще десятью
ребятами попал в 8 класс 271-й бывшей женской школы.
В классе было еще 25 девочек. Конечно, для этого
женского монастыря мы были, как ураган или
татаро-монгольское нашествие. Тем более что
перед девочками было очень увлекательно
“фиглярить”.
В класс я прибыл в тельняшке и с гитарой. Я умел
играть “Гибель Варяга”, один вальс и знал
несколько простых аккордов. Сел куда-то на задние
парты с Борисом Самсоновым, который тут же
потребовал начать исполнение лирической песни:
“Вечереет серенький денек, / Тая в грозовых лучах
заката, / Песенку принес мне ветерок, / Милая, что
пела мне когда-то. / Чернобровый хмурый паренек, /
Ездил он в Херсон за арбузами... /”.
Но мне было не до песен: на парте перед нами
сидели две девочки. Спокойно сидеть и смотреть им
в затылок было совершенно невозможно. Это
приводило к непрерывному соревнованию в
балагурстве с Самсоновым, девочки смеялись,
учителя плохо понимали, что происходит, уроки
пролетали незаметно.
***
Это был 1955 год. В Останкине начиналась
новая жизнь: бараки студгородка, Казанку и
Поселок 1 Мая собирались сносить, пруд у клуба
Калинина засыпали, начали проводить газ,
канализацию, водопровод.
Через несколько лет от былого Останкина не
осталось и следа.
Мы в этот 1955 год переехали в город, на Волхонку.
Волхонка
В первый же большой праздник я пошел на
Волхонку к музею, смотреть парад – с Девичьего
поля на Красную площадь шла Академия им. Фрунзе.
Это был ноябрь 1955 года. В академии тогда еще
учились офицеры, прошедшие войну, и вот они шли
под духовой оркестр, в боевых орденах, и не “в
коробке”, и не поздним парадным шагом, а какой-то
древнеримской пешей когортой.
***
Когда я учился в 9 и 10 классах, то осенью и
весной уроки делал в Кремлевском саду. Однажды, в
1956 году, сидел я в Кремлевском саду, читал что-то.
Вдруг шум, оживление – в рекреацию между
Оружейной палатой и Большим дворцом медленно
въезжал кортеж, машины остановились, из первых
двух вылезли Н.С.Хрущев и А.И.Микоян и почему-то с
ликующим видом стали здороваться друг с другом –
может, по улицам наперегонки гонялись?
Еще я видел Н.С.Хрущева на улице Калинина 17 или 18
июня 1957 года. Шел я мимо Кремлевской больницы, а
навстречу одиноко идет Н.С.Хрущев – такого
красного лица (как у раскрашенного индейца) я
вообще никогда не видел; сейчас-то я думаю, что
это был искусственный загар плюс
апоплексическое состояние – тогда как раз шел
“исторический июньский пленум”, на котором
сначала чуть не выкинули его, а потом он осилил
“антипартийную группу”. В общем, на меня катился
раскаленный красный шар. Я, конечно, затормозил, а
“шар” закатился в больницу.
***
Все мои “Воспоминания”, в сущности,
вглядывание в калейдоскоп с драгоценными
камешками. Но они не прозрачные, поэтому вижу я
только перекатывающуюся бесцветную массу. Но
вдруг из случайной щелки или (совсем уже мистика)
из глаз излучение – вдруг упадет свет на
какой-нибудь фрагмент картинки, и она заиграет...
Такой случайностью оказывается все что угодно: в
метро толкнут, голос вспомнишь, или только
интонацию, или какую-нибудь простенькую мелодию:
мгновение – как вспышка молнии, все видишь, еще
мгновение – и картинка исчезает, и часто не
можешь даже сообразить, что это было: “Я же
вспомнил! Но что?”
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|