КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
ВЫСОКАЯ ПЕЧАТЬ
«Никогда не опускайте рук»
«Закулисье» В.И.Немировича-Данченко
Мало
того что у Владимира Ивановича
Немировича-Данченко фамилия «составная», так ему
еще суждено было войти в историю искусства тоже
почти «через тире» – в неразрывном единстве с
другим создателем Московского Художественного
театра – Константином Сергеевичем
Станиславским наподобие то ли двойной звезды, то
ли пресловутых намертво сросшихся сиамских
близнецов.
Долгое время этот союз изображали в идиллических
тонах, хотя подспудно ходили ехидные россказни
насчет двух медведей, не способных ужиться в
одной берлоге.
В четырехтомнике «Владимир Иванович
Немирович-Данченко. Творческое наследие»,
выпущенном издательством Московского
Художественного театра (составитель
И.Н.Соловьева), этот сюжет далеко не единственный,
но впервые прослежен столь объективно и
последовательно. Труд этот, равно как и труды
И.Виноградской, О.Ефремова (посмертно),
А.Смелянского, И.Соловьевой, в разделе
“Просветительская деятельность” выдвинут
сейчас на соискание Государственной премии 2004
года.
«В моей деятельности, – говорилось в одном из
писем Немировича поры первых месяцев
существования труппы МХТ, – еще никогда не было
такого решительного и такого рискованного шага».
Риск этот, несмотря на быстрый триумфальный
взлет их со Станиславским общего детища,
продолжал сопутствовать всей его дальнейшей
истории, коренясь, в частности, в разнице
характеров и творческих методов «родителей»
театра.
Еще в своей давней, но ничуть не устаревшей
биографии Немировича-Данченко И.Соловьева
задалась целью показать, по ее выражению,
диалектику и муку того, что было, и нынешняя ее
работа позволяет живо ощутить и непрестанный
титанический труд одного из «близнецов», и накал
творческих споров и прямых конфликтов со
Станиславским, и то мужество и благородство,
объективность по отношению к оппоненту, которые
– пусть и не сразу, после вспышек взаимного
раздражения и обид – поднимали обоих над
схваткой.
«…Ценность их союза, – пишет И.Соловьева, – не
только в спектаклях, ими созданных вместе, и даже
не в чуде театра, ими созданного вместе; ценность
их союза – в сорокалетнем опыте творческой
совместности, в том, что ни один из них не захотел
поглотить личность и искусство другого; ни один
не добивался вытеснения и уничтожения другого,
как бы ни были оба страстны и убеждены в своих
расходившихся исканиях».
В письмах Немировича множество других сюжетов. И
главный из них – это постоянное творческое
горение, неустанный труд. Перед нами – когда
летопись, когда краткая, но драгоценная
стенограмма, фиксирующие рождение и развитие
новых и новых художественных идей и замыслов,
принесших театру величайшие триумфы. Тут же и
напутствие актерам, предостережения против
ошибок и штампов, «эксплуатации» уже нажитых
приемов, поразительные по бесстрашной прямоте. И
постоянная тревога о том, чтобы «то самое
дорогое», ради чего все затевалось, не было
утрачено, не выродилось, не угасло.
На заре МХТ Владимир Иванович жаловался
«близнецу» на вмешательство в дела их нового
компаньона – известного фабриканта Саввы
Морозова: «Я себя знаю. Дайте мне полную свободу,
и я не знаю устали в работе. Поставьте надо мной
околоточного, и я теряю всякую энергию».
В наступившие времена от «околоточных» разного
ранга порой просто спасу не было. В двадцатых
годах Немирович еще по старинке иронизирует по
адресу высокопоставленных посетителей и их
примитивных художественных вкусов. Затем
насмешливый тон исчезает, и даже жалобы на то, что
«принуждают отвыкать» от высокого литературного
вкуса, звучат редко и глухо – разве что в
доверительном письме к Горькому.
Не разрешают возобновить любимое детище
Владимира Ивановича – инсценировку «Братьев
Карамазовых». Зато Сталин настаивает на
включении в репертуар МХАТа «Любови Яровой»,
которую с упоением смотрел 28(!!!) раз в Малом
театре.
И ставят, и везут на гастроли в Париж вместе с
«Врагами» (а вот «Турбиных» не везут!).
«В письмах все не скажется и не все услышится», –
сказано у поэта. О многом, что происходило в душе
пишущего, остается лишь догадываться. Что
испытывал он, блистательно поставивший в своей
музыкальной студии «Катерину Измайлову»
Шостаковича, увидев в «Правде» разгромную статью
«Сумбур вместо музыки»? Или бесстрастно извещая
одного из дотошных читателей его мемуаров (тоже
вошедших в четырехтомник), что «главу о
Достоевском должен был по разным
обстоятельствам отложить»? И легко ли было
выводить: «…горячо любимый Иосиф
Виссарионович… дорогой наш покровитель» – даже
ради вызволения арестованного коллеги? (К слову
сказать, по скольким другим адресам власть
имущих, до «дорогого Николая Ивановича» Ежова
включительно, пришлось в подобных случаях
обращаться Немировичу с первых же месяцев
существования советской власти!)
В своем послесловии к его мемуарам «Из прошлого»,
писавшимся как раз в роковые тридцатые годы,
И.Соловьева отмечает, что в этой книге порой
проступает «какое-то иссушающее начало», след
испытанных колебаний, даже насилия над собой в
угоду той «крепчайшей политической установке» в
освещении минувшего, которую он ощутил в поздней
горьковской драматургии и которой сам поддался,
ставя «Врагов», но которую, однако, сумел
побороть в своей лебединой песне – предвоенном
спектакле «Три сестры», переспорив не только
«околоточных», но и… себя самого, еще недавно –
вполне в духе времени – усомнившегося в
необходимости сохранять в репертуаре чеховские
пьесы.
«Выкиньте из лексикона слово “безнадежно”, –
советовал Владимир Иванович одному из знакомых.
– Никогда не опускайте рук».
Таким упрямым вечным тружеником, ошибающимся, но
не сдающимся, вновь и вновь восстающим после
неудач и колебаний и до самой смерти строящим все
новые планы, останется в памяти читателя этот
человек.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|