ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ 
КРУГИ ИСТОРИИ 

Искушение Азией

Разрывая пространственно-временную плоть вокруг Каспия, я неожиданно вновь натолкнулся на захватывающую с детства историю походов Александра Македонского. Там, где Амударья впадала в Каспий, Александр сошел на берег, чтоб передать дрожь своих ладоней каспийским волнам...
Великий завоеватель – фигура завораживающая для человеческой памяти. Пробужденный интерес заставил меня заглянуть в первоисточники. Несколько библиотечных дней. Несколько хвалебных книг… И в результате – чувство горечи... Что-то подобное должен был испытать, развенчивая своего «героя», Андрей Болконский. Александр отправился в поход, желая изменить мир, но, как это бывает всегда, мир изменил его. Мир сделал его не просто жестоким, но лживым и коварным. Воспитанник Аристотеля, он предал учителя. Отточенный ум не устоял перед соблазнами Азии. Если бы Александр не умер в 33 года, ему грозила бы роль растленного восточного деспота, к которой он подспудно уже подготовил себя.
В своей гениальной дерзости Александр зашел слишком далеко. Пространства чужого континента осушили сердце; искушения тщеславия оказались слишком сильны, чтобы там, где правят случай и смерть, противиться им...

Коровий брод

До походов Александра Македонского Азия, откуда одно за другим обрушились на Элладу нашествия Дария I и Ксеркса, не просто оставалась для Европы тайной. Европа как бы не осмеливается взглянуть Азии в глаза. Деньги, товары, рабы, вольнонаемные и наемники – все это долгое время перетекает в одном направлении – с запада на восток, в котел Азии. Азия воплощала в себе неприступность и титаническую силу империи – персидской монархии Ахеменидов, простиравшейся от малоазийских пределов до современного Туркестана, от Кавказа до Персидского залива. И хотя греки называли персов варварами, ничего подобного величию и роскоши в плане, скажем, градостроительства греческая цивилизация тогда еще не создала, равно как и не сделала ничего подобного в культурном освоении своих колоний. Персы, а не греки считали себя хозяевами мира. Этот взгляд переменился лишь после того, как Александр сокрушил могущество Азии. Ибо после первого победоносного столкновения с Дарием Европа страха еще не изжила, чему свидетельство – столетие позорнейших гражданских войн, мелочно и кроваво разъединивших вчерашних союзников после победы над могущественным внешним врагом. Заинтересованные в развитии рынков, греки с мнительной осторожностью едва-едва осмеливались прикоснуться к малоазийскому берегу, столь близкому, что название Боспорос – «коровий брод» – в каком-то смысле упраздняет границу, превращая ее из действительной водной преграды в символическую. Но кто сказал, что символ – несерьезная вещь? На том берегу греческие полисы превращались в маленькие сатрапии: в каком-то смысле это служило гарантией их безопасности, и, возможно, они расценили такой поворот событий как не столь уж большое зло. Значит, азиатская сатрапия выходила на поверку не хуже Афин Перикла? Конечно, Афины никогда не согласились бы с этим, но разве сами они не превратились в своего рода сатрапию, осудив на смерть Сократа?..

ИСКАНДЕР И ОТШЕЛЬНИК. МИНИАТЮРА ИЗ ДРЕВНЕГО ВОСТОЧНОГО МАНУСКРИПТА

Месть куртизанки

Ни Филипп, царь Македонский, ни сын его Александр не представляли себе масштабов предприятия, в которое выльется начатый еще Филиппом поход. Филипп вообще в некотором смысле пытался лишь канализировать агрессию, скопившуюся в Элладе, как навоз в авгиевых конюшнях, за сто лет гражданских войн и для этого направить ее вовне – на старого врага Персию. Александру, несомненно, задача виделась иной. Разноцветные сполохи застили ему взор, и пустынные царства, как миражи, сверкали перед глазами, он мечтал... Ну конечно же получить этот мир целиком. Он не знал, что только из Европы весь остальной мир кажется маленьким. Вряд ли он рассчитывал уйти так далеко, что само возращение станет невозможным. Александр не думал выходить за пределы изведанной вселенной, за край карты: его привел туда случай, ответвления бесчисленных обстоятельств, которые он и вообразить себе не мог. Он-то полагал, что разобьет властелина Вавилона (по злой иронии истории – тоже Дария, ничем, однако, не походившего на своего великого воинственного предка) в первой же решающей битве и, пленив, получит из рук его царские регалии.
Впрочем, мы неоправданно упростили и укоротили путь Александра на Восток. Целый год Александр разбирается с малоазийскими греческими полисами, которые в силу самого своего положения на азийской стороне границы нередко с охотой принимали власть персидского сатрапа, не думая ни о какой Греции. Александр свил этих жалких соглашателей, как пучок соломы. Он пока не осмеливается вторгнуться глубже в Азию, но вызов уже брошен – в империи, основанной великим Киром, он распоряжается, как в своей Македонии. Дарий молчит. Прошло больше года, прежде чем воинство Александра тронулось-таки на юг и впервые встретилось с громадной армией. Позиция Александра была невыгодна, численно персы превосходили его армию раз в десять. Дарий полагал, что Александр попытается обороняться. Вместо этого тот бросил фалангу на правый фланг персидской армии, смял его и, сам ринувшись в гущу боя, прорубился к колеснице Дария. Два царя встретились. Дарий не выдержал и бежал, бросив войско, обоз и семью. Его мать, жена и обе дочери оказались во власти Александра. Военные трофеи греческого воинства были неисчислимы. Отвергнув мирные предложения Дария, Александр стремительно двинул армию еще дальше на юг. Египет – третья по богатству провинция Персидской державы, давно мечтавшая освободиться от чужеземного наместничества и ежегодной дани в 12 тонн серебра, – восторженно приветствовал «освободителя».
В Египте основана первая Александрия, которая уже очень скоро, при Птолемеях, станет одним из главных культурных центров античного мира. Целый год Александр блаженствует, обласканный жречеством, на берегах Нила. Кстати, здесь он и совершает паломничество к оракулу Амона. Язвительные римские историки постфактум утверждали, что к этому подталкивало его тщеславие, поскольку в древности такое же паломничество предпринимали Персей и Геракл. «Прорицатель в точных выражениях сказал царю, что он сын Зевса». Но даже сын Зевса на протяжении еще двух лет медлит выходить за пределы хорошо знакомого ему мира Средиземноморья; он обустраивает разные его концы, но совсем не стремится в глубь Азиатского материка, желая Азии, но одновременно боясь ее. И только под давлением обстоятельств Александр в конце 332 года до н.э., получив подкрепление из Фракии, снова выступает в поход.
Дарий ждал его. Может быть, в этом ожидании таилась обреченность – во всяком случае, он позволил Александру с сорокатысячным войском перейти Тигр и Евфрат, не делая попыток напасть на него, и здесь, близ города Арбелы, “на широкой, уравненной природой и инженерным искусством равнине Гавгамельской встретил его с миллионною армиею”. У Дария были слоны, индийская конница, боевые колесницы, несокрушимые в стойкости армянские и персидские воины и полудикие лучники со склонов Кавказа. Неравенство сил было столь чудовищно, что Парменион, второй после Александра полководец в македонской армии, советовал царю напасть на персов ночью. На что Александр будто бы заявил, что не хочет краденой победы. Однако в истории случаются моменты, когда обстоятельства сражения и военное искусство той или другой стороны как будто бы совсем не играют никакой роли: войско Александра могло быть рассеяно первым же ударом колесниц и слонов; войско Дария могло выдержать напор знаменитой фаланги. Но едва Дарий видит, что греки не сметены слонами и отвечают контратакой, как он пугается. Страх полностью завладевает им: развернув колесницу, царь обращается в позорное бегство, увлекая за собой всю свою армию. Потери персов исчислялись сотнями тысяч: Александр реял над ними до полуночи, как ангел смерти, покуда не достиг Арбел, чтобы убедиться, что не успел и на этот раз. Дарий ушел. Так Александр, потеряв всего несколько сотен человек, мгновенно становится властителем исполинской монархии, основанной некогда великим Киром. Столицы Персии – Вавилон и Суза – сдались ему, и все их население, предводительствуемое халдейскими жрецами, вышло ему навстречу с дарами, цветами и жертвенными животными. Богатства персидских столиц были баснословны, солдаты Александра, выступившие в поход нищими, мгновенно стали богачами, описания государственных сокровищ Ахеменидов не оставили равнодушным ни одного историка...
Дарий в очередной раз бежал в Эктабаны, в Мидию, в северную летнюю столицу своего царства, где скорее для виду, чем всерьез, сформировал тридцатитысячное войско. Войск Дария Александр теперь, конечно, не боялся. Победившей армии он отдал на разграбление Персеполь – “священную столицу” и сокровищницу персидских царей. И каким бы романтизмом с древности до наших дней не был овеян образ Александра, персепольская резня все-таки заставляет нас трезвее взглянуть на собственные представления о “романтизме” избранников истории. Солдаты упивались грабежом несколько дней. Цитадель, где пряталось население города, Александр сжег. Все мужчины были убиты, женщины и дети проданы в рабство. По настоянию знаменитой куртизанки Таисы, пожелавшей отомстить за сожжение Афин Ксерксом, был сожжен царский дворец, построенный Дарием I.
Куртизанка отомстила за обиду, нанесенную Греции 150 лет назад, – это ли не ирония истории?

Царство за пустынями

В опустевших Эктабанах Александр объявил об окончании войны «за отмщенье греков»; щедро одарив, отпустил домой фессалийских всадников и других греческих союзников. Он думал, что большая армия больше не нужна ему. Кроме того, он понимал, видимо, что зашел уже далеко. Слишком далеко для эллина. Но отсюда на родину шла «царская дорога» персидских царей, и как бы долга она ни была, по ней еще можно было вернуться в Грецию. Те, кто последовал за Александром (а их оказалось немало), в некотором смысле вернуться уже не могли. И дело не в том, что часть полегла в сражениях против неизвестных царей и племен в глубинах Азии, а часть была истреблена безжалостными лучниками солнца в песках пустыни Тар при возвращении из индийского похода. Мертвые не в счет. Живые тоже не могли вернуться: многие, устав от войн, осели в далеких азиатских провинциях империи Александра, на краю мира, оставив местным иранским племенам несколько прекрасных черт лица, принесенных с греческою кровью. Да и те, кто прошел весь путь вместе с Александром и вернулся шесть лет спустя в Вавилон, не могли остаться прежними, пройдя через горнило Азии. Они оставили Грецию навсегда.

В марте 330 г. до н.э. Александр решает догнать Дария. Тем временем в свите Дария созрел заговор: потерявший волю к сопротивлению царь был больше не нужен своим сатрапам. Инициатором заговора был Бесс, сатрап Бактрии, и Набарзан, начальник персидской конницы: по преданию, Дария заковали в золотые цепи и, посадив в отдельную колесницу, поспешили дальше на север, где за отрогами Эльбруса и Копетдага лежали бескрайние пространства пустынных провинций, Бактрии и Согдианы, над которыми до сих пор простиралась их власть.
От Каспийских ворот до Бактры больше тысячи километров, половина этого расстояния приходится на бесплодную пустыню: зачем пустыня Властелину мира? Разве он пришел, чтобы властвовать над песком? Однако, выслушав послов Бесса, Александр пришел в совершеннейшую ярость. Он оставляет войско и, взяв еды на два дня, с отрядом разведчиков и лучшей конницей «друзей» – примкнувших к нему бывших персидских военачальников – немедленно пускается к лагерю, где, как ему рассказали, произошло пленение Дария. Скачка продолжается ночь и половину дня: бактрийская конница была лучшей в войске Дария; эта конница и прилепившиеся к ней варвары признали Бесса своим вождем; Бесс был сатрап царской крови, он хотел царства. С этим Александр смириться не мог. Однако, когда погоня достигла места, где был лагерь Бесса, она увидела только следы лошадей и повозок и давно остывшие угли костра. Едва ночная прохлада остудила воздух, погоня возобновилась и вновь продолжалась ночь и половину дня. Но когда Александр со своим отрядом ворвался в деревню, где останавливался на привал Бесс, он опять застал его лагерь пустым. Отчаяние охватывает Александра. Его люди и кони смертельно устали. Он не знает, что делать – пространство оказывается сильнее его. И тут являются жители деревни и подносят ему дар – протыкают в пространстве дыру, указав преследователям короткий путь через пустыню. Тем же вечером всадники Александра в третий раз пускаются в погоню и наутро настигают Бесса. Завидев Александра пред собою, персы в ужасе бросились в разные стороны, даже не пытаясь сопротивляться. Со страшной яростью рубя задних, воины Александра пытаются нагнать тех, кто находится впереди, но самозванцы ускользают от них. В разоренном лагере в простой повозке греческий военачальник находит Дария, исколотого пиками. Плутарх повествует, что, увидев над собой греческого воина, Дарий попросил воды, выпив же, сказал, что жалеет только о том, что не может отплатить добром за добро и отблагодарить Александра за доброту к матери, жене и детям...
Но фактически неизвестно, застал ли Александр Дария живым; известно только, что впоследствии он с почестями похоронил его тело в усыпальнице персидских царей.
Непредвиденные обстоятельства встали на пути Александра: теперь силы, враждебные ему, сосредоточились в северном Иране и в Бактрии, где оказались Бесс и его сподвижники, спрятавшие еще дальше, за пустынями, свое царство. Александр не собирался идти на Север; в его планах был поход на Восток, к сокровищам Индии, однако, как в классической греческой трагедии, обстоятельства оказываются сильнее его.
Древняя история полна патетики; но, по-видимому, час, когда Александр решился преследовать Бесса до края Ойкумены, потребовал от него подлинного красноречия. Он должен был убедить войско в необходимости следовать за ним до предела Земли. Это удалось ему: затерянным вдали от родины солдатам не на что было рассчитывать, кроме как на свою сплоченность.

Окончание следует

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"