ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ 
ПО ОБЕ СТОРОНЫ ОБЛОЖКИ 

Да, Давид, да!

Свою первую книжку Дэвид Шеннон выпустил, когда ему было пять лет. Вы умели писать, когда вам было пять лет? У юного автора с этим были проблемы, а может, все дело в исходном концептуализме его мышления (одно, впрочем, не мешает другому), но только он ограничился двумя словами, и их ему вполне хватило. Слова были “нет” и “Дaвид”. Как пишется свое имя, малыш знал, а написать “нет” проще простого – по-английски так и еще проще. На каждой страничке книжки художник изобразил мальчика (самого себя), делающего то, что делать бы ему ни в коем случае не следовало. И старательно вывел везде одну и ту же надпись: “Нет, Давид!”
Сам того не подозревая, малыш провел успешный сеанс аутопсихоанализа посредством арт-терапии. Он не стал загонять свои преступные желания в подсознание, визуализировал их, виртуально реализовал, сказал себе: “Ни-ни! Боже тебя сохрани!” – и тем самым избавился от грозящего невроза. Суперэго с его категорическим императивом “Нет, Давид!” довольно однообразно, оно долдонит одно и то же, у него скудный запас слов. Вообще-то суперэго всегда однообразно, наверно, вы замечали, такова его природа, но не настолько же! В нашем случае это такой педагогический минимализм: ведь если бы суперэго заговорило языком Канта, Давид мог бы не все понять.
Интересно, что по тому же лекалу выкроен знаменитый роман Шодерло де Лакло. Я сейчас полез в словарь и прочел замечательную характеристику: “рисует картину разложения аристократического общества накануне Вел. Франц. рев-ции”. И с каким удовольствием рисует! В отличие от книжки младенца Шеннона, где суперэго занимается исключительно заклинаниями, у Шодерло де Лакло оно до поры до времени помалкивает, но потом расправляется с ослушниками по полной программе – что вы хотите: нравоучительный роман!
Потом Дэвид Шеннон вырос (это случается со всеми) и стал писателем и художником (это тоже случается, но далеко не со всеми). Однажды ему пришла в голову счастливая мысль – сделать римейк своей первой книжки. И он ее осуществил. Естественно, книжка называется “Нет, Давид!” – лучше не придумать. Концептуально она не содержит ничего нового (судьба многих римейков), но за годы, прошедшие со времен первой редакции, маленький Дэвид вырос, приобрел жизненный опыт, стал рисовать лучше прежнего и научился писать еще кой-какие слова. Та первая его книга была ужасно серьезна, оно и понятно: автор и герой в ней совпадали – теперь же они дистанцированы, и это дистанция не только возраста, времени, но и улыбки.
Сейчас я воспроизведу (с минимальным изъятием) всю текстовую часть книги Шеннона, каждая реплика соответствует одной картинке – сами картинки пусть нарисует ваше воображение:

Нет, Давид!
Нет, Давид, нет!
Нет! Нет! Нет!
Немедленно вернись!
Это когда-нибудь кончится?!
Не играй с едой!
Хватит, Давид!
Ступай в свою комнату!
Да уймись же ты наконец!
Прекрати ковырять в носу!
Сложи свои игрушки!
В бейсбол не играют в комнате!
Я же сказала, Давид, нет!

Как видите, все это разные аранжировки одной и той же темы. Со времен детства Шеннон расширил свой словарный запас, и это дало ему новые возможности. К счастью, он ими не злоупотребил. Разумеется, можно умножить число реплик, но ведь принципиально это ничего не прибавит.
Репрессивная педагогика: жизнь мальчика состоит из сплошных запретов и одергиваний (во всяком случае сам он воспринимает ее именно так). О том, чем они вызваны, вы можете (за неимением картинок перед глазами) только догадываться, однако в некоторых случаях ситуация очевидна: игрушки действительно надо время от времени убирать на место (ведь надо?), если держать палец в носу, он отсохнет (что: палец или нос?), а бейсбол в комнате чреват самыми разрушительными последствиями.
Теперь я хочу обратиться к Библии – в конце концов к ней так или иначе сводится большинство текстов, бытующих в иудео-христианской (и постиудео-христианской), то бишь западной, культуре. Что же касается книжки Шеннона, то здесь эта связь очевидна без всяких уклончивых “так или иначе” .
Поведение Давида регулируется императивом свыше, главным образом императивом отрицательным. Структура каждой картинки трехчастна: Давид, среда, в которой он действует, и слова, пребывающие сами по себе, без произносящего их – он невидим, он скрыт, его как бы нет. Забавно, что и имя объекта наставлений апеллирует к Библии, но это уж совпадение чистой воды, никакого умысла.
Начиная с момента Синайского откровения, текст Пятикнижия в значительной мере превращается в набор инструкций, причем, как и у Шеннона, главным образом отрицательных, то есть начинающихся с частицы “не”. Ну, положим, не в Библии, как у Шеннона, а у Шеннона, как в Библии. Возьмем, к примеру, Десять заповедей. Это хороший и в высшей степени репрезентативный пример. Семь из них начинаются с “не”!
Разумеется, в Пятикнижии содержится мощный блок положительных заповедей. И среди них знаменитое “Возлюби ближнего своего, как самого себя”. Но отрицательных заповедей все-таки куда как больше. Когда у рабби Гиллеля спросили, в чем сущность Торы, он ответил: “Не делай ближнему своему того, чего не хотел бы себе”. Почему он превращает “Возлюби” в “Не делай” – отдельный вопрос, но в рамках этих размышлений нам достаточно констатировать сам факт: мудрец Талмуда предпочел императив с “не”.
Библия рисует ужасные картины возможных последствий непослушания народа Израиля. Картинки Шеннона смотрятся забавной адаптацией их для мальчика Давида. Он отвечает на “Нет, Давид!” – “Да! Да! Да!”. Отвечает не словами, а страстной неудержимостью. Маленький самум, сметающий все на своем пути, не признающий никаких запретов, никаких “нет”! До поры до времени ему все нипочем. Материнские заклинания, кажется, только повышают градус удовольствия. Но наконец и его проняло: он сидит в углу разгромленной комнаты. “В бейсбол не играют в комнате!”, в бейсбол играют в комнате, еще как играют, но только что из этого выходит! Он сидит в углу потрясенный (Боже, что же он натворил!), он полон ужаса и раскаяния, ему нет прощения, маленькие бедные слезинки стекают по его щекам.
И тут раздаются совсем иные слова: “Иди ко мне, Давид!”
Последняя картинка книжки: проштрафившийся буратино прижимается к материнской груди, ласковые руки гладят несчастного мальчика. “Да, Давид... я люблю тебя”. Это вместо того, чтобы убить паршивца за все его безобразия. В картинках, изображающих бесчинства мальчика, есть материнское “нет!”, но нет самой матери. Не больно-то он в ней тогда и нуждался! Наоборот, ее присутствие только мешало повеселиться на полную катушку. Она появляется, когда он уже не может без нее. Душе настало пробужденье. Точнее, так: матери незачем появляться, она всегда рядом, мальчик слышит (наконец) ее зов, сам идет к ней, утыкается в ее колени, прижимается к ее груди. А она говорит ему: “Да!” “Да, Давид... я люблю
тебя”.
Тут есть определенный алгоритм, определенная технология отношений:
– буйство, материнское (как бы) отсутствие, ее постоянное “Нет!”, глухота мальчика;
– горе и раскаяние;
– к Давиду возвращается слух, до него доходит призыв: “Иди ко мне!”;
– он отвечает на этот призыв: идет к матери и обнимает ее;
– и когда он уже с ней, он слышит ее “да” и обращенные к нему слова любви.
Чтобы ощутить ласку матери и услышать слова ее любви, он должен прийти к ней.
Чтобы прийти к ней, он должен услышать ее зов.
Чтобы услышать ее зов, он должен раскаяться.
Это классическая библейская и (шире) богословская тема – тема раскаяния и возвращения. Человек возвращается к Богу, как мальчик к матери. К матери? В библейских терминах все-таки не к матери – к отцу. Но я-то говорю сейчас об измерении Шеннона. В его книге вообще нет отца. Структура современной семьи вносит коррекцию в систему образов.
Шеннон посвятил свою книгу двум женщинам: матери и жене. Матери, которой удавалось “держать его в рамках”, и жене, которой это удается и поныне.
Что значит удачно жениться!

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"