ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ
ИМЯ И СЛОВО
Дневник затворника
ПРИЧАЛ В ЛАЙМ-РИДЖИСЕ. ФОТО МИШИ
ЗЕЛИКМАНА (zelikman.photosight)
В самом конце прошлого года Джон Фаулз,
автор романов “Коллекционер”, “Волхв”,
“Женщина французского лейтенанта” и т.д.,
опубликовал скорее всего последнюю книгу и дал,
возможно, последнее интервью в своей жизни.
Англоязычная пресса всего мира гудит как улей, в
который бросили пасечника. Волнение вызвали
дневники писателя (“Journals. Volume 1”), который
одновременно претендует на самые увесистые
эпитеты в учебниках литературы и на самые
почетные места на привокзальных книжных лотках.
Первые записи в опубликованной части датированы
1949 годом, когда Фаулз был молодым человеком,
изучавшим французский в Оксфорде…
Вынести независимое суждение о новой книге пока
сложно. В Интернете удалось обнаружить только
один отрывок. Речь в нем идет о съемках фильма по
мотивам “Коллекционера”. Главное заблуждение
людей кино, пишет Фаулз, в том, что они считают
шоу-бизнес искусством. Эту несложную мысль он
дополняет мелодраматичным рассказом о
голливудской кухне образца 1965 года. “Откуда
взялось мнение, что американцы все делают быстро?
Они очень стараются выглядеть стремительными и
скорыми на язык, но они говорят, говорят,
говорят...” Самые настойчивые претензии писатель
предъявляет исполнительнице главной женской
роли Саманте Эггар. “Это хрупкое создание с
бледно-зелеными глазами и прекрасными рыжими
волосами (естественными) не очень-то симпатично,
потому что лишено каких-либо признаков жизни”.
Борьба авторов фильма с анемичной красавицей
доходит до того, что ее увольняют. «Ни один парень
не согласится окучивать такую девицу», – кричит
продюсер. Но с более энергичными актрисами
договориться по разным причинам не удается.
Перепуганную Саманту возвращают на съемочную
площадку, и после выхода фильма она получает...
“Золотой Глобус” за лучшую женскую роль, приз в
Каннах и номинацию на “Оскар”.
Психопатологический шарм отдельных героев
Фаулза сделал его объектом постоянного ажиотажа.
И обрек на почти 40-летнее добровольное изгнание.
Ведь известный мастерством романных диалогов,
Фаулз тяготится диалогами с реальными людьми. Во
всяком случае с реальными журналистами. С 1968 года
он замкнуто живет на южном побережье Англии – в
городке Лайм-Риджис.
Последний роман Фаулза (в русском переводе –
“Червь”) вышел 18 лет назад. В 1988-м, за два года до
того, как от рака умерла Элизабет, его 33-летняя
жена, он перенес удар после операции на сердце. В
настоящее время он едва ходит; его речь
нечленораздельна. Однако корреспонденту The Observer,
сумевшему найти ход в «кротовую нору»
знаменитого отшельника, он говорит: “Я многое
обдумываю, хотя...” Он то и дело забывает названия
своих книг. О “Волхве”, например, упоминает
такими словами: “Греческая книга, которую я
написал давным-давно”.
Сегодня в его неуклюжем логове на побережье с ним
нянчится давняя подруга Элизабет. Ее зовут Сара,
она младше Фаулза на 20 лет. Журналист нашел их
отношения трогательными. Сара называет живого
классика “больная свинья” и обращается с ним с
простотой школьной медсестры.
В разговоре Фаулз постоянно возвращается к своей
любви к Франции: «Вы знаете, я даже думаю
по-французски». Но сам он давно не выезжал из
Англии, да и спальню теперь покидает только для
того, чтобы сидеть в восхитительно заросшем саду
и смотреть на море поверх верхушек деревьев,
подобно героине своего романа «Женщина
французского лейтенанта».
...Все началось месяцев пять-шесть назад
с одного зрительного образа. Женщина стоит у
самого конца заброшенного причала и неотрывно
смотрит в море. И всё. Этот образ возник в моем
воображении утром – я еще не вставал с постели,
был полусонный. Он не был связан с каким-то
реальным впечатлением – ни в жизни, ни в
искусстве я ничего такого не встречал, во всяком
случае припомнить не могу, хотя смолоду собираю
малоизвестные книги и забытые гравюры. Мусор
двух или даже трех прошедших веков, осколки
чьих-то жизней. Думаю, это создает во мне нечто
вроде тайника – замкнутого и весьма насыщенного
внутреннего пространства, откуда подобные
образы могут просачиваться на берег сознания.
Такие мифопоэтические “крупные планы” (почти
всегда статичные) вплывают в мой ум очень часто. Я
не обращаю на них внимания, поскольку нет более
надежного способа проверить, открывают ли они и в
самом деле дверь в новый мир.
Вот почему я попытался игнорировать и этот образ,
но он возвращался снова и снова. Мало-помалу
“визиты” прекратились. Тогда я стал сознательно
вызывать его в памяти, пытаясь проанализировать,
построить некую гипотезу о том, почему он
обладает такой притягательностью. В нем крылась
тайна, загадка. Он был смутно-романтичным. К тому
же, возможно, в силу этой романтичности, он,
казалось, не принадлежал сегодняшнему дню.
Женщина упрямо отказывалась неотрывно глядеть
вдаль из окна накопителя какого-нибудь
аэропорта; это должен был быть непременно
старинный причал, а так как я по случайности живу
недалеко от похожего причала – живу так близко,
что могу видеть его из дальнего конца
собственного сада, то вскоре он превратился в тот
самый старинный причал. У женщины не было лица, не
было и особой сексуальной привлекательности. Но
она явно принадлежала викторианской эпохе и была
– я всегда видел ее в одном и том же положении:
маленькая неподвижная фигурка, обращенная ко мне
спиной, – упреком этой эпохе. Отверженной. Я не
знал, какое преступление она совершила, но мне
захотелось оберечь ее, защитить. То есть я
почувствовал, что влюбляюсь в нее. В ее позу. Или в
ее позицию. Я не знал, во что именно.
Этот столь многим чреватый (конечно, не в
буквальном смысле!) женский образ явился ко мне в
то время (осенью 1966 года), когда я дошел до
середины одной книги и планировал написать три
или четыре другие. Поэтому он возник словно
помеха на пути, но помеха такой силы, что вскоре
все ранее задуманное стало казаться
посягательством на главное дело моей жизни.
Когда пишешь, нельзя пренебрегать такими
неожиданными всплесками вдохновения, влияют ли
они на что-то частное, конкретное
(незапланированное развитие характера героя,
случайно возникший эпизод и т.п.) или на
писательскую работу в целом. Следуй за
неожиданностями, бойся твердого плана – вот
правило, которого нужно держаться...
Памятная записка:
Описывать реальность невозможно,
можно лишь создавать метафоры, ее обозначающие.
Все человеческие средства и способы описания
(фотографические, математические и прочие, не
исключая литературных) метафоричны. Даже самое
точное научное описание предмета или движения
есть лишь сплетение метафор.
Джон ФАУЛЗ
Из книги “Кротовые норы”. Печатается
в сокращении. Журнал “Иностранная литература”.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|